- Я привыкла, - ответила Фенела. - А вот вам, пожалуй, здесь действительно покажется слишком уж спокойно.
Девушка вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь.
"Она - одна из худших, - молча решила Фенела, спускаясь вниз по лестнице. - Надеюсь, на этот раз папа в отпуск ненадолго. Такие дамочки страшно плохо влияют на My".
Фенела поспешила в кухню к буфету и достала с верхней полки, где на случай подобных вторжений у нее хранились кое-какие запасы, заветную баночку дорогих мясных консервов из языка. Приготовление салата отняло у нее минут пять.
К счастью, Нэни уже начистила немного моркови детям, и Фенела воспользовалась ею, добавив молодой свеклы и шинкованной капусты, пока блюдо не приобрело достаточно аппетитный вид.
Весьма кстати под рукой оказались три яйца, собранные ею сегодня рано утром из-под несушек - получился прелестный омлет, к которому оставалось добавить немного сыра и зелени, причем именно так, как больше всего - уж она-то знала! - любил ее отец.
Фенела пробежала через коридор к мастерской. Саймон и Илейн потягивали коктейли перед только что разожженным камином.
- Ленч готов уж из чего получилось на скорую руку, - весело объявила девушка, - и поспешите, а не то омлет перестоится.
"Саймон в хорошем настроении", - подумала Фенела, исподтишка наблюдая, как отец направляется к столовой, мурлыча себе под нос какую-то мелодию, и в походке его чувствовался особенный, свойственный ему одному жизнерадостный ритм.
Пока вновь прибывшие ели, девушка поставила вариться кофе и унесла наверх чемоданы, оставленные в холле. Она обратила внимание на саквояж Илейн - из дорогой кожи, с золотыми тиснеными инициалами.
Когда кофе сварился, она на маленьком подносе отнесла его в мастерскую и накрыла столик возле камина. Как девушка и ожидала, после первой же выпитой чашечки ее отец объявил, что пойдет наверх переодеться.
Фенела выждала минут пять, а потом поднялась следом и постучала в его дверь.
- Войдите! - раздалось изнутри.
При появлении дочери Саймон проронил:
- Ах, это ты… - с легким разочарованием в голосе, как будто ожидал увидеть кого-то другого.
- Ты способен хоть минутку посвятить делам? - поинтересовалась Фенела.
- Нет, не способен, - категорически отрезал Саймон. - И если ты соберешься просить денег, моя девочка, то лучше не старайся понапрасну.
- Но папа, мне же нужно!
Саймон наморщил брови и смерил ее взглядом.
- Ну, что ты все заладила: "папа" да "папа"? - ни с того, ни с сего заявил он. - Сразу чувствую себя столетней развалиной, ей-Богу! Нельзя ли как-нибудь посовременнее что ли, - "Саймон", например? Это и к My относится…
- Но это так неестественно! - запротестовала Фенела. - Мы же всегда звали тебя папой…
- Да знаю я, знаю! Но при этом чувствую себя чертовски старым. Неприятно, понимаешь?
- По-моему, тебе нечего беспокоиться за свой возраст, - с улыбкой заметила Фенела. - Тем более, что для мужчины он не имеет большого значения.
- А вот и имеет! - упрямился Саймон.
- Ну ладно, пусть будет… Саймон, но если я уступаю тебе, то надеюсь на ответные уступки и с твоей стороны, а именно: прямо сейчас же выпиши мне чек.
- Но я не могу, Фенела! И не надо на меня давить…
- Но послушай, - настаивала дочь, - мы что, должны одним воздухом питаться? Ты же не посылал денег уже почти целых четыре месяца! Больше того - не ответил ни на одно мое письмо, где я просила об этом!
- Да знаю я, знаю, - раздраженно твердил, Саймон, - но денег у меня нет!
Последние слова он просто выкрикнул в лицо дочери.
Фенела прошла через комнату и выглянула в окно. Ее всегда расстраивали крики отца. Однако с ее стороны обижаться было просто глупо, потому что она прекрасно знала, что Саймон не придает своим воплям никакого значения. Вместе с тем она также знала, что обязана во что бы то ни стало настоять на своем, поэтому, когда спустя минуту девушка обернулась к отцу, решение было ясно написано на ее лице.
- Очень жаль, - спокойно произнесла она, - но тебе все-таки придется меня выслушать. Мы одолжили у соседей двести фунтов. Окрестные жители нас не любят, тебе известно об этом лучше, чем кому бы то ни было. Ты думаешь, они ни с того, ни сего так не доверяют и, наверное, никогда не станут доверять художникам? Люди считают вас транжирами, и, признаться, они недалеки от истины. В школе за My не заплачено; что касается Нэни, то она уж и не помню, когда в последний раз получала жалованье! Детям нужна новая одежда - я не могу ничего заказать в кредит, потому что у нас нет открытых счетов в лондонских магазинах. Вот так обстоят дела, Саймон, и ты обязан взглянуть правде в глаза!
Саймон посмотрел через всю комнату на дочь, уже открыл было рот, готовый разораться, но потом вдруг передумал и не сказал ничего.
Фенела, переполненная радостной благодарностью за невиданную прежде сдержанность, и понятия не имела, чем обязана таким счастьем: просто в этот миг она как две капли воды походила на свою мать, и почти невыносимая боль утраты пронзила Саймона.
Ведь в точности так говорила и Эрлайн, если всерьез хотела чего-то добиться: спокойно, доходчиво и с чисто шотландской рассудительностью, помогавшей ей непоколебимо держаться затронутой темы, как бы ее супруг ни старался уклониться или замять разговор.
- Остается одно, - решил Прентис, поднимаясь с места, - я должен немедленно взяться за работу. Богис уже давным-давно пристает ко мне с просьбой написать что-нибудь. Что ж, он получит желаемое, а мы сможем немного поправить наше финансовое положение, идет?
- Ну, раз ты готов начать хоть сейчас, - подхватила Фенела, - я позвоню в галерею мистеру Богису и получу у него аванс: он даст, можно не сомневаться.
- Он даст аванс тебе?! - вскипел Саймон. - А писать-то картину кто будет, спрашивается?!
- Ты, - спокойно парировала дочь, - и если ты не поспешишь, то семья Прентиса будет выпрашивать милостыню под дверями соседей - не думаю, чтобы это пошло на пользу твоей репутации.
- Черт бы тебя побрал, проклятая девчонка, ты хуже надсмотрщика на галере! - разорался-таки Саймон, однако при этом он сгреб свою дочь за плечи и сжал девушку в медвежьих объятиях. - Ей-Богу, я самый паршивый отец на свете! Нэни тысячу раз права, когда ругает меня, но я готов немедленно исправиться, хотя, боюсь, мое духовное преображение долго не продлится…
И, посмеявшись над своим же собственным непостоянством, он с бодрым посвистыванием отправился вниз, предоставив Фенеле собирать его одежду, небрежно разбросанную по полу и кровати, и аккуратно развешивать ее в шкафу.
А внизу Илейн капризно надула губки в ответ на заявление Саймона, что он избрал ее моделью для своей новой картины.
Вместе с тем она втайне была польщена: с самого начала короткого, но страстного романа с красавцем-художником она надеялась, что тот предложит написать ее портрет, и была слегка уязвлена, что предложение запоздало. Слава и популярность, всегда сопутствовавшие моделям Саймона, уже сами по себе были достаточной платой за скуку и тяготы позирования.
- Но я оставила лучшее свое платье наверху, - заметила Илейн. - Оно из белого шифона. Саймон, почему бы тебе не написать совсем белую картину, всю в белых тонах? Было бы страшно оригинально!
- Оригинально! - передразнил Саймон. - Вот именно этим так называемые портретисты и занимаются на втором году обучения в художественной школе! Ради Бога, женщина, не суди о том, о чем ты не имеешь ни малейшего понятия, - то есть об искусстве, а рассуждай только на близкие тебе темы! Теперь дай-ка я прикину…
Он принялся ходить взад-вперед по мастерской, потирая руки и ероша пальцами волосы.
- Ты слишком худа для обнаженной натуры, разве что я соберусь дать публике урок анатомии…
- Не говори глупостей, Саймон! - рассвирепела Илейн. - У меня великолепная фигура, все говорят!
- Дорогая, у тебя модная фигура. А это совсем другое дело. По мне, так ты можешь служить аллегорическим изображением жизни в оккупированных странах.
- Если ты будешь продолжать в том же духе, - надулась Илейн, - я вообще не стану тебе позировать.
- Станешь, станешь! - отвечал Саймон. - Куда ты денешься? Ведь это лестно, уж мне ли не знать! Говорю же тебе, далеко не каждая подружка Саймона Прентиса удостаивается чести послужить ему натурщицей.
- По-моему, ты невыносимо, до омерзения нагл и самонадеян!
- А почему бы и нет? - пожал плечами Саймон. - Кого из художников можно сейчас поставить вровень со мной? Сама знаешь - некого. И никто, моя милая глупышка, не сможет так прославить тебя, как я, и ты это сама прекрасно знаешь! Так что давай, садись вон на тот стул, и посмотрим, что из тебя получится.
Прентис усаживал Илейн то так, то эдак - все никак не находил удовлетворительного, с его точки зрения, ракурса - и в результате окончательно вывел из себя будущую модель.
- Ладно уж, иди, надевай свое белое платье! - согласился он под конец. - Чувствую, что оно премерзкое, но будь я проклят, если сумею живописать эту юбку и жакет! Всегда терпеть не мог рыжих в черном - уж больно откровенный контраст!
Илейн поднялась наверх, а Саймон начал готовить свои краски и кисти, счастливый, как ребенок, что его наконец-то принудили взяться за работу.
До возвращения Илейн прошло минут двадцать. Она изрядно потрудилась над своей внешностью, словно приготовилась идти к фотографу.
Белое платье (как и было обещано Саймону) оказалось просто восхитительным, шифон окутывал ее тело легкой дымкой, а мастерство кроя свидетельствовало о руке настоящего французского модельера!