Жюли пожала плечами: всякий раз упоминание о даре смущало и тревожило ее. Она сама не понимала происходящего, не могла описать его словами, а когда задумывалась о своих способностях всерьез, то казалась самой себе некой природной аномалией, чем-то вроде уродца в цирковом шоу. Родители нежно любили дочь, но ее дар пугал и озадачивал даже их.
- Ну же, - побуждала Жюли. - Если трости недостаточно, обопритесь на мое плечо.
Бок о бок они медленно двинулись по коридору.
Тяжело опускаясь на скамью, Адам чувствовал, как по спине потоками льется пот. Удалось! - ликовал он, упиваясь победой. И плевать, что за полчаса он прошел расстояние, которое ребенок преодолел бы за считанные минуты!
Дыхание перехватывало в такт с резкими судорогами, что сводили ноги и спину, но Адам не проклинал эту муку - напротив, приветствовал как друга. Впервые боль стала знаком отличия за одержанную победу. Впервые он поверил, что в один прекрасный день и в самом деле выздоровеет.
Жюли не сводила с него глаз. Адам дышал прерывисто, с трудом, кожа вокруг рта побелела от напряжения. Инстинктивно чувствуя, что сейчас в поддержке он не нуждается, девушка не пыталась прикоснуться к нему. Хотя ей бесконечно этого хотелось. Хотелось взять за руку и разделить его радость.
Постепенно дыхание его выровнялось, морщины разгладились - боль уходила. Скоро он поправится и уедет, подумала Жюли. На сердце у нее вдруг стало тяжело. Вместе с Адамом из ее жизни уйдет звено, соединяющее ее с Ференцем.
Впереди маячило унылое, безотрадное будущее - словно мертвая, продуваемая ветрами пустыня. Видение длилось лишь мгновение, но оставило тоскливый осадок в душе. Будут другие пациенты, напомнила себе Жюли. Те, кому она будет нужна.
Адам обернулся к Жюли, собираясь сделать ее участницей своего триумфа. Та смотрела прямо на него, но в отсутствующем взгляде не было узнавания. С кем она сейчас? Внезапно нечто острое, как физическая боль, пронзило его сердце и исчезло прежде, чем Адам смог подобрать для него название - ревность.
Нет, он не имеет права на какие бы то ни было чувства в отношении Жюли. Долг призывает его быть верным Илоне. Кроме того, нельзя забывать о происхождении Жюли. В памяти Адама воскресли давние картины утраты и бессилия.
Жюли очнулась от размышлений и отчитала себя за то, что забыла о пациенте. Она вознамерилась было обратиться к нему, но слова замерли на устах: взгляд Адама стал темен от горя.
- Что-то не так?
Юноша хрипло рассмеялся. Упоение победой прошло, он снова превратился в беспомощного калеку.
- У меня такое ощущение, будто я преодолел дистанцию от Марафона до Афин… на четвереньках. - Адам презрительно усмехнулся.
- Не смейте над собой издеваться! - вознегодовала Жюли.
Ухватив своего подопечного за рукав, она для острастки основательно встряхнула его. Адам снова рассмеялся, но на этот раз от души. Взгляд потеплел.
- Сейчас вы - ангел милосердия, радеющий о сирых и недужных этого мира и творящий мелкие чудеса, а в следующее мгновение - взрывное устройство с очень коротким фитилем.
- Ваш цинизм и ваши насмешки и святого превратят во взрывное устройство, - проворчала Жюли, не осознавая, что сердце ее непроизвольно отозвалось на ласковый взгляд. - Вам есть чем гордиться и чему радоваться!
Адам собрался было признаться, что действительно рад и горд, и хотел поделиться своим счастьем именно с ней, да только она не вовремя ушла в себя… И вдруг глаза ее вспыхнули, засияли расплавленным золотом. Но только на одно мгновение. Затем взгляд погас, сделался тусклым и безжизненным.
Глядя через плечо Адама, за кованой садовой оградой Жюли заметила Ференца Батьяни, и сердце ее радостно дрогнуло. Затем она увидела миниатюрную блондинку рядом с ним. Выражения лица своего кумира Жюли не различила, но ясно разглядела, как Ференц обнял женщину за плечи и легко коснулся пальцами ее щеки. Любовь и нежность, заключенные в простом жесте, преодолели разделяющее расстояние и нанесли Жюли удар в самое сердце.
Адам проследил за ее взглядом и увидел Ференца и Марию, но почему-то не испытал привычной задушевной радости. Он обернулся к Жюли. Та по-прежнему завороженно глядела в одну точку.
Не понимая, что за эмоции владеют им, Адам уступил мгновенному порыву. Схватив Жюли за плечи, он развернул ее лицом к себе, заставляя обратить на себя внимание.
- Как патетично! - воскликнул Адам, стараясь задеть Жюли побольнее. - Вы так и пожираете его глазами, как изголодавшийся ребенок пряники в витрине кондитерской. - Он встряхнул девушку. - Ференц женат на женщине, которую любит больше всех на свете. Он никогда не станет вашим!
- Вы думаете, я этого не знаю?
При звуках бесконечно печального голоса гнев Адама утих словно по волшебству. Но он не собирался сдаваться.
- А мой брат знает, что стал объектом столь беззаветного обожания?
Глаза Жюли расширились, и, прежде чем она осознала, что делает, тонкие пальцы вцепились в его рукав.
- Нет! Обещайте, что ни слова ему не скажете. Обещайте, Адам!
Что его растрогало? Паника, прозвучавшая в ее голосе? Блеснувшие в глазах слезы? Настойчивое прикосновение пальцев? Или то, что Жюли впервые назвала его по имени?
Кто он такой, чтобы судить ее? Разве Жюли когда-либо выносила ему приговор? Кто он такой, чтобы отказывать ей в сострадании? Разве не она утешала его ночами, унимала грызущую боль? Адам обхватил ладонями ее лицо.
Жюли глядела в его глаза, удивляясь внезапной перемене. Лед и сталь сменились оттенками луговых цветов и сумеречного неба. Затем она ощутила прикосновения сильных рук - успокаивающие, ласковые, словно волны южного моря. Время остановилось, будто они остались одни в целом мире.
Бархатистая кожа, прохладная и нежная, точно летний дождь, потеплела под его ладонями. Пальцы Адама ощутили, как на виске неистово пульсирует жилка. Взгляд остановился на полураскрытых губах: само целомудрие и невинность! Не в силах противиться искушению, он наклонился…
Но перед глазами внезапно возник иной образ. Золотисто-карие глаза превратились в синие, ясные, словно озерная гладь. Черты лица изменились. Словно обжегшись, Адам отдернул руки… и чары развеялись.
- Не думаю, что тебе удастся вытащить Жюли из клиники. - Князь Алексей Муромский провел рукою по темным волосам жены. - Даже ради поездки в Париж. И я не уверен, что нам следует вмешиваться. - На его взгляд, роль сестры милосердия не слишком соответствовала положению юной княжны, но его светлость видел, как много значит для дочери ее работа.
- Клиника сведет Жюли в могилу. Каждый вечер она возвращается домой без сил: тени под глазами все темнее, а взгляд все печальнее. - Княгиня Ирина отложила в сторону вышивание. - Надо увезти ее отсюда, хотя бы ненадолго.
- Я тебя понимаю, дорогая. Но мы не всегда делаем то, что для нас объективно полезно, верно? - Изогнув темную бровь, князь многозначительно поглядел на жену.
Княгиня проигнорировала намек мужа.
- Стоит Жюли вбить что-то голову, и переубедить ее невозможно. Наша дочь упрямее кавказского мула.
- Интересно, от кого она это унаследовала? - Алексей Муромский задумчиво потер пальцем щеку, скрывая улыбку. - Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне вспоминается, как ты с редкостным упорством настояла на том, чтобы сопровождать человека, бежавшего из-под стражи, через всю Россию в разгар зимних морозов. И при этом едва не погибла.
Князь глубоко вздохнул. С тех пор минуло уже тридцать лет, но при мысли о самоотверженном поступке Ирины у него до сих пор сжималось сердце.
- Это другое дело. Да не смотри на меня так!.. - возразила княгиня, подметив лукавую гримасу. - Сравнения здесь неуместны. Ты был холост. А Жюли влюблена в женатого человека.
- Что?!
Алексей Муромский приподнялся с места, в раскосых золотистых глазах вспыхнула неукротимая ярость, но нежная рука жены бесцеремонно толкнула его обратно в кресло.
- Я не говорю, что у них роман, Алексей. Бедная девочка влюблена, а он, скорее всего, понятия об этом не имеет. Это главный врач клиники, доктор Батьяни. Мы видели его с женою в опере месяц назад, помнишь?
- И с чего ты взяла, что он не знает о чувствах Жюли?
- Потому что я видела, как он смотрел на жену. - Княгиня подошла к мужу и склонила голову ему на грудь. - Примерно так же, как ты смотришь на меня.
Князь Муромский обнял рукою хрупкие плечи жены.
- Мы что-нибудь придумаем, - пообещал он.
Адам услышал, как открылась дверь, и напрягся, зная, что это Жюли еще до того, как уловил аромат вербены. Юноша раздраженно поджал губы. Он злился, ибо приход Жюли прервал его раздумья. Злился, ибо его преданный, молчаливый слуга Янош вскочил и покинул палату, а сам он не имел возможности поступить так же. Злился потому, что слишком хорошо помнил взгляд девушки, обращенный к Ференцу и Марии. И еще потому, что горькая досада до сих пор жила в его груди, хотя логически объяснить это он не мог.
- Я сделал все упражнения, съел всю морковку и трижды обошел вокруг сада.
- Превосходно. - Жюли не обратила внимания на язвительный тон. - Тогда вам придется по душе мой новый план.
- Мне придется по душе, если меня оставят в покое! - рявкнул Адам.
- Ах, беда какая!
Радуясь гневной вспышке, Жюли намеренно поддразнивала юношу. Даже негодование лучше, чем холодное, циничное равнодушие!