Ференц обнял ее за плечи. Жюли была такой же миниатюрной и хрупкой, как его жена. Но врач знал: под утонченной одухотворенностью скрывается неиссякаемый источник силы, стойкости и сострадательного участия.
- Смерть пациента - всегда горе, - тихо проговорил он. - К этому не привыкают. Но, если мы хотим делать то, что мы делаем, нужно справляться и с этим.
- Она была так молода! - всхлипывала Жюли. - И так хотела жить!
За долгое время работы в клинике Ференц насмотрелся всякого. Воспоминания воскресали в самый неподходящий момент, - так ноет старая рана при перемене погоды.
- Умирают не только старики, Жюли. Молодые тоже уходят - и надо с этим смириться. - Врач обхватил ладонями залитое слезами лицо и развернул к себе. - Никому не ведомо, когда пробьет его час.
- Вы так мудры… - Плечи Жюли беспомощно поникли. - И так добры и великодушны…
- Не нужно меня идеализировать. - Ференц грустно улыбнулся и покачал головой.
- О да! Вы мудры и добры! - Усталость и нервное потрясение брали свое: чувство, погребенное в тайниках сердца, впервые облеклось в слова: - И я люблю вас…
Не договорив, Жюли задохнулась от ужаса, глаза ее расширились. Что такое она сказала? В чем призналась?
- Ох, Жюли… - Душу Ференца переполняла нежность к юной, чистой девушке, что годилась ему в дочери. Он ласково погладил темные волосы. - Вы меня не любите, дитя мое. Вы видите во мне героя, каковым я вовсе не являюсь, и вообразили, что влюблены в этого несуществующего героя.
Потрясенная словами Ференца не меньше, чем собственным опрометчивым признанием, Жюли оттолкнула протянутую руку.
- Я не ребенок!
- Жюли…
- Вы думаете, меня можно гладить по головке, как трехлетнего малыша! - Она выпрямилась, призвав на помощь всю свою гордость. - Я - взрослая женщина, которая знает, чего хочет. - Жюли не пыталась сдержать гнев, зная, что это - превосходный щит, а также и оружие.
Слишком поздно осознав, что слова утешения прозвучали насмешкой, Ференц наклонился к девушке, не зная, что сказать.
Жюли стремительно вскочила. Нет, жалости она не вынесет! Глупая, сентиментальная девчонка! По щекам текли слезы, но юная княжна их не замечала.
- Пожалуйста, не надо ничего говорить. - Жюли набрала в грудь побольше воздуху, стараясь, чтобы голос звучал ровно. - Умоляю, забудьте мое глупое признание!
Ференц кивнул, остро ощущая свою беспомощность. Он чувствовал, что обидел Жюли до глубины души, и при этом знал, что любой его жест, любое слово только ухудшат положение.
Решительно вздернув подбородок, Жюли подошла к шкафчику. Точными, выверенными движениями надела мантилью и шляпку, затем натянула перчатки, - точно облекаясь в броню. Когда она снова обернулась, глаза ее были сухи.
- Почему бы вам не взять небольшой отпуск? - от чистого сердца предложил Ференц. - Вы слишком много работали.
Жюли не отвела взгляда: благодарение небу, в глазах доктора Батьяни не было жалости!
- Я приду завтра, в обычное время.
Ференц кивнул в знак согласия и восхищения. Жюли справится, думал он. Она может споткнуться, но не упадет.
Жюли заметила Адама в глубине садовой аллеи: юноша шел ей навстречу, зажав трость под мышкой. Шагал он медленно, но вполне уверенно.
- Да вы совсем как новенький! - пошутила Жюли, едва пациент поравнялся с ней.
Бок о бок они двинулись вверх по лестнице. Как всегда, Жюли автоматически подлаживалась к его темпу.
- Ференц пригрозил, что скоро выставит меня из клиники.
- Знаю.
Жюли закусила губу. Она вспомнила тот день, когда впервые подумала об отъезде Адама и испугалась, что вместе с ним исчезнет последняя связь, соединяющая ее с Ференцем. А теперь она, скорее всего, уедет еще раньше Адама Батьяни.
Она сама все погубила. Если бы не постыдное признание, все осталось бы по-прежнему. Впрочем, Жюли лгала себе. Ситуация все равно когда-нибудь стала бы невыносимой, и ей пришлось бы оставить клинику. Лучше раньше, чем позже.
- Мне давно пора уехать.
Слова Адама прозвучали эхом мыслей Жюли, разогнали ее задумчивость, словно резкий удар бича. Фраза прозвучала чересчур зловеще, и Жюли не удержалась от вопросов:
- Уехать? Но куда? Зачем?
- У меня есть цель. Важное, не терпящее отлагательства дело.
Глаза Адама потемнели до оттенка ружейной стали. У Жюли подкосились ноги: она не могла отделаться от странного подозрения, что ярость и ненависть в его взгляде имеют к ней самое прямое отношение.
- Вы ведь не собираетесь возвращаться в Венгрию, нет? - воскликнула Жюли, хотя ответ был ясен им обоим. - Ох, Адам, не надо! Если вас схватят… - Жюли покачала головой, отгоняя страшные картины.
Смертоубийственная ярость иссякла сама собой, и Адам испытал несказанное облегчение. Так чувствует себя человек, исцеленный противоядием. Жюли не имеет отношения к его врагам, напомнил себе он. Она ни в чем не повинна.
- Не надо, пожалуйста!
Адам заглянул в золотисто-карие глаза, и сердце его дрогнуло. В умоляющем взгляде читалась неподдельная тревога. Тревога за него, Адама. А ему так хотелось… Нет, он не может позволить себе увлечься фантазиями. Или поддаться искушению.
- Полагаю, вас только порадует, ежели мои соотечественники или кто угодно сделают из меня фарш: не я ли изводил вас все эти месяцы? - По привычке Адам прибег к сарказму, скрывая истинные чувства.
Уже сожалея о своей вспышке, Жюли прошествовала в палату мимо него.
- Чтобы все мои труды пошли прахом? - Она оглянулась через плечо. - Кроме того, если кто и имеет моральное право превратить вас в фарш, так только я одна.
Адам рассмеялся и прикрыл за собою дверь. Видит бог, он станет по ней скучать! Молодые люди одновременно обернулись… и оказались лицом к лицу.
- Мне будет недоставать вас. - Мысль оформилась в слова помимо его воли.
Жюли не успела смахнуть предательские слезы - мутная пелена застлала глаза слишком быстро. Она с трудом заставила себя улыбнуться.
- Дочери русских варваров? - Голос ее прозвучал глухо, и попытка пошутить не увенчалась успехом. - Фи, какой у вас ужасный вкус!
Нежные губы дрожали. В хрустальных глубинах глаз мерцали золотые искры. Адам завороженно шагнул ближе, затем еще ближе. Не в состоянии противиться искушению, прошептал ее имя и коснулся пальцем щеки.
Дверь резко распахнулась и с грохотом ударилась о стену. Молодые люди отпрянули друг от друга.
- Какого черта ты затеял? - заорал Ференц.
Вне себя от ярости, он вряд ли осознавал, что брат не один. Ференц ткнул Адама в грудь пачкой бумаг. Тот взял их, ничем не выдавая волнения, хотя сердце его учащенно забилось.
Просмотрев документы, Адам цинично усмехнулся:
- С каких пор ты позволяешь себе читать мою корреспонденцию?
При этих словах гнев Ференца достиг апогея.
- Конверт оказался среди моих писем, черт тебя дери, и я вскрыл его по ошибке!
- И преисполнился такого любопытства, что прочел содержимое от первой строчки до последней, так? - протянул Адам, темные брови насмешливо изогнулись. - Чтоб тебе провалиться, Ференц! Или ты - сторож брату своему?
- Сторож бы тебе не помешал! - взорвался Ференц, встряхивая Адама за плечи. - Или ты способен думать только о мести? И готов втравить в рискованную, опасную авантюру невинного человека?
Жюли наблюдала за разъяренными братьями, потрясенная неистовством страстей. А те, казалось, напрочь позабыли о ее присутствии. Выходило, что она как бы подслушивает весьма конфиденциальный разговор, но уйти недоставало сил: бурная сцена пугала и завораживала одновременно.
- Оставь меня в покое, Ференц! Это моя жизнь! - Адам резко отвернулся к окну.
- Адам. - Ференц провел рукою по глазам. - Адам, прошу тебя, не делай этого. - В голосе его уже не звучало гнева - только бесконечная усталость.
Он положил руку на плечо брата. За этим прикосновением ощущались годы любви и дружеской поддержки, и Адам поспешно высвободился.
- Оставь меня, Ференц, в последний раз предупреждаю…
- Адам, послушай…
- Нет, это ты послушай меня! - Адам обернулся к брату. - Я все равно отправлюсь в Россию, подыскав подходящую женщину для прикрытия. Мерзавец, сделавший меня калекой, заплатит за все. Ты понял? - Дыхание его прерывалось, слова давались с трудом. - Я узнаю, как он поступил с Илоной, и, если та еще жива…
Адам замолчал, внезапно потеряв нить рассуждения. Он понятия не имел, что станет делать, когда отыщет Илону. Эта мысль привела его в растерянность, тем более что образ возлюбленной заслоняло лицо Жюли.
- Если кто и сделал из тебя калеку, так это ты сам! Ты искалечил свой ум и свою душу ненавистью и жаждой мести!
Страшное слово прорвалось сквозь заслон взаимного непонимания. И Жюли увидела, как Адам пошатнулся, словно от удара. От острой боли перехватило дыхание. Только спустя мгновение Жюли осознала, что боль, эхом отозвавшаяся в сердце, на самом деле мучает не ее, а Адама.
- Он вовсе не калека! - Жюли решительно шагнула вперед и обожгла Ференца гневным взглядом. - Слово "калека" вообще к нему неприменимо.
Братья во все глаза уставились на Жюли, впервые осознав, что не одни в комнате.
- Спасен женщиной от братского гнева, - цинично прокомментировал Адам.
Да, Жюли защищает его, но ее сердце принадлежит Ференцу. И то, что Ференцу она не нужна, дела не меняет.
- Прости меня, Адам. Ты прав: у каждого из нас своя жизнь. - Ференц тяжело вздохнул, признавая свое поражение. - Но я многое отдал бы за то, чтобы отговорить тебя.