В диване задумались всего двое. Визирь размышлял о том, сколь благоволит к нему Аллах всесильный, позволивший обезопасить халифа от неумных и недалеких царедворцев, вздумавших пресечь жизнь двадцатого властелина. Первый же советник сокрушался о том, сколь не благоволит к нему Аллах всесильный, отобравший единственный шанс сохранить крошечный мирок таким, каким он был при халифе Мирзе…
Остальные же, присутствовавшие в диване, затаив дыхание, ждали того мига, когда визирь вынесет приговор каждому из них.
Но Шимас молчал. Страх мудрецов и советников был более чем очевиден. Он воистину кричал, пусть и безмолвно. Но он, визирь, правая рука молодого халифа Салеха, прекрасно видел этот страх, прекрасно слышал этот крик…
"Ну что ж, с них довольно… Жаль только, что придется менять их всех, сразу. А потом долго учить тех, кто придет им на смену. Но, Аллах всесильный, и в этом мое счастье - у меня есть силы для этого и терпение, чтобы дождаться того дня, когда мудрецы моего дивана станут моими верными и усердными помощниками".
Шимас встал.
- О да, сегодняшнее заседание было более чем плодотворным. Зло наказано, а добро торжествует…
"Увы, совсем ненадолго… Но торжествует!"
И Шимас продолжил:
- Да пребудет с каждым из вас милость Аллаха всесильного! И пусть сегодняшние удивительные события станут для каждого из тех, кого я вижу сейчас перед собой, событиями воистину поучительными!
Тяжелые шаги уходящего визиря затихли за поворотом коридора. Но в диване царила страшная тишина - тишина предрешенности. И сейчас никто из надменных советников дивана уже не подумал бы о визире Шимасе так же пренебрежительно, как думали, когда он впервые вошел в "обитель мудрости". Уже никто ни про себя, ни тем более вслух не посмел бы усомниться в том, что Грешник Шимас достоин занять место по левую руку халифа.
Ибо не Грешник Шимас, а Шимас-визирь сейчас определил каждому из мудрецов их невеселое будущее.
Свиток первый
- Через час мы увидим прекрасную Кордову, - за спинами путешественников прозвучал низкий голос капитана.
Масуд Абд-Алишер, достойный негоциант, кивнул. Он и сам это знал - уже был виден изумительной красоты пятнадцатиарочный мост над Гвадалквивиром, столетия назад выстроенный по приказу императора Августа. Значит, вскоре откроется глазу и порт.
- Ну вот, Шимас, мы и добрались…
- Да, отец.
Шимас был удивлен: в голосе отца отчетливо слышалось волнение. Не в первый раз он, Масуд, отправлялся в путешествие к брату, не раз возвращался домой - в прекрасную Арморику, которая для Шимаса, старшего сына и наследника, была родным домом. Отчего же столь неспокойна душа почтенного купца?
Юноша вспомнил день, когда они покидали замок. Вспомнил печальные глаза матери. Миранда старалась не показать своего беспокойства за мужа и сына - да и отчего, казалось бы, волноваться, если Масуд покидал дом по три раза в год, а Шимас в свои пятнадцать успел уже трижды сходить с китобоями к Зеленой Земле.
Однако сейчас все обстояло иначе. Не к Зеленой Земле на полуночи, а в прекрасную Кордову собирались отец и сын. Юному наследнику замков и поместий Абд-Алишера пришла пора обрести образование, достойное ленд-лордов Арморики. И сделать это можно было лишь там, где уважение к наукам насчитывало века, а уважение к ученым стало нормой жизни.
Сходни с грохотом упали на причал - путешествие на полудень окончилось. Шимас еще только решался покинуть ставший привычным банф, а отец уже торопился к воротам.
- Масуд!
- Алишер!
У распахнутых в город ворот порта обнялись братья Абд-Алишер. Пусть они виделись нередко, но рады были каждой встрече всегда так, будто она последняя. Быть может, оттого, что мир вокруг менялся слишком быстро - и перемены эти заставляли почтенных негоциантов держать ухо востро. Даже здесь, в спокойной и богатой Кордове.
- Племянник! - Зычный голос Алишера, старшего из братьев, перекрыл никогда не смолкающий шум порта. - Что же ты медлишь?
Шимас пожал плечами - и в самом деле, отчего он медлит, отчего не решается ступить на землю страны, коей предстоит на годы стать его домом?
Шаг, другой, третий… Теперь под ногами были плиты причала, истертые тысячами ног. Затем плиты сменились камнями мостовой, тоже истертыми почти до блеска.
- Почтенный Алишер! - Юноша склонил голову в поклоне.
Старший Абд-Алишер гулко расхохотался.
- Малыш! Что за церемонии! Разве не виделись мы этой зимой? Мне показалось, мы даже успели подружиться!..
- Да, уважаемый, виделись… Мне тоже показалось, что подружились… Но разве к лицу племяннику столь большого человека бросаться в его объятия, как глупому малышу?…
Наконец Шимас смог взять себя в руки. Быть может, не совсем, ибо непонятное ему самому волнение все еще соседствовало в душе с предвкушением грядущих перемен. Братья смотрели на юношу с совершенно одинаковым выражением: они словно пытались понять, достоин ли будет Шимас той участи, которую они для него уготовили.
Коляска катила по вымощенным камнем улицам столицы халифата. День клонился к закату, но суета в городе было утренней, словно впереди еще длинный день. Алишер пытался показать племяннику весь город сразу, но для Шимаса и улицы, и площади, и, о Аллах великий, все красотки города сливались в череду цветных пятен. Уже через несколько минут юноша не различал ни лиц, ни зданий, ни звуков, ни запахов.
И лишь когда за ним закрылась дверь комнаты, когда увидел, как слуги внесли сундук с его вещами, он слегка пришел в себя. И только тогда нашел силы признаться самому себе, что всего лишь боится грядущих перемен.
Объяснение всех его тревог оказалось столь простым, что беспокойство тут же покинуло его душу. Теперь он бы мог пройтись по улицам, взглянуть на лица девушек, спешащих навстречу… Быть может, у него бы достало смелости познакомиться с какой-нибудь из них…
Да, теперь Шимас стал самим собой - робеющий гость с полуночи спрятался в самом дальнем уголке души, а ему на смену появился высоченный широкоплечий китобой, на которого заглядывались все красавицы округи. Мир для юноши вновь стал удивительной загадкой, которая каждый миг требовала своего разрешения и каждый миг оборачивалась все новой, еще более удивительной стороной.
Потекли дни. Отец и дядя проводили большую часть времени во встречах с торговцами, в беседах с такими же, как они сами, солидными негоциантами, не делая различий ни из-за веры, ни из-за цвета кожи, опираясь единственно на уважаемое имя и славу купца. Шимас в первые дни сопровождал их, но очень скоро понял, что торговля, увы, не его стезя. И отправился искать ту дорогу, которая предназначена именно ему.
Конечно, можно не упоминать, что в поисках этой самой, только ему предназначенной дороги Шимасу встретилось немало хорошеньких девушек. Однако их нежные улыбки лишь согревали его разум, не трогая душу. Юноша отчего-то чувствовал себя так, словно готовится к каким-то невероятно важным событиям, словно ждет мига, когда ему позволено будет вынырнуть из полудремы спокойного и чуточку скучного существования.
Осень вступала в свои права. Желтели листья, утренний бриз становился с каждым днем все свежее. Вскоре отец отправится домой - в этот раз без него. Ему же, Шимасу, предстоит в ближайшие несколько дней избрать себе те науки, которым он должен будет отдать все свои силы в ближайшие несколько лет.
Юноша целые дни проводил в тиши библиотеки в доме дяди, пытаясь понять, к чему лежит его душа. Но, увы, ответа не находил - ему было интересно все вокруг. Поняв, что здесь ответа не найдет, перебрался в библиотеку рядом с университетом. И там решения не отыскал. Ему равно интересно было слишком многое: разум, словно губка, впитывал и стихи, и чужие наречия, и постулаты философского спора, который за соседним столом вели длинноволосые студиозусы.
"Аллах великий… Но не могу же я изучать все… Для этого не хватит и дюжины жизней…"
Увы, это была чистая правда - для того, чтобы изучить все, уже известное, чтобы поглотить знание, сохраненное в стенах университета и лелеемое доброй дюжиной богатых публичных библиотек, не хватило бы и сотни сотен жизней. Кто знает, сколько бы еще Шимас раздумывал о том, какую в жизни избрать дорогу, если бы не известие, которое само указало ему путь.
Осенний вечер был столь прохладен, что юноша с удовольствием спешил домой - все чаще дом дяди он называл своим домом. В камине весело горел огонь, разгоняя призраки приближающейся непогоды. Оба брата с высокими бокалами в руках сидели у огня и вполголоса обсуждали сделку, которую только что совершили.
Это зрелище было таким мирным, что Шимасу на миг захотелось присоединиться к ним, на миг стать таким же мудрым негоциантом. Но всего на миг. Ибо следом за ним в полуосвещенный каминный зал вошел мажордом.
Оба брата с недоумением взглянули на него - почту обычно доставляли ближе к полудню. Алишер хотел было уже отослать слугу, чтобы не мешал беседовать с братом, но что-то в лице обычно невозмутимого мажордома заставило взять в руки пергамент, скрепленный всего одной печатью.
Сухой щелчок - и красные куски сургуча усеяли мрамор перед камином. Алишер пробежал глазами письмо и без слов передал пергамент брату. Тот стал читать и буквально впился взглядом в строки. Минуты текли в молчании - Масуд снова и снова возвращался к написанному.
Наконец он поднял глаза на Шимаса.
- Матушка… - И больше ни слова произнести он не смог.