* * *
Суббота, 18 июля 1931 года, Северный вокзал. Прибывают канцлер Брюнинг и его министр иностранных дел Курциус. Через несколько часов прибывают министр иностранных дел Великобритании и государственный секретарь США, а затем – итальянец Гранди и бельгиец Гиманс.
Собирается густая и пестрая толпа народа.
В последнем ряду гражданин в сюртуке с академическими пальмами в петлице, сгорая от нетерпения, привстает на цыпочки, стараясь что-нибудь разглядеть. Проезжает официальный кортеж. Толкотня… Приветственные крики.
Человек с академическими пальмами в петлице, который ничего не видит, доверчиво кричит: "Да здравствует Лаваль!" К нему приближается стоявший рядом со мной какой-то фанатик, вероятно, глуховатый, которому почудилось, по близкому созвучию слов, что гражданин вместо "Лаваль" крикнул "Германия": "Как вам не стыдно кричать "Да здравствует Германия?"" И подкрепляя свой упрек мощным ударом кулака по голове человека, которому он задал вопрос, фанатик надвинул ему котелок на самые уши. Возникает сумятица и драка. <…>
Отныне в Париже имеются два направления в политике франко-германского сближения: направление Бриана, который считает, что сближение – это всего лишь "звено" во всеобщем согласии, где Франция сохраняет все свои союзы, и направление Пьера Лаваля, который полагает, что Франция должна подчинить все свои союзы и всю международную политику союзу с Германией. По мнению последнего, организация Европы должна осуществляться под руководством этого союза и должна быть решительно направлена против Британской империи. Правые партии Франции положительно относятся к концепции Лаваля. Левые партии одобряют концепцию Бриана.
В воскресенье вечером, 19 июля, закончились переговоры между канцлером Брюнингом, Курциусом, Лавалем и Брианом. Делегации направляются в Лондон, где предложение, сделанное Францией Германии, должно быть принято другими странами.
Теперь Пьер Лаваль присваивает себе главную роль. Бриан молча сидит в своем кресле, в то время как Лаваль излагает представителям печати "французский проект, предоставляющий Германии большие финансовые выгоды" при предварительном условии принятия гарантий и в особенности политических обязательств.
* * *
Поездка в Лондон обещает быть трудной, так как другие страны, принимающие участие в конференции, в основном придерживаются того мнения, что Франция должна пойти на всевозможные односторонние уступки Германии.
* * *
На следующее утро на пути в Лондон Бриан сидит на палубе парохода в глубоко надвинутой на глаза шляпе, закутанный в крылатку, которая делает его спину округлой.
Морской воздух его немного оживляет.
– Эмиль, вы приготовите мне чистый воротничок к прибытию на вокзал Виктория?
– Мягкий, господин министр?
– Нет, полужесткий, как сама обстановка!
В самом деле, переговоры Лаваль – Брюнинг – Макдональд представляются ему поистине трудными. И он печален.
Чтобы ободрить его, Бертело, который всегда говорит смешные вещи с самым серьезным видом, обращается к нему:
– Один философ говорил мне, что самое трудное в путешествии – это отправиться в путь.
Бриан с горечью откликается:
– Ну а мне один философ говорил, что самое трудное в путешествии – это благополучное прибытие. <…>
На пароходе Лаваль, который едет в Англию первый раз в своей жизни, не отходит от канцлера Брюнинга. В тот же вечер Лаваль приглашает журналистов в отель "Карлтон". Он говорит только о канцлере и о "точках соприкосновения" между Францией и Германией. "Я почувствовал сегодня, насколько Франция и Германия дополняют друг друга", – заявляет он с пафосом. И ни слова об Англии.
Англичане не заблуждаются относительно глубоких и совершенно новых тенденций, которых придерживается глава французского правительства. Лондонская печать изображает его в неприглядном виде: "Это человек, не умеющий следить за собой, не обладающий хорошими манерами и крайне невежественный". Накануне Лаваль, принимая журналистов, спросил внезапно: "У меня два часа свободного времени, я никогда не был в Лондоне, что я могу сделать за это время?" – "Пойдите посмотрите Тауэр", – ответил один из них. И Пьер Лаваль задал вопрос: "Какую башню?".
* * *
В течение двух летних месяцев продолжает усиливаться финансовая катастрофа в Германии, чему тайно способствуют правящие круги. Фраза "Я выиграю битву за отмену репараций" стала лозунгом канцлера Брюнинга. Вот почему в Лиге Наций царит уныние, когда в сентябре 1931 года, в последний раз в своей жизни, там появляется Бриан.
Теперь только благодаря сверхчеловеческим усилиям всегда озабоченный развитием европейской федерации Бриан, почти не покидающий свою маленькую комнатку в "Отель де Берг", дает консультации и советы главам делегаций.
Однако кажется, что Лига Наций живет только потому, что он ее вдохновляет.
Один американский наблюдатель замечает:
– Когда Бриан закрывает глаза, Лига Наций спит. Когда он их вновь открывает, она живет. Но увы, он их закрывает все чаще и чаще. У нас больше нет доверия к вашему континенту.
* * *
Дело в том, что в Женеве провалилось все – и европейский союз, и экономическая конференция, и финансовые конференции, и коллективная безопасность. Тем не менее на горизонте появилась еще одна надежда: канцлер Брюнинг только что пригласил Лаваля и Бриана приехать в Берлин в конце сентября. Не появится ли тогда возможность возродить франко-германское сближение?
Двадцать пятого сентября в "Северном экспрессе" Лаваль, Лушер и Бриан отправляются в Берлин. На протяжении всего пути по французской территории Бриана приветствуют железнодорожники. Он стоит у окна вагона, и на каждой станции дети преподносят ему цветы.
Первая остановка на германской территории – в Ахене. Через каждые два метра расставлены солдаты. Наступает ночь, когда поезд медленно трогается; Бриан откидывается на спинку дивана своего купе и постукивает сигаретой по тыльной стороне ладони. Погрузившись в свои мысли, он издает глубокий вздох, в котором как бы сливаются его опыт, усталость и, быть может, еще тень надежды. "Всякое случается", – шепчет он.
На следующее утро, когда поезд приближается к предместьям Берлина, солнце заливает своими лучами вагон, а Бриан продолжает сидеть все на том же месте. Он отказался лечь спать и всю ночь размышлял, не смыкая глаз.
Его старый слуга Эмиль говорит ему: "Вы неразумны, это говорю вам я, ваш Эмиль! И я говорю вам также, что надо потребовать у папаши Курциуса, чтобы соблюдался ваш режим сегодня утром, а у папаши Брюнинга – сегодня вечером. Ведь немецкая пища не может принести пользы никому из Кошреля".
В общем, еще вчера немецкая печать была настроена крайне враждебно. Часть немецких газет советовала французам сидеть у себя дома. Другая часть обещала их освистать и ошикать. Некоторые, кроме того, утверждали, что именно Франция является главным виновником несчастий Германии.
Потсдамский вокзал. Прибытие а-ля Потемкин! Программа тщательно разработана заранее. Кордоны полицейских сдерживают и без того послушную толпу, из которой раздаются негромкие выкрики: "Да здравствует Бриан!.. Да здравствует Лаваль!.. Да здравствует мир во всем мире!.. Да здравствует франко-германское сближение!"
Лаваль и Бриан – первые французские официальные лица, приехавшие с визитом в Берлин после 1878 года.
Приветственные возгласы возобновляются, когда Бриан появляется на балконе отеля "Адлон" вместе с Франсуа-Понсэ, недавно назначенным послом в Берлин.
"Франсуа-Понсэ – один из самых красивых мужчин Франции", – с восхищением пишет о нем немецкая пресса.
Перед посольством – многолюдная толпа. Два человека достают из большой картонной коробки искусственные анютины глазки и прикрепляют их маленькими кнопками к открыткам с изображением Аристида Бриана. Они с воодушевлением объясняют толпе, что во Франции анютины глазки считаются цветами мира. И они быстро распродают весь свой товар! Я подхожу к ним и объясняю на немецком языке, что во Франции анютины глазки никогда не считались цветами мира. К великому моему удивлению, это французы из предместья Пуассоньер. "Что делать, мадам, эти цветы уже имелись у нас. Теперь нужно, чтобы они принесли сближение". Через несколько часов в имперской канцелярии состоялся большой вечер. Принимает глава рейхсвера генерал Шлейхер. На его чрезвычайно бледном лице выделяются огромные глаза, и он совершенно лыс.
В течение четырех лет, занимая самые различные посты, он является вдохновителем всей политики ремилитаризации Германии. Именно он является отцом пресловутого тезиса о "равноправии".
Несколько недель назад делегат подготовительной комиссии по разоружению граф Бернсторф произнес по этому поводу речь, облетевшую весь мир: