- Как дела, старик?
- О-о, кого мы видим!
- Цветешь, сил нет.
- О чем ты говоришь? Это все видимость.
Женщины направлялись к стойке регистрации за ключами и немедленно отправлялись в свои комнаты, потому что им "срочно, просто немедленно нужно привести себя в порядок".
"Когда они успели привести себя в беспорядок? - думала я. - Приехали сюда из дома, после водных и косметических процедур. Езды до пансионата полчаса - минут сорок. И все-таки успели потерять форму! Вот они - темпы современной жизни! Выходишь из душа, орошаешь себя духами, украшаешь макияжем и одеждами, а через полчаса - уже грязная развалина".
Мужчины задерживались на крыльце, курили, обменивались пустыми репликами:
- У вас какой номер? Да что вы? Так мы соседи.
- Вы на все три дня? А что так? А-а, понимаю. А я, знаете ли, решил оторваться по полной программе.
А вечер был чудесный - теплый и мягкий. Потолкавшись в вестибюле, я вышла на улицу и уселась на лавке перед входом - покурить и понаблюдать. Рядом со мной на той же лавке расслабленно покуривала женщина лет сорока - сорока пяти, весьма привлекательная, несмотря на избыточный вес. Я все время косилась в ее сторону и чуть не вывихнула оба глаза. Мне показалось, что дама ждет кого-то, хотя она старательно изображала полную безмятежность и отрешенность: сижу, курю, ни на кого не обращаю внимания. Да, в жизни Татьяна Эдуардовна Ценз - заместитель главного редактора популярной газеты "Молодежные новости", выглядела ничуть не хуже, чем по телевизору. Похоже, ее здесь почти все знали. Из подъезжающих машин то и дело неслось:
- Татьяна Эдуардовна, наше вам!
- Танюша, сколько лет, сколько зим! Выглядишь чудесно…
Она мило кивала, улыбалась, время от времени махала кому-то рукой. Но все это до поры до времени. Ее приятное лицо вдруг стало сосредоточенным, жестким. Не составило труда угадать, что ее так напрягло, - не отрываясь, она смотрела на томную пару, медленно бредущую по березовой аллее. Мужчина-щеголь в синем пиджаке, бело-голубой полосатой сорочке и ярко-желтом галстуке держал под руку эффектную блондинку в спортивном костюме. Пара действительно странная, но, похоже, Татьяну Эдуардовну взволновала вовсе не дисгармония нарядов. Да и нет никакой дисгармонии - через час-полтора половина всех участников семинара облачится в спортивные костюмы, а другая половина будет пугать окрестных белок вечерними вызывающими нарядами, придуманными в лучших домах мод Европы. Похоже, Татьяне. Эдуардовне было крайне неприятно, что владелец желтого галстука прогуливается по парку в обнимку с блондинкой.
Между тем пара в вечерне-спортивном неумолимо приближалась к главному входу, и вот Александр Трошкин (а это он, без сомнения, и в таком же прикиде, как в сегодняшнем кино) увидел Татьяну Ценз, встретился с ней глазами, подошел к лавочке и, склонившись в почтительном поклоне, молча припал к ее руке. Блондинка сделала вид, что любуется закатом.
- Рад тебя видеть, Танюша, - проскрипел Трошкин. - Знал, что ты будешь здесь, и прилетел на крыльях тоски. Скучал, томился…
- Вижу, - перебила его Ценз, выразительно глядя на блондинку. - Нам надо поговорить, Саша. В каком-то смысле я приехала сюда как раз за этим.
- Поговорим, дорогая, - кивнул он. - Нет вопросов. Все три дня - наши.
- Не думаю. - Ценз пожала плечами. - Но ты найди для меня минуточку. Постарайся.
Трошкин отступил на два шага, блондинка перестала таращиться на закат, и парочка удалилась в корпус, а к Ценз подскочил молодой человек с диктофоном в руке:
- Извините за беспокойство, вы не подскажете - это был Трошкин?
Ценз кивнула.
- Тот самый?
- А какой вас интересует? Какой из Трошкиных "тот самый"?
Молодой человек окинул Татьяну Эдуардовну удивленным взглядом и ответил вопросом на вопрос:
- А разве есть еще какой-нибудь Трошкин?
- Фамилия достаточно распространенная.
- Ах, бросьте. Александр Трошкин, политолог, президент фонда "Наша демократия".
- Да. - Ценз почему-то вздохнула. - Да, это он.
И молодой человек с криком: "Ой, у меня же к нему масса вопросов!" - бросился вслед парочке, только что исчезнувшей за дверями.
- У меня тоже, - тихо сказала Ценз.
На крыльце между тем появился маленький взмыленный человечек, который, просительно складывая пухлые ручки на груди, принялся метаться от одной группы курильщиков к другой, громко, но жалобно крича:
- Господа! И дамы! Участники семинара! Торжественный ужин по случаю приезда через час десять. Господа! Через час десять! Милости просим! Что касается бани…
Его крики потонули в общем одобрительном гаме.
Наступали сумерки, и у меня вдруг появилось неприятное предчувствие - как будто что-то должно случиться, что-то плохое, чего уже не избежать. Я уговаривала себя, что тревога моя ложная, что она навеяна анонимкой, и только ею, но отделаться от мрачных ощущений не получалось. "Не позвонить ли Васе? - подумала я. - Не он ли учил меня, что главным орудием оперативника является интуиция, которая успешно заменяет нам ум, честь и совесть. В конце концов, для его же, Васиного, блага стоит оторвать его от ужина и сообщить, что мне не по себе. Потому что, если с Иратовым и впрямь что случится, муровское начальство сделает из капитана Коновалова бефстроганов. Да и у самого Васи душа будет не на месте, несмотря на то, что он, атеист проклятый, всегда настаивал на том, что души в природе не существует, во всяком случае в себе он ее обнаружить не смог".
Администратор любезно разрешила мне воспользоваться телефоном, но Васи не оказалось ни дома, ни в МУРе. А телефонов трех его бывших жен, которых он любил навещать в обеденное или ужинательное время, я наизусть не помнила. Ладно, пора уже познакомиться с виновником торжества, а именно с Вадимом Сергеевичем Иратовым.
- Не подскажете, - обратилась я к администраторше, - в каком номере живет Иратов?
- В четыреста двенадцатом, - ответила она. - Что-то сегодня все только им и интересуются.
- Да? А кто еще?
Она виновато развела руками:
- Я разве всех знаю?
Подозрительно или нет, что Иратовым многие интересуются? Если бы не анонимка, я бы сказала - нет. Иратов - известный человек, к его персоне приковано всеобщее внимание. Но предупреждение о готовящемся убийстве имеет место быть, и потому информация администраторши меня насторожила.
Вася не обманул и поселил нас с Леонидом неподалеку от кандидата в губернаторы. Мой номер располагался прямо напротив иратовского, а номер Леонида - через один от моего. Кучно, удобно, наглядно. Поднявшись на четвертый этаж, я прошлась из конца в конец коридора, внимательно оглядела все холлы с пыльными пальмами и плюшевыми креслами и даже выглянула на балкончик, в который коридор упирался. Затем я посетила свой номер, отметила, что он совсем неплох, приняла душ, то есть, как тут было заведено, привела себя в порядок и, облачившись в махровый халат, пошла знакомиться с Иратовым. Мне не повезло - в ответ на мой стук дверь иратовского номера открыла женщина в таком же, как мой, халате. Неудивительно - халаты входили в набор услуг пансионата, так же, как зубные щетки, паста, мыло и шампунь.
- Извините, пожалуйста, за беспокойство, - сказала я смущенно. - Я - ваша соседка из номера напротив. Нет ли у вас фена? А то я свой забыла.
Женщина смотрела на меня вполне дружелюбно и, казалось, даже обрадовалась моему приходу:
- Фен есть, - кивнула она, - а нет ли у вас геля для волос?
- Поменяемся? - предложила я.
- На время, - кивнула она.
- Люда! - донесся из глубины номера мужской голос. - Это ко мне?
- Нет! - крикнула она. - Ко мне.
Я принесла гель, Люда дала мне фен. Я представилась, предложила заходить если что. Она сказала, что ее зовут Людмила Иратова и что она тоже будет рада, если сможет оказаться полезной.
Все шло по плану, контакты налаживались.
Минут через десять я спустилась в ресторан. Народу там было немного, и почти все присутствующие толпились около бара. Рядовые журналисты сидели за отдельным столиком и бросали жадные взгляды в сторону бара. Не в том смысле, что хотели выпить, а в том, что их интересовали собравшиеся там знаменитости. На меня обратили внимание - то ли благодаря черному шелковому платью с открытой спиной, то ли из-за того, что женщин в ресторане было совсем мало, а если быть точной, то всего три. От группы, сконцентрировавшейся около бара, медленно отделился высокий седой человек, смутно знакомый мне по телеэкрану, и направился в мою сторону с широкой улыбкой.
- Развейте мое недоумение, - нараспев сказал он, - что привело столь прекрасную юную особу на наше скромное и, думаю, занудное мероприятие?
- Не такое уж скромное, - поправила я его крайне доброжелательным тоном, - судя по количеству знаменитостей на один квадратный метр.
- О! Вы нас измеряете квадратными метрами! - воскликнул он, из чего я сделала вывод, что он тоже относит себя к числу знаменитостей.
- Что вы, - запротестовала я, - я квадратные метры измеряю вами.
- А, ну да, ну да, - кивнул он. - И как вам здесь?
- Великолепно! - заверила я. - Для меня большая честь соприкоснуться с таким возвышенным и изысканным обществом.
- Вот! И вы, прелестное дитя, не убереглись от тщеславия! - воскликнул он трагическим тоном. - Жестокий век, жестокие сердца.
Я не очень поняла, при чем тут жестокость века и сердец, но охотно заглотила наживку:
- От тщеславия уберечься невозможно. Как от радиации и от дурной экологии. Правда, оно поражает другие органы и системы, не так ли? - Я печально улыбнулась, чем несказанно обрадовала собеседника.