Эту услугу я легко мог ей оказать, потому что моя школьная приятельница работает в ювелирной мастерской. Вечером после работы я заехал к Гельке за кольцом, а потом отвез его Марине. Моей однокласснице. Она посмотрела его прямо дома и сказала, что кольцо вовсе не дорогое. Что красная цена ему штука баксов, что оно выполнено прекрасным мастером, но камень в нем – не бриллиант, а имитация.
Я вернулся от Марины довольно поздно, около четырех часов утра, но Гельке все-таки позвонил.
– А чего в гостях-то засиделся? – не выдержала Алиса. – Трахался, поди, с одноклассницей-то? – Наташка укоризненно на нее посмотрела.
– Ну, вас-то это точно не касается, – заметил Развольский. – В общем, я позвонил Гельке и рассказал про кольцо. Она, конечно, расстроилась ужасно. А назавтра выяснилось, что она сиганула в окно. Дура. Кто ж из-за денег с собой кончает?
– Стас, почему же ты не рассказал об этом Бунину, не отдал кольцо, и зачем ты подарил его мне? – в голосе Натальи послышались слезы.
– А с какой стати я должен был рассказывать об этом Бунину? – непритворно удивился Развольский. – Когда мы с Гелькой прощались, я спросил, что мне делать с кольцом. "Оставь его себе, оно мне не понадобится", – ответила она. А к ее смерти оно абсолютно точно не имело никакого отношения, так что я поступил с ним так, как счел нужным. Я ж понятия не имел, что менты его ищут!
– Значит так, – Наталья снова выглядела на удивление спокойной. – Вот твое кольцо, – она открыла сейф и достала из него обитую голубым бархатом коробочку. – Сейчас ты знаешь, что менты его ищут, поэтому, пока капитан Бунин здесь, пойдешь, все ему расскажешь и отдашь кольцо ему. Кстати, я буду не против, если ты не будешь упоминать, что дарил его мне. Давай будем считать, что оно просто хранилось в моем сейфе. А то для твоей Ирины это станет еще одним, явно ненужным потрясением.
– А может не надо? – жалобно спросил Развольский.
– Надо, Федя, надо, – процитировала киноклассику Наталья. – Они с ног сбились в поисках этого кольца, так что давай, двигай. А не то это сделаю я.
– Стукачка, – пробормотал Развольский. – У меня такое чувство, что я сижу по уши в дерьме. И это ты во всем виновата. Сначала про Верку наплела, теперь про кольцо грозишься…
– Стас, солнце мое, может быть настало время проанализировать, почему ты все время оказываешься в дерьме? – ангельским голоском спросила Наталья. – Тебе не кажется, что во всем, что с тобой происходит, виноват ты сам? В твоем возрасте пора уже думать не членом, а головой. Кстати, когда сегодня все утихнет, поинтересуйся у нашей секретарши, вдруг она тоже ждет от тебя ребенка. Мне бы хотелось заранее знать, чей труп я найду завтра, придя на работу.
– А ты стала злой, Наташа, – дрожащим голосом заметил Развольский. – Раньше ты такой не была.
– Ты замечательный учитель, Стас. Просто академик Павлов. Ты так долго ставил на мне опыты, как на собаке, что у меня выработался новый рефлекс. Защитный. Все. Хватит об этом. Иди к Бунину. Вон, Алиса, узнав про кольцо, уже решила, что ты убийца. Спасай свое честное имя, пока Иван не пришел к такому же выводу.
Взглянув на Стрельцову дикими глазами, Развольский опрометью бросился к себе в кабинет.
– Пойдем, кофе попьем, – жалобно сказала Наталья Алисе. – Да, и Инку надо найти. Она там совсем бедных оперов уже замучила.
– Пойдем, – согласилась Алиса. Ей ужасно хотелось сделать для подруги что-нибудь хорошее. – Ты как? Совсем хреново?
– Пока не знаю, – честно призналась Наталья. – У меня такое чувство, будто мне без наркоза операцию сделали. Пройдет, наверное…
Подруги дошли до комнаты менеджеров, где стоял большой кофейный аппарат. Карина разговаривала по телефону, инстинктивно сев так, чтобы не видеть пустой стол Верочки. В мягком гостевом кресле развалился незнакомый Алисе бритый парень в пирсинге. Не обращая внимания на окружающих, он что-то увлеченно черкал в большой тетради. На обложке потрясающей красоты матадор махал тряпкой перед потрясающей же красоты быком. Тетрадь явно была импортной и довольно дорогой. Увидев матадора, Наталья в прямом смысле слова остолбенела.
– Женя, – обратилась она к парню неожиданно севшим голосом, – откуда у тебя эта тетрадь?
– Это моя, – почему-то занервничал "пирсинг" и попытался спрятать тетрадь за спину.
– Покажи, пожалуйста, – голос Натальи потвердел.
– Не покажу, – фальцетом вскричал бритологовый. – Это мое. Вы не имеете права смотреть. Это очень личное.
– Женя, или ты сейчас отдашь мне эту тетрадь, или я зову капитана Бунина, – заявила Наталья. – Тогда тебе придется ему объяснять, откуда у системотехника Бревнова дневник недавно убитой Саши Головиной.
– Вы че? Наталья Петровна, какой дневник? Какая Головина? Это мое, – заныл парень, но под Натальиным жестким взглядом покорно протянул ей тетрадь. – Нате, смотрите. Пожалуйста. И ничего я не боюсь. И увольняйте меня на здоровье. Я и сам уволюсь.
Схватив тетрадь с матадором, Наталья нетерпеливо раскрыла первую страницу. Ничего не понимающая Алиса заглянула ей через плечо.
* * *
В каком-то дурацком детективе я прочитал, что классический убийца после первой жертвы уже не может остановиться. Это все чушь. Бред. Надо быть полным шизофреником, чтобы получать от убийств удовольствие и совершать их снова и снова, добиваясь экстаза, как от наркотика.
Нормальный человек убивает исключительно из чувства самосохранения. И не его вина, что ему приходится идти на это не только в первый раз, но и во второй, и в третий…
Я был в коридоре, когда услышал, как эта коза рассуждает про дневник. Она совершенно точно не могла его видеть, но она сказала Удальцовой, что видела, и с этим нужно было что-то делать. Терпеть не могу, когда происходит нечто, выходящее за рамки моего понимания.
Потом она стала, захлебываясь в соплях, говорить про беременность, и я чуть не заржал в голос. Эти козы – все-таки удивительно глупые создания! Стало ясно, что сейчас она попрется просить денег. Им всем нужны только деньги, я это давно понял.
Все разговоры про любовь и высокие материи – лишь завеса, прикрытие, под которым они добиваются от нас того единственного, что им действительно нужно.
Потом меня чудом не засекли. Дверь скрипнула, и мне пришлось ретироваться в туалет. Слава богу, получилось естественно. По крайней мере, Удальцова ничего не заподозрила.
Я сумел переждать потоки слез и жалобных причитаний, которые эта дура Вера извергала из себя, выдавливая просьбу о деньгах. Ей было так страшно произнести слово "аборт", так стыдно, что она вообще залетела, что осмелилась вызвать недовольство у своего божества, доставить ему несколько неприятных минут…
Про себя я потешался над этой картиной. Мне нужно было обязательно задать этой козе всего один вопрос. Про тетрадь. И я задал его ей, когда водопад слез иссяк, а требуемая сумма была получена.
Она не ожидала от меня этого вопроса. У нее даже личико изменилось. Ее глупая детская мордочка вытянулась, когда она поняла, что я слышал ее беседу с Удальцовой.
– Ты подслушивал? – явный ужас сменился непониманием. – Зачем? Это подло! То, что я говорила, предназначалось только Наталье Петровне.
Я снова, уже настойчивее, спросил про тетрадь Саши, и теперь на ее крысиной мордочке (и как я раньше не замечал, что она похожа на маленькую шуструю крысу?) удивление сменилось подозрением. Я слишком поздно сообразил, что она догадалась, что это я убил ее подруженцию. Она была полна решимости сдать меня. Идиотка. Если бы я хотел огласки, то не стал бы убивать эту подлую шантажистку Сашу. Мне не осталось ничего другого, как избавиться и от Веры. Это было нетрудно. Эта коза такая тощая, что ее можно перешибить одной левой. Да и от слез и переживаний она здорово ослабела. Я оставил ее прямо там, на ковре. В конце концов, до утра ее точно не найдут. А доказать, что я имею к ее смерти хоть какое-то отношение, совершенно невозможно. В этом я абсолютно убежден.
Сейчас я смотрю, как суетятся эти придурки вокруг. Боже мой, столько шумихи из-за одной маленькой похотливой сучки, которая только вчера во всеуслышанье заявила, что тоже готова убить! И кого? Своего ребенка! Почему-то это не считается убийством. В двойных стандартах человечество достигло небывалых высот. Я не испытываю никакого раскаяния. Она такая же убийца, как и я. Просто мне повезло немного больше.
Глава двенадцатая
Тореадор, смелее в бой
Предоставленные самим себе события имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему.
Следствие из закона Мэрфи
Наталья тупо смотрела на первую страницу тетради, которую держала в руках. Там была нарисована обнаженная женщина, изогнувшаяся в причудливой позе. Не нужно было обладать большим воображением, чтобы понять, что на рисунке изображена сама Наталья.
Лихорадочно перебирая листы, она обнаружила себя и на других рисунках, тоже весьма фривольных.
– Ну и что это такое? – грозно спросила она у Женьки Бревнова, уши которого горели багровым огнем.
– Не сердитесь только, Наталья Петровна, – заблеял парень, – я ведь никому это не показывал… Вы не должны были этого видеть. Я же предупреждал, что это личное, но вы сами захотели.
– Что значит личное? Когда тут везде я, причем в срамных позах!
– Да-а-а, – протянула стоящая за Натальей Алиса, – это не просто личное, это, я бы сказала, интимное. Ты что, убогий, в художники намылился? Слава Рубенса покоя не дает? Так Наталья Петровна у нас на рубенсовскую женщину не тянет. Худа слишком.