Русский мир (сборник) - Лев Толстой

Л.Н. Толстой не только корифей мировой художественной литературы, но и признанный автор публицистических произведений. В них он постоянно затрагивает тему "русского мира". Толстой ищет ответы на вопросы, в чем сущность русской души, какие особенности русского народа помогали России выстоять в тяжелые годы испытаний, отразить нашествия с Запада и Востока, пережить времена лихолетья.

Эти произведения великого писателя не потеряли актуальность и в наши дни. В книгу, представленную вашему вниманию, вошли лучшие работы Л.Н. Толстого по данной тематике.

Содержание:

• Лев Толстой - Русский мир 1

• Вместо предисловия (Из очерка М. Горького "Лев Толстой") 1

• Насилие власти над народом 2

• "Не верьте, что народ вас любит…" (Из письма Л.Н. Толстого царю Николаю II) 2

• "Вы заслужили ужасную славу…" (Из письма Л.Н. Толстого к П.А. Столыпину) 4

• "Два враждебных лагеря" (Из обращения Л.Н. Толстого "К царю и его помощникам) 4

• "Ничего не может быть хуже насилия власти…" (Из книги Л.Н. Толстого "Суеверие государства") 4

• "Кем мы управляемы?" (Из статьи Л.Н. Толстого "Бессмысленные мечтания") 6

• Патриотизм как орудие власти 7

• "Влияние правящих классов поддерживается патриотизмом" (Из статьи Л.Н. Толстого "Патриотизм и правительство") 7

• "Патриотизм должен вызывать стыд" (Из письма Л.Н. Толстого "Патриотизм или мир?") 9

• Зло и ложь церкви 10

• "Вера, соединенная с властью – ложная" (Из статьи Л.Н. Толстого "Церковь и государство") 10

• Как внушается "истинная вера" (Из письма Л.Н. Толстого "К духовенству") 12

• Определение Святейшего Синода (22 февраля 1901 года) (об отлучении Л.Н. Толстого от церкви) 17

• Ответ Л.Н. Толстого на Определение Синода 18

• "Отпадение мое от веры" (Из книги Л.Н. Толстого "Исповедь") 20

• Как жить без насилия и лжи 34

• "Разорвать цепи обмана…" (Из книги Л.Н. Толстого "В чем моя вера?") 34

• "Царство божие внутри вас…" (Из книги Л. Н. Толстого "Царство божие внутри вас, или Христианство не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание") 47

• Вместо послесловия (Из очерка М. Горького "Лев Толстой") 79

Лев Толстой
Русский мир

©ООО "Издательство Алгоритм", 2012

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Вместо предисловия (Из очерка М. Горького "Лев Толстой")

…У него удивительные руки – некрасивые, узловатые от расширенных вен и все-таки исполненные особой выразительности и творческой силы. Вероятно, такие руки были у Леонардо да Винчи. Такими руками можно делать всё. Иногда, разговаривая, он шевелит пальцами, постепенно сжимает их в кулак, потом вдруг раскроет его и одновременно произнесет хорошее, полновесное слово. Он похож на бога, не на Саваофа или олимпийца, а на этакого русского бога, который "сидит на кленовом престоле под золотой липой", и хотя не очень величествен, но, может быть, хитрей всех других богов…

Он напоминает тех странников с палочками, которые всю жизнь меряют землю, проходя тысячи верст от монастыря к монастырю, от мощей к мощам, до ужаса бесприютные и чужие всем и всему. Мир – не для них, бог – тоже. Они молятся ему по привычке, а в тайне душевной ненавидят его: зачем гоняет по земле из конца в конец, зачем? Люди – пеньки, корни, камни по дороге, – о них спотыкаешься и порою от них чувствуешь боль. Можно обойтись и без них, но иногда приятно поразить человека своею непохожестью на него, показать свое несогласие с ним.

Если бы он был рыбой, то плавал бы, конечно, только в океане, никогда не заплывая во внутренние моря, а особенно – в пресные воды рек. Здесь вокруг него ютится, шмыгает какая-то плотва; то, что он говорит, не интересно, не нужно ей, и молчание его не пугает ее, не трогает. А молчит он внушительно и умело, как настоящий отшельник мира сего. Хотя и много он говорит на свои обязательные темы, но чуется, что молчит еще больше. Иного – никому нельзя сказать. У него, наверное, есть мысли, которых он боится.

В тетрадке дневника, которую он дал мне читать, меня поразил странный афоризм: "Бог есть мое желание".

Сегодня, возвратив тетрадь, я спросил его – что это?

– Незаконченная мысль, – сказал он, глядя на страницу прищуренными глазами. – Должно быть, я хотел сказать: бог есть мое желание познать его… Нет, не то… – Засмеялся и, свернув тетрадку трубкой, сунул ее в широкий карман своей кофты. С богом у него очень неопределенные отношения, но иногда они напоминают мне отношения "двух медведей в одной берлоге".

Гуляли в Юсуповском парке. Он великолепно рассказывал о нравах московской аристократии. Большая русская баба работала на клумбе, согнувшись под прямым углом, обнажив слоновые ноги, потряхивая десятифунтовыми грудями. Он внимательно посмотрел на нее.

– Вот такими кариатидами и поддерживалось всё это великолепие и сумасбродство. Не только работой мужиков и баб, не только оброком, а в чистом смысле кровью народа. Если бы дворянство время от времени не спаривалось с такими вот лошадями, оно уже давно бы вымерло. Так тратить силы, как тратила их молодежь моего времени, нельзя безнаказанно. Но, перебесившись, многие женились на дворовых девках и давали хороший приплод. Так что и тут спасала мужицкая сила. Она везде на месте. И нужно, чтобы всегда половина рода тратила свою силу на себя, а другая половина растворялась в густой деревенской крови и ее тоже немного растворяла. Это полезно.

О женщинах он говорит охотно и много, как французский романист, но всегда с тою грубостью русского мужика, которая – раньше – неприятно подавляла меня. Сегодня в Миндальной роще он спросил Чехова:

– Вы сильно распутничали в юности?

А. П. смятенно ухмыльнулся и, подергивая бородку, сказал что-то невнятное, а Л. Н., глядя в море, признался:

– Я был неутомимый…

Он произнес это сокрушенно, употребив в конце фразы соленое мужицкое слово. Тут я впервые заметил, что он произнес это слово так просто, как будто не знает достойного, чтобы заменить его. И все подобные слова, исходя из его мохнатых уст, звучат просто, обыкновенно, теряя где-то свою солдатскую грубость и грязь. Вспоминается моя первая встреча с ним, его беседа о "Вареньке Олесовой", "Двадцать шесть и одна". С обычной точки зрения речь его была цепью "неприличных" слов. Я был смущен этим и даже обижен; мне показалось, что он не считает меня способным понять другой язык. Теперь понимаю, что обижаться было глупо.