Нога несчастного застряла, как в песенке, "коленками назад", подрезав полет. Падая, алкоголик толкнул тележку. Тележка наклонилась. Две бутылки вина, бутылка водки, два коньяка (армянский и азербайджанский), шотландский виски, сок в тетрапаке, минеральная вода в пластиковой таре и бутылке – все это поехало и посыпалось прямехонько на спящего пассажира с эмблемой ВМФ.
На брюках спящего образовалось темное винное пятно – бутылка краснодарского мерло исторгла содержимое на колени "утеса-великана".
– Япона мать!
Плохо соображая, Адам Рудобельский вскочил с кресла и с разгона приложился головой к полке для ручной клади.
– Япона мать! – повторил он, морщась.
Маргарита Галкина совала моряку салфетки, но мутные, воспаленные от недосыпа и водки глаза Адама смотрели на кузнечика.
– Что за хрен?
– Белая горячка, – с готовностью объяснила дама с киношными бровями.
Подполковник ВМФ в отставке недрогнувшей рукой откатил тележку, которая не замедлила наехать на ногу бортпроводнице Маргарите Галкиной. Галкина охнула и оттолкнула тележку, но ноготь на большом пальце правой ноги успел расплющиться.
– Блин! – Марго скинула форменную туфлю. Колготки, ее последние черные колготки на пальце зияли дырой, на ногте сквозь лак проступила бело-розовая полоса.
– Простите.
Только сейчас Рудобельский заметил эту рыжую бортпроводницу – лист бумаги в профиль и тот выглядит солидней. На такую можно наехать не то что тележкой – катком для укладывания асфальта – спичка. Сходство со спичкой было полным: рыжие непослушные кудри горели пламенем. Конечно, он ее не видел. Он таких в принципе не замечал. Что там замечать? Никаких приятных глазу моряка выпукл остей и округлостей. Плюс ко всему форменный пиджак на два размера больше, чем следует, – отечественная промышленность не шьет на таких субтильных дам.
– Что это у вас? – Рудобельский указал на пластиковый стакан и бутылку в руках Маргариты.
– Водка.
Вынув из тонких пальчиков пластиковый стаканчик и бутылку, Рудобельский сразу забыл о бортпроводнице, отвернулся и, не успела Галкина открыть рот, чтобы предупредить моряка о клофелиновой добавке, осушил стакан.
Маргарита шумно втянула воздух.
Моряк между тем прикрыл кузнечика барахлом, снова наполнил стакан и поднес к носу одержимого делирием. Тот вцепился в стаканчик зубами, пуская струйки мимо рта, проглотил содержимое, со стоном закрыл глаза. Жизнь вливалась в мученика с каждым глотком.
Амнистированный, любуясь действием алкоголя, высказал вслух то, что подумал каждый:
– Живая вода, твою мать.
И добавил такое, что по эту сторону Минюста ни одному гражданину слышать не доводилась. Даже Рудобельский за двадцать лет службы на флоте ничего подобного не слышал.
– Пожалуйста, выбирайте выражения, здесь дети, – сделала попытку окоротить хама Галкина.
Адам с уважением покосился на рыжую: а она ничего, молодец, не из трусливых.
– Заткнись, а то открою люк и уроню тебя в космос, лярва. – Амнистированный с осуждением рассматривал огненную гриву бортпроводницы.
– Гражданин, – Маргарита подавилась, поняв, что простыми человеческими словами отморозка не достать, – предъявите ваш билет.
– А то высадишь на следующей остановке? – под хохот тюремных дружков издевался тот.
Маргарите точно вожжа под хвост попала:
– Предъявите билет.
– Может, тебе чё другое предъявить?
Хохот усилился, бортпроводница покраснела, как краснеют люди со светлой, тонкой кожей – до ушей, даже слезы выступили.
Рудобельский понял, что пора вмешаться:
– Слышь, обморок, дама при исполнении, так что не бузи, а то гальюн пойдешь продувать.
– Чё-чё? – Плешивый был слишком пьян, чтобы оценить противника.
– Выйдем. – Волевой голос заставил обладателя татуированных перстней насторожиться.
Маргарита с тележкой оказалась между сторонами конфликта.
Рудобельский вновь откатил тележку, и та опять наехала на пострадавшую ногу Галкиной.
У Маргариты от боли и обиды брызнули слезы, силуэт моряка расплылся.
– Да отойдите, вы! – вместо того чтобы извиниться, рявкнул Рудобельский. Без церемоний оттеснил бортпроводницу, навис над типом с татуированными пальцами, схватил за шиворот, выдернул из кресла и потащил за шторку, за которой находились туалеты. Клевреты лысого проявили корпоративную солидарность, потянулась следом.
– Брателло, Толян, мы с тобой, – обнадежили они приятеля, прилагая усилия, чтобы удержаться на ногах.
Маргарита, придя в себя, обдумывала, как лучше поступить: подсечь замыкающего тележкой или ударить по голове бутылкой. Тогда этот увалень, возможно, справится с двумя.
Моряк и амнистированный к тому времени скрылись за шторкой, двое других вразвалочку приближались к месту разборки.
"Ну и рейс, елки-палки", – подумала близкая к отчаянию Маргарита.
Поминутно оглядываясь на пограничную черту в виде шторки, которая уже вздыбливалась и покачивалась, точно кто-то перепутал ее с боксерской грушей, Галкина собрала бутылки.
Пассажиры, отупевшие в ожидании долгожданного рейса, почти все спали. Те, кто бодрствовал, уже успели не по одному разу приложиться к горячительным напиткам – своим и авиакомпанейским, поэтому все происходящее не очень-то их интересовало.
Собрав бутылки, Галкина одним глазом заглянула за шторку. Два тела, прислоненные к переборке, не подавали признаков жизни. Толян защищал разбитую физиономию от ударов моряка, подставив локти.
Маргарита кошкой прыгнула на Адама и повисла на руке:
– Прекратите, что вы делаете? Вы убьете его!
– Танки клопов не давят, – заверил Адам и стряхнул бортпроводницу.
Маргарита, поняв, что к моряку придется применить радикальные меры, схватила с тележки первую попавшую под руку бутылку и саданула Рудобельского по голове.
Два хука за сутки, не считая ударов судьбы, сделали свое дело – подполковник потерял сознание.
Лева Звенигородский, наблюдавший за показаниями приборов, с беспокойством покосился на второго пилота Василия Коротких:
– Сходи посмотри, что у них там.
Василий выбрался из кабины и потерял дар речи.
Презрев классовые предрассудки, пассажиры бизнес– и экономкласса рейса Магадан – Москва в едином порыве выстроились гуськом между рядами по всей длине салона авиалайнера. Каждый обнимал талию впередистоящего.
Паровозик из живых тел возглавляла бортпроводница Галкина в шапочке Снегурочки – показывала танцевальные па под мелодию шестидесятых "Еньку".
– "Прыг! Скок!" – Со странным блеском в глазах бледная Маргарита вскидывала безупречной формы ногу. В страшном сне такое не привидится.
– "Туфли надень-ка, – скандировали пассажиры, – как тебе не стыдно спать?"
– Галкина, – зашипел Василий, – ты обалдела? У нас приборы зашкаливают, не можем вывести машину из крена!
– "Славная, милая, смешная "Енька" нас приглашает танцевать", – с легкой одышкой пропела Маргарита.
Далее последовали два прыжка вперед, при которых Маргарита едва не протаранила Василия. Если бы Коротких не попятился, Галкина угодила бы второму пилоту прямо в пах. Такой буйной Василий старшую бортпроводницу еще не видел.
– Марго, – Василий выдернул Галкину из объятий господина в дорогом костюме, – ты в своем уме?
Разочарованный господин упал в кресло и принялся обмахиваться журналом.
– Вот это женщина, – восторгался он, – вот это темперамент! Амазонка! Звезда!
Василий Коротких тем временем втащил звезду в бытовой отсек и поинтересовался:
– Вылететь из авиации хочешь?
– О господи, – фыркнула Маргарита, – и он туда же! Куда вылететь-то?
От бортпроводницы несло алкоголем.
– Да ты, мать, напилась? – Васька вытаращился на Маргариту в надежде, что ошибся.
Нет, не ошибся. Галкина с неподражаемым выражением вытянула редкой породистой формы губы в трубочку и приложила к ним палец:
– Ш-ш-ш!
– Да мне-то что? Мне по барабану, а вот Лева сейчас тебя прищучит как пить дать. Ты у него и так как бельмо на глазу, как кость в горле и как камень в желчном пузыре.
– Слушай, отстань, – сдувшись, попросила Маргарита, – и без тебя тошно.
– Марго, усади паксов, не буди лихо, – посоветовал Василий.
– Есть, товарищ командир! – От резкого вскидывания руки Галкина качнулась, Васька обнял ее и прижался к бледной прохладной щеке лбом – Маргарита была ровно на полголовы выше. – Получишь сейчас, – попыталась оттолкнуть Ваську Маргарита, – раз-раз, и "вжик-вжик, выноси готовенького"! Отстань. Не рейс, а наказание. Двоих обез-вре-дила, ты следующий.
Но Василий не готов был сразу отпустить пьяную красавицу:
– А что ты с ними сделала?
– Все сделала: усы-пила и связа-ла.
Маргарита скрестила запястья, вызвав у Василия вспышку нездорового интереса к садомазохистским утехам.
– Когда? – запуская руки под блузку бортпроводницы и нащупывая восхитительно упругую грудь в гипюровых цветочках, проявил любопытство Коротких. Он, не задумываясь, отнес этот бред в разряд пьяных.
Маргарита с трудом сосредоточилась.
– Полчаса назад, – старательно выговорила она.
– Где? – Василий прислушался к проблемным ощущениям в брюках – они требовали немедленного разрешения.
– Во втором классе.
– И где они сейчас? – целуя нежнейшую шейку, изнывал от желания Васька.
– Думаю, там же, – хихикнула Маргарита, отпихивая второго пилота.
Василий с сожалением выпустил кружевную грудь. Что-то ему подсказывало, что Галкина не бредит. Летчик подтолкнул эсбэ к микрофону:
– Давай усаживай паксов.