Во время моей речи ее лицо побледнело, она казалась пораженной и страстно пыталась меня рассмотреть. Под прикрытием своих темных очков я встретил взгляд ее больших темных глаз без всякого смущения. Она медленно отняла свои нежные пальцы от моего пожатия. Я подвинул ей стул, на который она мягко опустилась с прежней своей легкой непринужденностью, словно испорченная императрица или наложница султана, в то время как все еще продолжала смотреть на меня в задумчивости. Феррари в это время занимался тем, что принес еще вина, а также блюдо с фруктами и несколькими сладкими пирожными, и за этим делом он рассмеялся.
"Ха! Ха! Вы попались! – воскликнул он весело. – Вы должны знать, что мы спланировали все это вместе, мадам и я, чтобы сделать вам сюрприз. Не было возможности узнать, когда вы найдете время навестить графиню, а она не могла дождаться этого, чтобы вас отблагодарить, так что мы устроили эту встречу. Что могло быть лучше? Ну, признайтесь, граф, что вы очарованы!"
"Конечно, я очарован! – ответил я с легким налетом насмешки в голосе. – А кто бы не был очарован обществом такой юности и красоты! И я также польщен тем исключительным снисхождением, которое графиня Романи оказала мне, позволив познакомиться с ней в тот период времени, который, несомненно, должен быть наполнен для нее горькой печалью".
При этих словах лицо моей жены внезапно приняло выражение задумчивой печали и привлекательной мягкости.
"Ах, бедный несчастный Фабио, – вздыхала она. – Каким ужасным мне представляется то обстоятельство, что его нет здесь, чтобы поприветствовать вас! С какой радостью он бы принял любого из друзей его отца – он ведь обожал своего отца, бедняжка! Я до сих пор не могу поверить в то, что он умер. Это случилось слишком внезапно, слишком ужасно! Не думаю, что когда-либо смогу оправиться от этого удара!"
И ее глаза действительно наполнились слезами, хотя этот факт меня уже не удивлял, поскольку многие женщины умеют заставить себя плакать. Совсем немного практики – и мы, мужчины, настолько глупы, что никогда не догадываемся, как все это было разыграно. Мы принимаем всю эту милую притворную жалость за истинное горе и мучаемся поисками способов утешения женской печали, корень которой кроется лишь в их тщеславии и эгоизме. Я быстро перевел взгляд с моей жены на Феррари: он кашлянул и казался смущенным, однако он не был столь хорошим актером, как она. От вида этих двоих я даже не знаю, какое чувство в большей степени овладело мною – презрение или отвращение.
"Утешьтесь, мадам, – сказал я холодно. – Время быстро исцелит раны столь юной и прекрасной особы! Честно говоря, я премного сожалею о смерти вашего мужа, но я попросил бы вас не сдаваться перед горем, которое, даже будучи искренним, к несчастью, оказывается бесполезным. У вас вся жизнь впереди и много счастливых дней, вас ожидает столь же счастливое будущее, сколь вы его заслуживаете!"
Она улыбнулась, капли слез испарились, словно утренняя роса на жаре.
"Благодарю вас за ваши добрые слова, граф, – сказала она, – но это на вас лежит ответственность за мои счастливые дни, которые начнутся, когда вы удостоите меня вашим посещением. Вы ведь приедете, правда? Мой дом и все, что есть в нем, я предоставляю в ваше распоряжение!"
Я засомневался. Феррари выглядел веселым.
"Мадам еще не знает о вашей неприязни к женскому обществу, граф", – сказал он, и в его словах прозвучала насмешка. Я холодно взглянул на него и обратился к своей жене:
"Синьор Феррари абсолютно прав, – сказал я тихим голосом, наклонившись к ней. – Я нередко бываю достаточно неучтивым, стремясь избежать женского общества, но, увы! У меня нет никаких шансов устоять против улыбки ангела".
И я склонился в глубоком изысканном почтении. Ее лицо просияло – она обожала свою собственную прелесть, и в ней тут же пробудилась страсть завоевательницы. Она приняла стакан вина из моей руки с ленивой грацией и с улыбкой полностью сконцентрировала на мне свой очаровательный взгляд.
"Какие приятные слова, – сказала она, – и они означают, конечно, что вы приедете уже завтра. Ангелы обязывают к подчинению! Гуи…, то есть синьор Феррари, вы составите графу компанию и покажете дорогу к моей вилле?"
Феррари склонил голову с некоторой жесткостью. Он выглядел немного угрюмым.
"Рад видеть, – заметил он несколько раздраженно, – что ваши доводы подействовали на графа Олива более убедительно, чем мои. Со мною он был абсолютно непреклонен".
Она весело рассмеялась: "Ну конечно же! Только женщина всегда умеет добиваться своего, я ведь права, граф?" И она поглядела на меня со смешанным выражением радости и преступного намерения. Какова была ее страсть к разрушению! Она видела, что Гуидо был задет, и явно наслаждалась еще большим издевательством над ним.
"Я не могу сказать, мадам, – отвечал я ей. – Я столь мало знаком с вашим прекрасным полом, что мне необходимо обучение. Но я инстинктивно чувствую, что вы, должно быть, правы, независимо от того, что вы говорите. Ваши глаза обратили бы и неверного!"
И снова она поглядела на меня одним из своих удивительно сияющих, соблазнительных, поражающих как стрела взглядов, а затем поднялась, собираясь уходить.
"Поистине ангельский визит, – сказал я легко, – столь сладостный, но краткий!"
"Мы еще встретимся завтра, – ответила она, улыбаясь. – Считаю, что вы дали мне слово, и вы меня не обманете! Приезжайте завтра днем как можно раньше, тогда вы увидите мою маленькую дочку Стелу. Она так похожа на бедного Фабио. До завтра, адью!"
Она протянула руку, и я поднес ее к губам. Она улыбнулась, когда отнимала ее и, глядя на меня, а точнее на мои очки, она спросила:
"У вас что-то с глазами?"
"Ах, мадам, ужасная немощь! Совершенно не выношу света. Но мне не следует жаловаться – это возрастное".
"Вы вовсе не кажетесь старым", – сказала она задумчиво. Своим острым женским глазом она заметила, полагаю, нетронутую гладкость моей кожи, которую ничем не скроешь. Но я воскликнул с удивлением:
"Не кажусь старым! С моими-то седыми волосами?"
"Они нередко встречаются и у молодых, – сказала она. – В любом случае, седые волосы часто становятся спутниками среднего возраста или того, что зовется, началом новой жизни. Ну а вам они действительно очень идут!"
И с учтивым прощальным жестом она повернулась и покинула комнату. Мы оба, Феррари и я, поспешили проводить ее вниз до экипажа, который ожидал у двери: та самая карета с парой каштановых пони, которых я сам подарил ей на день рождения. Феррари предложил помочь ей забраться на ступень кареты, но она отклонила его руку в сторону с легким шутливым словом и приняла вместо этого мою помощь. Я помог ей зайти внутрь и уложить складки ее платья в ногах, она весело кивнула нам обоим, когда мы стояли без головных уборов на полуденном солнце, наблюдая за ее отъездом. Лошади тронулись быстрым легким галопом, и через несколько минут изящный экипаж скрылся из поля зрения. Когда вдали осталось лишь облачко пыли, поднятое колесами, я повернулся, чтобы взглянуть на своего товарища. Его лицо было строго, а брови соединились в хмуром взгляде. "Задело за живое!" – подумал я. Маленькая пчелка ревности уже начала свою горькую работу! Всего лишь ничтожный пустяк сделала моя жена и "любовь его очей", предпочтя мою руку в качестве секундной поддержки, и этого уже было достаточно для того, чтобы уколоть его гордость. Бог мой! Что за слепые кроты – мужчины! Со всеми их высокими способностями и бессмертными подвигами, со всем миром у их ног они унижаются и падают в бессильной слабости от одного пренебрежительного слова или наглого жеста легкомысленного женского существа, чья самая высшая преданность принадлежит зеркалу, которое отражает их красоту в наилучшем свете! "Как легка будет моя месть", – радовался я, когда наблюдал за Феррари. Я тронул его плечо, он вышел из своей неловкой задумчивости и выдавил улыбку. Я достал портсигар.
"О чем это вы замечтались? – спросил я его со смехом. – О Гебе, которая разливала вино богам, или о Венере, когда она восстала во всей своей обнаженной красе из волн? Или об обеих сразу? Уверяю вас, отличная сигара столь же приятна в своем роде, сколь и женская улыбка".
Он взял сигару и закурил ее, но ничего не ответил.
"Вы приуныли, мой друг, – продолжил я весело, беря его под руку и водя вперед и назад по газону перед его домом. – Остроумие, как говорят, должно оттачиваться острым глазом, так как же получилось, что ваше, кажется, притупилось? Возможно, ваши чувства слишком глубоки, чтобы выразить их словами? Если так, я не удивляюсь, поскольку леди чрезвычайно хороша".
Он быстро взглянул на меня.
"А я разве не говорил вам? – воскликнул он. – Она определенно прекраснее всех созданий под нашим небом! Даже вы, граф, с вашими циничными идеями о женщинах, даже вы немного смягчились и попали под ее влияние, я это видел!"
Я медленно выдохнул дым своей сигары и притворился задумавшимся.
"Правда? – сказал я наконец с видом хорошо разыгрываемого удивления. – Неужели смягчился и попал под влияние? Я так не думаю. Однако я допускаю, что не встречал столь совершенно-прекрасной женщины".
Он остановил свои шаги, высвободил руку из моей и пристально посмотрел на меня.
"Я вам это говорил, – сказал он серьезно. – Вы должны запомнить, что я вам это говорил. И сейчас, возможно, мне следует вас предостеречь".
"Предостеречь меня! – воскликнул я испуганно. – О чем? О ком? Определенно не о графине Романи, которой вы так страстно желали меня представить? Она ведь не больна и не инфицирована? Не представляет ли она опасности для жизни или будущей жизни в Раю?"