- Афронт! - язвительно повторила тетушка Лери. - Она, видите ли, желала нам афронт нанести! Хотела бы я это видеть! Да что там! Будто меня можно пронять афронтом, от кого бы он ни исходил.
- И все же придется нам сносить не одну ее дерзость, пока мы ее фермеры. Фермеры, вечно фермеры, хоть наши владения ничуть не хуже владений графини! Папенька, пока вы не разделаетесь с этой противной фермой, я от вас все равно не отстану. Тут все не по мне, не могу я больше этого выносить.
Дядюшка Лери покачал головой.
- Тысяча экю ежегодного дохода никогда не помешают, - заметил он.
- Лучше получить на тысячу экю меньше, лишь бы быть свободным, пользоваться своим богатством, вырваться из-под власти этой злобной гордячки.
- Ба! - заметила тетушка Лери. - Да мы с ней и дел-то почти не имеем. После этого злосчастного события она наезжает сюда раз в пять-шесть лет. Да и сейчас-то приехала она из-за свадьбы барышни. А может, больше никогда здесь не появится. Говорят, мадемуазель Валентина получит в приданое замок и ферму. Тогда у нас будет хорошая хозяйка!
- Это верно, Валентина - добрая девушка, - подтвердила Атенаис, гордясь тем, что может в таком фамильярном тоне говорить об особе, чьему высокому положению втайне завидовала. - Она-то не гордая, она не забыла, что мы вместе играли детьми. И к тому же у нее достаточно здравого смысла, и она понимает, что единственное различие между людьми - это деньги, и что наше состояние столь же почетно, как и ее.
- Это уж по меньшей мере! - проговорила тетушка Лери. - Для этого ей достаточно было просто родиться, а мы - мы деньги заработали потом и кровью. Впрочем, упрекать ее нечего, она славная барышня и красавица к тому же! Ты ее никогда не видел, Бенедикт?
- Никогда, тетя.
- А я все-таки привязана к этому семейству, - продолжала тетушка Лери.
- И отец ее был добряк! Вот это мужчина так мужчина, и красавец к тому же! Ей-богу, настоящий генерал, весь в золоте и в крестах, а на всех праздниках приглашал меня танцевать, словно я герцогиня какая-нибудь… Мадам, правда, не особенно-то радовалась…
- Да и я тоже, - простодушно заметил дядюшка Лери.
- Ох, уж этот мне Лери, - воскликнула его супруга, - вечно насмешит! Я ведь к тому говорю, что, кроме самой мадам, которая немножко голову задирает, все остальные в их семье славные люди. Взять хоть бабушку - лучше женщины на всем свете не сыщешь!
- Да, она лучше их всех, - подтвердила Атенаис. - Всегда что-нибудь ласковое скажет, иначе не назовет, как "душечка моя", "красавица", "милая моя крошка".
- А это, что ни говори, приятно! - насмешливо заметил Бенедикт. - Ладно, ладно. Да еще вдобавок тысячу экю дохода с фермы, на которые можно накупить груды тряпок…
- Вот видишь, этим бросаться не следует, верно, мальчик? - подхватил дядюшка Лери. - Скажи-ка ей это, сынок, она тебя послушает.
- Нет, нет, ничего я не послушаю! - воскликнула девушка. - Я от вас до тех пор не отстану, пока вы не развяжетесь с фермой. Срок аренды истекает через полгода, и не нужно возобновлять ее, слышишь!
- А что же прикажешь мне делать? - возразил старик, смущенный вкрадчивым и в то же время настойчивым тоном дочери. - Значит, так мне и сидеть сложа руки? Я не ты, не могу я петь да читать, я со скуки помру.
- Но, папа, у вас много добра, значит, есть чем распоряжаться.
- Вместе-то все прекрасно ладилось, а теперь чем прикажешь мне заняться? Да и где мы жить будем? Ведь ты не согласишься поселиться вместе с батраками?
- Конечно, нет. Стройте, и у нас будет собственный дом, и уберем мы его иначе, чем эту противную ферму; вот увидите, как я все там устрою!
- Ясно, устроишь так, чтобы проесть все денежки! - ответил отец.
Атенаис надулась.
- В конце концов поступайте как знаете, - проговорила она раздраженным тоном, - вы еще раскаетесь, что не послушали меня, но будет уже поздно.
- Что вы имеете в виду? - осведомился Бенедикт.
- А то, - ответила Атенаис, - что когда мадам де Рембо узнает, кого мы приютили на ферме и держим целые три недели, она рассердится, и по окончании срока контракта прогонит нас, да еще начнет крючкотворствовать и затеет тяжбу… Не лучше ли нам уйти со славой и почестями, удалиться самим, не ожидая, когда нас выгонят?
Это соображение заставило призадуматься стариков Лери. Они замолчали, а Бенедикт, которого все сильнее и сильнее раздражали речи Атенаис, не колеблясь истолковал ее последнее замечание в дурную сторону.
- Другими словами, - проговорил он, - вы, кажется, упрекаете ваших родителей за то, что они приютили у себя мадам Луизу?
Атенаис вздрогнула и удивленно взглянула на Бенедикта; лицо ее выражало гнев и печаль. Потом она побледнела и залилась слезами. Бенедикт понял все и взял ее руку.
- О, какой ужас! - воскликнула она прерывающимся от рыданий голосом. - Так переиначить мои слова, когда я люблю мадам Луизу как родную сестру!..
- Ну ладно, ладно, ты его не поняла, поцелуйтесь - и хватит, утри слезы, - заметил папаша Лери.
Бенедикт поцеловал свою кузину, на лице которой тут же заиграл прежний яркий румянец.
- Да будет тебе, дочка, утри слезы, - сказала тетушка Лери. - Вот мы и подъезжаем. Не следует показываться на людях с красными глазами, смотри, тебя ждут.
И впрямь, с лужайки уже доносились звуки лютни и волынок, и группа молодых людей, поджидавшая приезда девиц, устроила на дороге настоящую засаду - каждый торопился первым пригласить свою избранницу на танец.
4
Все эти юноши принадлежали к тому же классу, что и Бенедикт, если не считать преимуществ его образования, что, впрочем, в глазах местных жителей являлось скорее недостатком, чем достоинством. Многие из них были не прочь посвататься к Атенаис.
- Лакомый кусочек! - воскликнул один из молодых людей, взобравшийся на бугорок, чтобы не пропустить появления экипажей. - Едет мадемуазель Лери - краса Черной долины.
- Потише, потише, Симонно! Она предназначена мне, я уже целый год за ней ухаживаю. Так что прошу простить, но право первенства за мной.
Говоривший был высокий, крепкий черноглазый парень с загорелым лицом и широкими плечами, сын местного богача-прасола.
- Все это так, Пьер Блютти, - ответил первый, - но при ней ее нареченный.
- Какой нареченный? - хором воскликнули остальные.
- А ее кузен Бенедикт.
- Ага, Бенедикт, этот адвокат, краснобай, ученый…
- Да, папаша Лери не поскупился, чтобы сделать из него человека.
- И он на ней женится?
- Женится.
- Ну, пока-то еще не женился!
- Родители этого хотят, дочка хочет, еще бы этот малый не захотел.
- Не понимаю, как вы можете терпеть такое! - воскликнул Жорж Морэ. - Да хорошенький же у нас будет сосед! Этот грамотей наверняка станет корчить из себя невесть что. И ему самая лучшая девушка и самое лучшее приданое? Нет уж, не допущу я этого, покарай меня бог!
- Девчонка - отчаянная кокетка, а этот верзила бледномордый (кличка, данная местными парнями Бенедикту) и собой нехорош и кавалер никудышный. Мы должны расстроить свадьбу! Пошли, ребята; тот, кому повезет больше других, угостит нас, счастливчик, в день своего бракосочетания. Но прежде всего давайте решим, как справиться с кознями Бенедикта.
С этими словами Пьер Блютти вышел на дорогу и, сильной рукой схватив Любимчика под уздцы, остановил двуколку, после чего обратился с приветствием к юной фермерше и пригласил ее на танец. Бенедикту не терпелось загладить свою вину перед кузиной, кроме того, хоть он и не собирался оспаривать Атенаис у своих многочисленных соперников, он был не прочь подразнить их. Поэтому он загородил своей спиной сиденье двуколки, скрыв от кавалеров Атенаис.
- Господа, моя кузина благодарит вас от всего сердца, - сказал он, - но, надеюсь, вы сами сочтете справедливым, что первый контрданс по праву принадлежит мне. Она уже обещала, вы опоздали.
И, не дослушав второго приглашения, он стегнул Любимчика и, поднимая клубы пыли, въехал в поселок.
Атенаис не ждала такой удачи; и вчера и нынче утром Бенедикт, не желавший с ней танцевать, уверял, будто вывихнул себе ногу и даже нарочно прихрамывал. Когда же она увидела, как он шагает с решительным видом, сердце ее запрыгало от радости; уже не говоря о том, что для самолюбия хорошенькой девицы унизительно не открыть бала со своим женихом, Атенаис по-настоящему любила Бенедикта. Инстинктивно она признавала его явное превосходство над собой, и, так как в каждой любви есть доля тщеславия, Атенаис была в душе польщена тем, что предназначена человеку, который образованнее и воспитаннее всех ее кавалеров. Итак, она появилась на полянке, блистая живостью и свежестью; даже наряд, столь сурово осужденный Бенедиктом, был очаровательным на менее изощренный вкус. Женщины даже позеленели от зависти, а кавалеры единодушно провозгласили Атенаис царицей бала.
Однако к вечеру эта яркая звездочка несколько померкла перед другим светилом, более чистым и более лучезарным, - перед мадемуазель де Рембо. Услышав, как имя это передается из уст в уста, Бенедикт, движимый любопытством, примкнул к толпе почитателей, бросившихся вслед за ней. Желая разглядеть ее получше, он забрался на каменное подножие креста, почитаемого во всей округе. Этот кощунственный, вернее - сумасбродный поступок привлек к нему все взгляды, включая взгляд мадемуазель де Рембо, которая невольно повернулась туда, куда смотрела толпа, и дала возможность Бенедикту без помех рассмотреть себя.