- Чао-какао, - помахал он мне вслед рукой. - Бога не забывай.
- Не забуду, - пообещал я.
Электронные часы в темном фойе показывали полночь.
6
На холодном ночном ветру в голове у меня несколько прояснилось. И к дому матери я подходил уже более-менее трезвый.
Звонить пришлось долго.
- Кто там? - раздался наконец голос матери.
- Я.
- Кто "я"?
- Блудный сын, маменька.
Мать открыла дверь. На ее лице не отразилось ни удивления, ни радости. Она никогда не позволяла себе внешних эмоциональных проявлений.
- Заходи, блудный сын. - Коснувшись губами моей щеки, она тотчас учуяла запах. - Ты что, выпил?
- Есть немного, - признался я. - Встретил Серегу Дерябина. Помнишь? Вот и дерябнули…
Мы прошли в гостиную. Как я и ожидал, везде, начиная с прихожей, стояла новая мебель. Мать взяла привычку, меняя очередного супруга, менять заодно и всю обстановку в квартире.
Последний раз мы виделись с ней два года назад, когда она привозила в Москву свои картины на выставку. С тех пор мать нисколько не изменилась. Я сказал ей об этом.
- А я открыла секрет эликсира молодости, - ответила она, поставив на журнальный столик вазочку с печеньем и конфетами.
- И что за секрет?
- Надо почаще замуж выходить. Чтобы кровь обновлялась.
- А где твой новый муж? - Я шутливо заглянул под столик. - Николай Николаевич, ау! Вы где?
- Напрасно стараешься. Он, как говорят в Японии, поменял миры.
- Как?! - невольно воскликнул я. - И этот?!
Дело в том, что, несмотря на несхожесть возрастов, темпераментов и профессий материных мужей, всех их объединяло одно: они очень быстро умирали. Но надо отдать им должное - никто из них перед смертью долго не болел. Такого свинства по отношению к любимой женщине мужья себе не позволяли. День, от силы два дня - и все кончено.
- Да, печально, - из вежливости вздохнул я.
- Конечно, печально. К счастью, Коля не долго мучился.
- К счастью для кого?
- Не паясничай, Александр. Тебе это не идет.
Мать встала и плотнее задернула шторы на окне.
- В последнее время луна действует на меня раздражающе. Вот что значит остаться одной.
- Разве у тебя сейчас никого нет?
- Да есть один, - с легким пренебрежением сказала она. - Директор нашего театра. Но он так: ни рыба, ни мясо. А как твои отношения с Надей?
- Вспомнила! - Я взял из вазочки конфету. - Ее давно и след простыл. У меня теперь Галя.
- Ну и как твои отношения с Галей?
- Никак. Слишком уж она умная. Начнешь ей что-нибудь рассказывать - перебивает, исправляет… Я решил ее бросить.
- Тебе пора жениться, Саша, - назидательно произнесла мать. - А то гляди - пробросаешься. Не такой уж ты и красавец.
- Спасибо за комплимент.
- Нет, правда. Тебе ведь уже двадцать пять.
- Двадцать четыре, - уточнил я.
- А мне сорок два, - вздохнула она.
- Сорок шесть, - снова уточнил я. - Так что это тебе пора замуж. Ты же, в отличие от меня, красавица.
Я вовсе не иронизировал. Мать и в самом деле была очень красивой женщиной. В светлых облегающих брюках и в пушистом пуловере цвета слоновой кости она выглядела лет на тридцать пять, не больше.
- Скажешь тоже. - Мать польщенно улыбнулась.
- А что? Найди себе преуспевающего бизнесмена.
- Да знаю я этих бизнесменов, - скривила она губы. - Все они ограниченные, недалекие люди. Только и умеют, что деньги делать. А мне нужен настоящий мужчина.
- Все еще нужен?
- Представь себе, - серьезно ответила она. - Для женщины возраст в любви не имеет никакого значения. Влюбленная женщина в любом возрасте ведет себя так, словно ей семнадцать.
Мы немного помолчали. Я съел еще одну конфетку.
- И что твой Дерябин? - спросил мать. - Я его почему-то хорошо помню. Вы еще приходили ко мне в мастерскую смотреть картины. И он ушел, не сказав ни слова. Такой равнодушный ко всему мальчик.
- А теперь он равнодушный ко всему мужчина… Кстати, а как твои картины?
Мать вяло махнула рукой.
- Я поняла, что великий художник из меня не получится. Женщине трудно быть художником, для нее слишком большое значение имеет личная жизнь. Это раньше я везде успевала. А сейчас пока встанешь, пока приведешь себя в порядок, пока до мастерской доползешь… Рука только-только к обеду расходится. Да и вообще, я стала писать плохие картины. Наверное, просто кончилась как художник. Во всяком случае, полоса удач для меня точно прошла…
"Знакомые песни", - подумал я. Сколько себя помню, мать вечно жаловалась на жизнь.
- А в прошлом году с моей персональной выставки картину украли. Самую лучшую.
- Так это ж радоваться надо. Раз украли, значит, кому-то понравилась.
- В последнее время я редко чувствую себя счастливой, - не слушая меня, говорила мать. - Женщине для счастья нужен всего один мужчина. А у меня их было хоть пруд пруди. И все какие-то слабые, бездарные… Тряпки, одним словом.
- Зато каждый из них имел кучу денег, - напомнил я ей.
- Подумаешь, куча денег. Деньги меня не интересуют.
- Это потому, что они у тебя всегда были.
Она закурила сигарету и, выдохнув дым, продолжила:
- Эх, слишком поздно я родилась. Мне следовало бы появиться в девятнадцатом веке. Тогда умели ценить умных и красивых женщин. Я бы блистала, блистала…
По опыту прошлых лет я знал, что мать могла говорить на эту тему бесконечно. Поэтому, демонстративно поглядев на часы, я сказал:
- Ого, сколько уже натикало!
- Ой, Сашка, - тут же спохватилась она, - ты же с дороги.
Мать постелила мне в моей комнате и накрыла тем самым одеялом с розовыми слонами, на котором мы с Ириной занимались любовью.
- Спи, сыночек, - поцеловала она меня. - Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Погасив свет, она вышла.
"Да уж, - подумал я, засыпая, - моя мамочка - штучка еще та. И холодная как лед, и горячая как огонь. Причем одновременно. Недаром по ней мужики с ума сходят".
И, сделав это тонкое психологическое наблюдение, я уснул.
7
И неожиданно проснулся.
В окно светила желтая луна. Было тихо, если, конечно, не считать завывания ветра на улице. Повернув часы так, чтобы на них падал лунный свет, я посмотрел, сколько времени. Половина пятого.
Закинув руки за голову, я задумался.
Раньше моя жизнь представлялась мне сплошной цепью горьких обид, унижений и разочарований. Учился я плохо. От неуверенности в себе никогда не мог правильно и внятно отвечать на вопросы учителей. Всегда краснел, сбивался, начинал городить чепуху. Одноклассники просто покатывались со смеху. Они уже заранее ждали представления, когда меня вызывали к доске. И даже если я отвечал правильно, в классе все равно стоял гомерический хохот.
Как-то так получилось, что я стал последним человеком в школе. Мне давали обидные прозвища, совали в волосы комки жеваной резинки, оставляли на спине меловые отпечатки рук… Особой активностью отличался один парень из параллельного класса по прозвищу "Скальпель". Это был мерзкий тип с прыщавой физиономией, пломбированными передними зубами и руками, похожими на паучьи лапки.
Не помню, с чего все началось, может даже, и ни с чего. Просто в один прекрасный день Скальпель начал меня бить. Делал он это безо всяких мотивировок и обычно во время перемен, когда классы переходили из кабинета в кабинет. Я всегда старался как можно быстрее проскочить опасное пространство коридора. Но мне это редко удавалось. Меня всегда замечали, если не сам Скальпель, то кто-нибудь из его "шестерок" - Паля или Роня.
- Скальпель, Скальпель, - орали они на весь коридор. - Твой идет!
Я никогда не пытался убежать. В эти минуты меня охватывала тупая покорность. Обычно Скальпель бил меня один раз в день, но иногда, руководствуясь какими-то своими особыми соображениями, два раза. Тогда в моей груди слабо поднималось что-то, отдаленно напоминающее протест: почему два раза, а не как обычно - один?!
Дома тоже было не лучше. Мать, кроме своего творчества и личной жизни, больше ничем не интересовалась. А мой третий отчим, следователь по профессии, сильный и грубый человек, видимо, чувствовал во мне труса и молчаливо презирал за это.
А тут еще (я уже перешел в девятый класс) на меня обрушилась новая напасть. Я влюбился. И не в кого-нибудь, а в самую красивую девушку нашей школы. В Ирину.
В школе от нее все были без ума. Учителя восторгались ее отличными знаниями, девчонки ахали, глядя на ее модные наряды, а сексуально озабоченные пацаны откровенно обсуждали ее девичьи прелести.
Я же при своем униженном положении, не то что подойти и заговорить, а даже посмотреть на Иру не смел.
И вот однажды произошел случай, который перевернул всю мою жизнь.
На перемене, выходя из класса, я случайно столкнулся с Ириной в дверях. Дверной проем был узок, и мы оказались плотно прижатыми друг к другу.
Я ощутил ее упругие груди, выпуклый лобок, округлые коленки…
Сердце бешено заколотилось. Я задохнулся от стремительно нарастающего возбуждения. Мне захотелось поцеловать ее губы, коснуться волос… Ничего не соображая, я, млея, с улыбкой смотрел на Ирину.
И тут я увидел ее глаза.
Презрительный взгляд больших зеленых глаз.
- И этот туда же, - скривилась Ирина.
У меня было такое чувство, словно я с размаху налетел на невидимую стену. Ирина ушла. А я продолжал стоять в дверях, пока кто-то грубо не вытолкнул меня в коридор.