- Ах, конечно… без математики современной женщине никак не возможно… и без гиштории… и без прочих наук… Дусенька, вам бы все споры спорить…
Спорить Евдокия вовсе не собиралась и тут возражать не стала, лишь вздохнула тяжко.
- А послушайте человека пожилого, опытного, такого, который всю жизнь только и занимался, что чужое счастие обустраивал… помнится, мой супруг покойный… уж двадцать пять лет как преставился… - Она отвлеклась от вязания, дабы осенить себя крестом, и жест этот получился каким-то неправильным. Размашистым? Вольным чересчур уж? - Он всегда говаривал, что только со мною и был счастлив…
- А имелись иные варианты? - Сигизмундус отложил очередную книженцию. - Чтоб провести, так сказать, сравнительный анализ…
Панна Зузинская вновь рассмеялась и пальчиком погрозила:
- Помилуйте! Какие варианты, это в нынешние-то времена вольно все… люди сами знакомство сводят… письма пишут… любовь у них. Разве ж можно брак на одной любови строить?
- А разве нет?
- Конечно нет! - с жаром воскликнула Агафья Прокофьевна и даже рукоделие отложила. - Любовь - сие что? Временное помешательство, потеря разума, а как разум вернется, то что будет?
- Что? - Сигизмундус вперед подался, уставился на панну Зузинскую круглыми жадными глазами.
- Ничего хорошего! Он вдруг осознает, что супружница не столь и красива, как представлялось, что капризна аль голосом обладает неприятственным…
- Какой ужас. - Евдокия сдавила яйцо в кулаке.
- Напрасно смеетесь, - произнесла Агафья Прокофьевна с укоризною. - Из-за неприятного голоса множество браков ущерб претерпели. Или вот она поймет, что вчерашний королевич вовсе не королевич, а младший писарчук, у которого всех перспектив - дослужиться до старшего писарчука…
- Печально…
Почудилось, что в мутно-зеленых, болотного колеру глазах Сигизмундуса мелькнуло нечто насмешливое.
- А то… и вот живут друг с другом, мучаются, гадают, кто из них кому жизню загубил. И оба несчастные, и дети их несчастные… бывает, что и не выдерживают. Он с полюбовницей милуется, она - с уланом из дому сбегает… нет, брак - дело серьезное. Я так скажу.
Она растопырила пальчики, демонстрируя многоцветье перстней.
- Мне моего дорогого Фому Чеславовича матушка отыскала, за что я ей по сей день благодарная. Хорошим человеком был, степенным, состоятельным… меня вот баловал…
Агафья Прокофьевна вздохнула с печалью:
- Правда, деток нам боги не дали, но на то их воля…
И вновь перекрестилась.
Как-то…
Сигизмундус пнул Евдокию под столом, и так изрядно, отчего она подскочила.
- Что с вами, милочка? - заботливо поинтересовалась Агафья Прокофьевна, возвращаясь к рукоделию.
- Замуж… хочется, - процедила Евдокия сквозь зубы. - Страсть до чего хочется замуж…
- Только кто ее возьмет без приданого…
- Дорогой кузен, но ведь папенька мне оставил денег!
- Закончились…
- Как закончились?! Все?
Сигизмундус воззрился на кузину с немым упреком и мягко так произнес:
- Все закончились. Книги ныне дороги…
- Ты… - Евдокию вновь пнули, что придало голосу нужное возмущение. - Ты… ты все мои деньги на книги извел?! Да как ты мог?!
- И еще на экспедицию. - Сигизмундус к гневу кузины отнесся со снисходительным пониманием, каковое свойственно людям разумным, стоящим много выше прочих. - На снаряжение… на…
- Ах, не переживайте, милочка. - Агафья Прокофьевна несказанно оживилась, будто бы известие об отсутствии у Евдокии приданого было новостью замечательной. - Главное приданое женщины - ее собственные таланты. Вот вы умеете варенье варить? Сливовое?
Евдокия вынуждена была признать, что не умеет. Ни сливовое, ни иное какое. И в подушках ничего не смыслит, не отличит наощупь пуховую от перьевой. В вышивании и прочих рукоделиях женского плану и вовсе слаба… каждое подобное признание Агафья Прокофьевна встречала тяжким вздохом и укоризненно головой качала.
- Вашим образованием совершенно не занимались… но это не беда… выдадим мы тебя замуж… поверь тетушке Агафье.
Сигизмундус закашлялся.
- Что с тобою, дорогой кузен? - Евдокия не упустила случая похлопать кузена по узкой спине его, и хлопала от души, отчего спина оная вздрагивала, а кузен наклонялся, едва не ударяясь о столик головой.
- П-поперхнулся… - Он вывернулся из-под руки.
Агафья Прокофьевна наблюдала за ними со снисходительною усмешечкой, будто бы за детьми малыми.
- Значит, ее можно сбыть? - Он ткнул пальцем в Евдокиин бок. - Ну то бишь замуж выдать…
- Можно, - с уверенностью произнесла панна Зузинская. - Конечно, она уже не молода, и без приданого, и по хозяйству, как я понимаю, не особо спора…
- Не особо… - согласился Сигизмундус.
- Приграничье - место такое. - Спицы в пальчиках Агафьи Прокофьевны замелькали с вовсе невообразимой скоростью, отчего еще более сделалась она похожей на паучиху, правда, паучихи не носили золотых перстней, но вот… - Мужчин там много больше, чем женщин… нет, есть такие, которые с женами приезжают, но и холостых хватает. И каждому охота семейной тихой жизни…
С оным утверждением Себастьян мог бы и поспорить, но не стал.
- А где найти девицу, чтоб и норову спокойного, и небалованная, и согласная уехать в этакую даль?
- Мы подумаем, - ответил Сигизмундус, когда панна Зузинская замолчала. - Быть может, это и вправду достойный выход…
Кузина так не считала. Сидела с несчастным яйцом в руке, поглядывала мрачно что на сваху, что на Сигизмундуса…
- Что тут думать-то? - Агафья Прокофьевна всплеснула ручками. - Свататься надобно… сватовство, ежели подумать, дело непростое, у каждого народу свой обычай. Да что там народ… в каждой волости по-своему что смотрины ведут, что свадьбу играют…
…она щебетала и щебетала, не умолкая ни на мгновение.
- …вот, скажем, у саровынов заведено так, что жениха с невестою ночевать в сарай спроваживают аль еще куда, в овин, амбар… главное, что не топят, какие б морозы ни стояли, и дают с собою одну шкуру медвежью на двоих. А у вакутов наутро после свадьбы сватья несет матери невесты стакан с водою. И коль невеста себя не соблюла, то в стакане оном, в самом донышке, дырку делают. И сватья ее пальцем затыкаеть. А как мать невесты стакан принимает, то из той дырочки и начинает вода литься, всем тогда видно… позор сие превеликий…
Евдокия вздыхала.
И слушала.
И проваливалась в муторную полудрему, которая позволяла хоть и ненадолго избавиться от общества панны Зузинской. Но та продолжала преследовать Евдокию и в снах, преображенная в огромную паучиху. Вооруженная десятком спиц, она плела кружевные ловчие сети и приговаривала:
- …а в Залесской волости после свадьбы, ежели девка девкою не была, то собираются все жениховы дружки, и родичи его, и гости, какие есть. И все идут ко двору невесты с песнями, а как дойдут, то начинают учинять всяческий разгром. Лавки ломают, ворота, окна бьют… и от того выходит ущерб великий. А уж после-то, конечно, замиряются…
После этаких снов Евдокия пробуждалась с больною тяжелой головой.
- Терпи, - прошептал Себастьян, когда поезд остановился на Пятогурской станции. Остановка грозила стать долгой, и панна Зузинская вознамерилась воспользоваться ею с благой целью - пополнить запас пирожков.
После ее ухода стало легче.
Немного.
- Что происходит? - Евдокия потерла виски, пытаясь унять ноющую боль. И в боли этой ей вновь слышался нарочито-бодрый, но все ж заунывный голос панны Зузинской.
- Колдовка она. - Себастьян обнял, погладил по плечу. - Правда, слабенькая. Пытается тебя заговорить. Не только тебя, - уточнил он.
Колдовка? Сия назойливая женщина со звонким голоском, со спицами своими, салфеткою и корзинкой да пирожками - колдовка?
- От таких вреда особого нет. - На миг из-под маски Сигизмундуса выглянул иной человек, впрочем, человек ли? - Заморочить могут, да только на то сил у них уходит изрядно… помнится, была такая Марфушка, из нищенок. У храмов обреталась, выискивала кого пожалостливей из паствы храмовой, цеплялась репейником да и тянула силы, пока вовсе не вытягивала.
Он убрал руки, и Евдокия едва не застонала от огорчения.
Ей отчаянно нужен был кто-то рядом.
И желание это было иррациональным, заставившим потянуться следом.
- Это не твое. - Себастьян покачал головой. - Марфуша была сильной… много сильней… намаялись, пока выяснили, отчего это на Висловянском храме люди так мрут… вот… а эта… у этой только на головную боль и хватит.
- И что ты собираешься делать? - За внезапный порыв свой было невыносимо стыдно, и Евдокия прикусила губу.
- Пока ничего. Она не причинит действительно вреда. А вот посмотреть… присмотреться…
Евдокия отвернулась к мутному окну.
Присмотреться? Да у нее голова раскалывается. Охота сразу и смеяться, и плакать, а паче того - прильнуть к чьей-нибудь широкой груди… даже и не очень широкой, поскольку Сигизмундус отличался характерною для студиозусов сутуловатостью.
Это не ее желание.
Не Евдокии.
Наведенное. Наговоренное. Но зачем? И вправду ли она, Евдокия, столь завидная невеста? Нет, прошлая-то да при миллионном приданом - завидная. А нынешняя? Девица неопределенного возрасту, но явно из юных лет вышедшая. При кузене странноватом в родичах, при паре чумоданов, в которых из ценностей - книги одни…
- Правильно мыслишь, Дуся. - Сигизмундус кривовато усмехнулся. - Мне вот тоже интересно, зачем оно все?