- Я предупрежу Бри, что ты поужинаешь с нами и немного задержишься. Кэлам может потом тебя проводить.
При мыслях о перспективе остаться с ним наедине допоздна, моё сердце взволнованно забилось. Я начала опасаться, что каждый в этой комнате мог его услышать.
Доктор Эриксон и Кэлам направились со мной в огромный сад, находившийся за домом. Здесь цвело большое количество цветов, из которых большинство я даже никогда не видела.
Они вели меня к старому перекошенному домику на краю грядок через сад, который в свете заходящего солнца выглядел волшебно. Дом был покрыт вьюном. Кэлам со скрипом открыл большую деревянную дверь, и мы вошли внутрь. В нос ударил запах свежей древесины, краски и скипидара. Последние лучи солнца пробивались в помещение, и маленькие пылинки парили в воздухе в тускнеющем свете дня. Я в удивлении осмотрелась. Это помещение было словно из старого фильма. На стенах из кирпича висели сувениры: маски, картины и древние деревянные кресты. На стене висела старая уздечка и как минимум двадцать ржавых подков.
- Мои талисманы, - рассмеялся доктор Эриксон, заметив мой удивлённый взгляд. - Все они из разных стран.
Медленно, чтобы ничего не уронить, я скользнула между столом с инструментами и неготовыми рамами к мольбертам в конце помещения. На них стояли различные холсты с более или менее готовыми картинами. Пейзажи на них выглядели прекрасно, каждая картина сама по себе была произведением искусства. Смогу ли я когда-нибудь рисовать так же? По сравнению с этим, мои рисунки выглядели дилетантской мазнёй.
Пока я любовалась картинами, Кэлам подошёл к стопке старых картинных рам, которые были прислонены к стене. Он рассмотрел каждую из них, прежде чем выбрать три рамы.
- Должны подойти к твоим картинам, как я думаю. - Он понёс рамы к огромному верстаку и забрал у меня из рук папку. - Что думаешь? - спросил он, держа в руках портрет моей мамы в светло-коричневой отделанной изящной резьбой раме. Красивое изделие представило портрет в выгодном свете.
Я кивнула и пронаблюдала, как он ловко вынул заднюю стенку рамы и осторожно достал стекло.
- Почистишь? - попросил он и вручил мне стекло. - Там стоит стеклоочиститель, а тряпку найдёшь на полке.
Пока я основательно начищала стёкла, Кэлам изучал картинные рамы в поисках маленьких повреждений. Затем на эти места он аккуратно нанёс подходящую краску и лак.
Закончив, я села рядом с ним на верстак и рассматривала его сконцентрированное лицо, пока он работал.
- Я поищу Софи, справитесь сами? - спросил доктор Эриксон. Я совсем забыла о его присутствии.
Кэлам продолжал молча работать, пока я наблюдала за ним. Его лицо излучало силу и грацию. Мне очень хотелось коснуться его щеки. В очередной раз мне бросились в глаза его длинные тонкие пальцы. Я нервно сглотнула, представив, как он касается меня ими. Это было глупо. С чего вдруг он будет проявлять ко мне больший интерес, чем ко всем тем девушкам, которых, по словам Амели, он отверг?
Он вдруг улыбнулся.
- Что такое? - спросила я.
Кэлам покачал головой, но никакого ответа не последовало. Наверняка он заметил мой пристальный взгляд.
Быстрым движением он положил портрет в раму, надел заднюю крышку и закрыл крепления. Затем он развернул картину к свету.
Идеально.
Он положил её мне на колени и взял следующий рисунок, который я нарисовала на утёсах. В тот день у моря был необычный синий цвет, и мне почти удалось, смешав краски, получить тот же оттенок. Пока Кэлам смотрел на рисунок, мне пришло в голову, что сегодня его глаза точно такого же цвета.
В тот день мы были с Питером на утёсе до захода солнца. Спокойное, но опасное настроение, которое излучало тогда море, отчётливо узнавалось на картине.
- Не хочешь рассказать, что произошло с твоей матерью? - перебил Кэлам мои мысли.
Я сглотнула. В течение многих недель после смерти моей матери я пыталась не говорить о ней и даже не думать. Мне казалось, так мне будет легче справиться.
Кэлам не давил на меня. Он дождался, пока я решусь ответить. Я заглянула ему в глаза и поняла, что могу доверять ему. Я глубоко вздохнула и, запинаясь, рассказала об аварии и о том, когда видела её в последний раз. Кэлам отложил картинную раму в сторону и прислонился к столешнице рядом со мной.
Когда я закончила рассказывать, он молча посмотрел на меня. На мои глаза навернулись слёзы и тут же побежали по щекам. Кэлам стёр их.
- Мне очень жаль, - прошептал он и, обвив вокруг меня руку, притянул к своей груди. Я прислонилась к нему. Он пах солнцем и морем.
- Почему ты так делаешь? - Я не решалась взглянуть на него, но надеялась, что он меня не отпустит.
- Что ты имеешь в виду? - спросил он, поглаживая меня по волосам.
- Ты игнорировал меня неделями напролёт, - напомнила ему я. - А сейчас ты совсем другой.
- Я не знаю. - Его голос звучал озадачено. - Уже когда я увидел тебя в первый раз, как ты растрёпанная сидела рядом с китом, у меня было такое чувство, что ты не сулишь мне ничего хорошего.
Я в возмущении выпрямилась.
- Ты ведь даже не знал меня.
Он улыбнулся, и мой гнев вмиг испарился.
- Я сказал, это было чувство. Ты стояла в воде, цепляясь за кита, и тогда я знал, что мне нужно остерегаться.
- И? Сейчас ты передумал?
- Именно, - ответил он, освобождая меня и отворачиваясь к рамам.
Я с недоверием смотрела на него. Всё-таки сейчас он не был готов продолжить объяснять свои перемены настроения.
- Почему ты не живёшь со своими родителями? - спросила я.
Он покачал головой и ответил без каких-либо церемоний:
- Я никогда не знал своих родителей. - Его тон не терпел никаких дальнейших вопросов на эту тему. - Мне кажется, эта картина самая красивая, - сказал он, и я посмотрела на рисунок перед ним. - Я тут подумал… - он медлил.
- М-м?
- Подаришь мне её?
Я уставилась на него. Он это серьёзно?
- Я бы повесил её в своей комнате. - Его голос звучал немного нервно.
- Конечно, если она тебе так нравится, - ответила я, смущённая его неожиданной похвалой.
Он взял белую раму, осмотрел её и отложил в сторону. Затем он проложил себе дорогу к стопке картинных рам и некоторое время капался в них. Наконец он вытащил простую светло-серую деревянную раму и, рассмотрев её, остался довольным. Картина испытала на себе такую же тщательную заботу, что и портрет моей матери. Я молча сидела рядом, предаваясь своим мыслям.
- Уже поздно, - сказал Кэлам, когда закончил. - Остальные картины я обрамлю в следующий раз, если ты хочешь?
- Если я смогу наблюдать за процессом?
- С удовольствием.
Он обхватил рукой мою талию и опустил с верстака. По телу побежало покалывание от его прикосновения. Он позволил скользнуть мне на пол, и его непосредственная близость как всегда сводила меня с ума. Мне пришлось сдерживаться, чтобы не положить свою голову на его мускулистую грудь, которая была ко мне так близко. Тут он отошёл в сторону и взял картины.
- Пора ужинать.
Мы молча вошли в дом. Дистанция, которую он соблюдал, наверняка была намеренной. Софи и доктор Эриксон любовались обрамлёнными картинами.
- Я хотел показать портрет твоей матери, который я нарисовал, - сказал доктор Эриксон.
Мы с Кэламом последовали за ним в соседнюю комнату, которая оказалась чем-то вроде библиотеки, хотя это определение подходило для всего дома. У стен стояли книжные стеллажи, достававшие до тёмно-синих потолков, а на столах, которые были расставлены по комнате, также лежали стопки книг. Уютные кресла, покрытые клетчатым материалом, и лампы для чтения дополняли обстановку.
Пока доктор Эриксон рылся в своих папках с рисунками, Кэлам подошёл ко мне.
- Его семья уже вечность собирает старые книги. Ты найдёшь здесь такие сокровища, за которые многие коллекционеры отдали бы целое состояние. У него бесчисленное множество первых изданий.
Теперь я была удивлена ещё больше.
- А, вот он! - воскликнул доктор Эриксон и достал пожелтевший лист из одной из папок.
Он поднёс его к лампе, и мы подошли ближе. Это был рисунок карандашом.
- Здесь ей примерно столько же лет, сколько и тебе сейчас. Она часто приходила к нам рисовать. Я показывал ей разные техники. Она была талантливой.
Я озадачено посмотрела на него. Моя мама рисовала. Кэлам осмотрел меня и осторожно подтолкнул к креслу.
- Она никогда не рассказывала мне этого. - Я взглянула на доктора Эриксона.
- Очень похоже на неё. Тогда она хотела оставить всё позади. Не думаю, что это было верным решением. Но она была упряма. Если она приняла решение, её невозможно было переубедить.
Я точно знала, что он имеет в виду.
Доктор Эриксон отвернулся к своим папкам.
- У меня ещё осталась её последняя картина, которую она нарисовала у нас. В целом, она готова. Твоя мама хотела лишь поработать над некоторыми деталями. В этих вещах она была перфекционисткой.
Он достал лист, и я уставилась на картину, которая выглядела слишком реалистичной, а не так, будто она была нарисована. На рисунке был изображён сад Эриксонов в своём полном великолепии. Каждый отдельный цветок был нарисован с любовью. Старая обвитая вьюном мастерская выглядела так естественно, что можно было подумать, вот-вот кто-то побежит по картине и потянет за дверь.
- Можешь забрать рисунок, теперь он принадлежит тебе.
Я сглотнула.
Кэлам сел на подлокотник кресла и взял меня за руку.
- Ужинать! - Послышался голос Софи за дверью. Я с облегчением покинула комнату, которая была наполнена воспоминаниями о моей матери.
- Мне уже пора собираться домой, - неуверенно сказала после ужина.