Возвращаясь домой, снова принимая душ, переодеваясь, завтракая кофе и бутербродами, он сгорал от нетерпения. А когда около девяти вышел из дому и собрался было позвонить Авроре, ему на ум пришла еще более безумная идея: заявлюсь без предупреждения. Может, чуть попозже, чтобы она успела проснуться. Тогда и увижу, настоящая ли ее королевская величавость или это лишь великолепно разыгранный спектакль. Если все ложь, мое безумие как рукой снимет.
Он сел в машину и поехал прокатиться по утреннему воскресному городу. Вечно бодрствующий голос совести затянул привычную песню: так нельзя. Это верх бескультурья. А что, если в эти самые минуты она будет принимать ванну, заниматься домашними делами или смотреть любимое кино? Что, если ты ей помешаешь?
Ванны по утрам не принимают, возразил себе Эдвард. Кино можно досмотреть потом – теперь продают на дисках все, что душе угодно. А отложить домашние дела и переключиться на беседу о своих обожаемых антикварных комодах она будет только рада.
Как ей это понравится? Подобная невоспитанность ее отпугнет, возмутит или что? – не унималась совесть.
Я попрошу прощения. Что-нибудь придумаю. По сути, я ничего не потеряю. Если сказочная Аврора влюблена в Уэстборна, мне не видать ее как собственных ушей, предупреждай о своем визите, не предупреждай. Если же… Он проглотил слюну, чувствуя приступ сильнейшего волнения. Если же есть хоть капля надежды, что… между нами возможны серьезные отношения… И если она такая, какой мне показалась вчера… Тогда ни Уэстборн, ни моя дикая выходка нам не помеха…
Ему вспомнилась нынешняя отцовская жена. Когда Эдвард, будучи тринадцатилетним подростком, приехал в их дом впервые, Линдси произвела на него потрясающее впечатление. Обходительная, опрятная, с юмором, певучим голосом и добродушно-кокетливой улыбкой на губах, она предстала перед юным гостем самим очарованием. Лишь по прошествии полугода, когда его матери пришлось на несколько месяцев уехать в Бирмингем, чтобы поухаживать за больной сестрой, и Эдвард на время поселился в новом доме отца, он с изумлением увидел истинное лицо его второй супруги, своей так называемой мачехи. Через три недели, привыкнув к парнишке как к члену семьи, Линдси стала беззастенчиво ковырять за столом в зубах, зевать во весь рот, не трудясь его прикрывать, пить кофе, громко прихлебывая, ходить по дому в дырявом халате и стоптанных тапках. Открыто придираться к мужу из-за каждого пустяка, бросать косые взгляды и на пасынка. Лишь выходя на улицу или принимая гостей, она снова становилась ласковой и веселой. С годами Эдвард возненавидел ее сильнее, чем в первые дни после того, как узнал, что у отца другая. По-видимому, она и старшего Флэндерса очаровала своим притворством, а показалась ему настоящей лишь после свадьбы, когда пути назад у того уже не было.
Бог знает почему, но Эдварду было безумно важно удостовериться, что Аврора не из таких, как Линдси. Кружа по любимому городу, он неустанно боролся с голосом совести, и в конце концов тот умолк. Без труда разыскав нужный адрес и остановив машину напротив большого, обсаженного деревьями и кустарником дома, Эдвард достал телефон и только теперь набрал выведенный рукой Авроры номер.
Она ответила после нескольких гудков запыхавшимся голосом. Представив, что с ней Уэстборн, что они до сих пор не поднялись с кровати и предаются любовным утехам, Эдвард чуть не нажал на кнопку отбоя. Но любопытство и та самая гремучая смесь одержали верх над досадой и растерянностью.
– Здравствуй, Аврора, – медленно произнес он. – Это Эдвард. Эдвард Флэндерс. Вчера вы были у меня с… – Произнести вслух имя Уэстборна не хватило духу.
– Да-да, – проговорила Аврора как будто даже обрадованно. – Я прекрасно помню.
– Надеюсь, я тебя не разбудил? – осторожно поинтересовался Эдвард.
– Нет, что ты. Я встаю рано, независимо от дня недели и от того, поздно ли легла накануне, – ответила Аврора, по-прежнему тяжело дыша.
– И не отвлекаю от важных дел? – прибавил Эдвард, воображая, что испытал бы, если бы позвонил не по телефону, а сразу в дверь и увидел бы собственными глазами разрумяненного от ласк Авроры Уэстборна.
– От важных – нет, – с готовностью сказала она, и у Эдварда отлегло от сердца.
– Понимаешь, я ездил по кое-каким делам… – начал сбивчиво объяснять он, ругая себя за то, что не придумал правдоподобного объяснения заранее. – А сейчас стою прямо возле твоего дома. Вот и решил…
– Прямо возле моего дома? – В ее голосе, как всегда спокойном, ясно послышались отзвуки волнения.
Эдвард сильнее напрягся, готовясь к самому худшему и суматошно пытаясь найти более или менее достойный выход из дурацкого положения.
– Мне вдруг пришло в голову… – Он засмеялся, только теперь полностью осознав всю нелепость своей идеи.
– Пришло в голову зайти ко мне в гости? – спросила Аврора таким тоном, будто ничего более естественного нельзя было и представить.
– Вообще-то… да, – признался Эдвард. – Но если ты занята…
– Замечательно! – воскликнула Аврора. Заметив краем глаза, что раскрывается парадная дверь, Эдвард вышел из машины. – Милости прошу, – проговорила Аврора в сотовый телефон.
Эдвард взглянул на дверь и на миг лишился дара речи. В его воображении она возникала какая угодно – с растрепанными волосами, в растянутой старой одежде, – но увидеть неч
Она засмеялась и произнесла шутливо-командным тоном:
– Убери от уха трубку и входи.
Эдвард повиновался. В эти минуты ему казалось, что он без оглядки выполнит любой ее приказ, даже самый немыслимый. Заберется на верхушку дерева и спрыгнет вниз. Споет голосом Луи Армстронга, хоть ни старину Сэчмо, ни джаз в целом он никогда не любил.
Закрыв за гостем дверь, Аврора взглянула на свои спортивные одежки и повела плечом.
– По утрам в воскресенье, а в среду и пятницу вечером я устраиваю себе тренировки.
Эдвард кашлянул, пытаясь очнуться от ошеломления.
– Проходи, пожалуйста, в гостиную. Я быстро приму душ и переоденусь.
– А тренировка? – наконец заставив язык двигаться, хрипловато спросил Эдвард. – Занимайся, я подожду.
– Я закончила как раз перед твоим звонком, – ответила она. – Гостиная там. – Она указала рукой на комнату в конце просторной прихожей и легкими плавными шагами пошла вверх по лестнице.
После того как на втором этаже раскрылась и закрылась дверь, Эдвард еще мгновение-другое стоял на месте. Сегодняшняя Аврора превзошла все его ожидания, и удивительно сложное чувство, которое родилось в нем вчера вечером, заиграло новыми гранями. Наконец совладав со своей растерянностью, он огляделся по сторонам и медленно прошел по декорированному картинами и старинными вещицами коридору в гостиную, действительно напоминавшую музей и вместе с тем наполненную домашним теплом.
Мебели в этой необъятных размеров комнате было видимо-невидимо, но каждая вещь, казалось, стояла на своем месте, поэтому ощущения загроможденности и беспорядочности отнюдь не возникало. Тут и там на фоне кремовых стен красовались этажерки для книг, закусок и безделушек, шкафчики-кабинеты, столики, стулья и кресла. У дальней стены, под окном с драпированной воздушно-молочной занавеской, светлел обложенный разных форм подушечками широкий бледно-кофейный диван.
– Что же ты не проходишь? – послышался сзади голос Авроры, и Эдвард только теперь отметил, что остановился на пороге и вот уже несколько минут рассматривает все вокруг едва ли не с открытым ртом. – Пожалуйста! Садись куда хочешь, – радушно предложила она.
Эдвард прошел на середину комнаты и в растерянности остановился. Аврора, теперь в брюках и узкой полосатой рубашке с короткими рукавами, проплыла к дивану и с кошачьей лениво-уверенной грацией села.
– Здесь удобнее всего, – просто сказала она.
Эдвард на миг представил, что садится рядом с ней, и смутился сильнее прежнего, но сумел побороть в себе смехотворную робость, повернул голову и прошел к первому стулу, на который упал взгляд. Ореховому.
Аврора обвела комнату торжественным взглядом.
– Ну как? Нравится? Только, пожалуйста, говори честно.
– Еще как нравится! – Эдвард откинулся на инкрустированную спинку. – Откуда у тебя все эти вещи? Ты сама их покупала?
Аврора ласково провела пальцами по подушечке с бахромой, будто то был ее любимый зверек.
– Что-то – сама. Но большую часть – бабушка. Она умерла три года назад. – Ее лицо погрустнело.
Эдвард только теперь заметил, что оно несколько не такое, как вчера. На губах не блестела помада, на веках не темнели тени. Наверное, поэтому Аврора казалась чуть более близкой и в то же время, как ни удивительно, гораздо более далекой. Однако ничуть не менее прекрасной и загадочной.
– Мы были подругами, – сказала она. – В детстве я при каждом удобном случае просилась к бабушке. Иногда жила у нее по нескольку месяцев подряд. Бабуля была истинная аристократка, большая почитательница всего изысканного и утонченного.
– Теперь понятно, на кого похожа ты, – задумчиво пробормотал Эдвард, внимательно следивший за каждым движением ее лица.
Аврора взглянула на него с легким недоумением.
– На бабушку, – пояснил Эдвард. – В тебе ярко выражены и утонченность и аристократичность. И то и другое теперь редкость. Сейчас в моде напористость, свобода общения, даже наглость. Таких, как ты, в наше время днем с огнем не сыщешь.
Аврора явно смутилась, но не потупила голову и не залилась румянцем, лишь, как настоящая знатная дама, немного опустила ресницы.
– Спасибо.
Сидела она, держа спину прямой, а плечи гордо расправленными – не развалившись, не полулежа. И казалось, это не стоит ей никакого труда, поэтому ее собранность не давила и не вызывала дискомфорта.