Она широко улыбнулась. Если им удастся доказать, что кардинал и Терри каким-то образом связаны, это станет веским доводом в их пользу. Лили обняла Джона за шею:
- Это хорошо.
Прежде чем она поняла, что он делает, Джон обхватил ее руками за талию, снес с крыльца и радостно закружил в воздухе, а потом прижал к себе.
Лили это понравилось. Она не помнила, когда в последний раз ей было так хорошо. Но это еще не все. Когда Хэрри Конник запел "Это ты", Джон начал раскачиваться вместе с ней. Вдыхая свежий воздух, чувствуя рядом крепкое тело Джона, Лили таяла от удовольствия.
С ним было хорошо. Лили чувствовала мягкое прикосновение его бороды, когда он что-то шептал ей на ухо. Потом он ее поцеловал. Это было великолепно. Когда он снова начал танцевать, Лили по-новому ощутила близость его тела. А ее тело? Оно пылало от внезапного желания.
То же ощущение захлестнуло и Джона. Поцелуй, которым он наградил ее в конце песни, был сильнее и настойчивее. Обвив руками его шею, она забыла обо всем.
Неожиданно раздался шум. Через несколько секунд они заметили свет фар. Она попыталась высвободиться из объятий Джона, но он крепко прижал ее к себе.
- Подожди, - шепнул он.
Машина остановилась.
- Лили! - раздался знакомый голос.
- Это Поппи, - прошептала Лили и, внезапно испугавшись, подняла глаза на Джона: - Что-то случилось.
- Твой телефон не отвечал, и я почему-то подумала, что ты здесь, - сказала Поппи. - С Гэсом плохо. У него сердечный приступ.
Глава восьмая
Больница находилась в Хеджтоне, в получасе езды от Лейк-Генри. Джон гнал на предельной скорости, опасаясь, как бы Гэс не умер до его приезда.
В больнице сестра направила их с Лили на второй этаж, где Джон заметил трех врачей, что-то обсуждавших у входа в палату. В этой палате лежал Гэс.
- Как он? - спросил Джон у врачей.
- Неважно, - ответил Харолд Уэббер.
Он был лечащим врачом Гэса с тех пор, как три года назад у того случился первый сердечный приступ.
- Он в сознании? - спросил Джон.
- Временами.
- Можно нам войти?
- Входите, хуже не будет.
Рядом с кроватью Гэса громоздилась аппаратура. Один прибор снабжал его кислородом, другой - лекарствами, третий следил за работой сердца, четвертый - за уровнем кислорода в крови. Лицо Гэса было пепельно-серым. Тощее длинное тело неподвижно лежало под простынями. Джон подошел к кровати.
- Гэс! - тихонько позвал он.
Гэс молчал.
- Отец! Это Джон. Ты меня слышишь? - Не получив ответа, Джон сказал Лили: - Я всегда навещал его по средам. А эту среду пропустил. Мне нужно было прийти.
Лили погладила Джона по руке. Это его успокоило.
- Не могу понять, - тихо произнес Джон.
- Чего? - спросила Лили.
- Причины его раздражения, вечно хмурого вида.
- Во всех семьях есть такие непонятные вещи.
- Ты имеешь в виду себя и Мейду?
- Да.
- Тебе повезло, что она в добром здравии. У вас еще есть время.
Джон остро чувствовал, что время Гэса истекает. Когда среда сменилась четвергом, Джон начал терять надежду. Лили свернулась в кресле. Время от времени ее глаза закрывались, но, как только ей казалось, что она начинает засыпать, она широко открывала глаза и ободряюще улыбалась Джону.
Он тронул ее за руку:
- Ты можешь идти.
- Хочешь остаться один? - мягко спросила она.
Джон покачал головой. Она улыбнулась. Подтянув ноги к животу, Лили поудобнее устроилась в кресле.
Глядя на нее, Джон почувствовал, что влюбился.
Лили задремала. Джон тоже мог бы задремать. В палате было темно, и от жужжания монитора клонило в сон. Гэс спал. Заметив, что веки Гэса дрогнули, Джон встал и склонился над кроватью. Его рука потянулась к отцовской, но он не решился до нее дотронуться.
- Гэс! - настойчиво позвал он. - Гэс, скажи что-нибудь.
К нему подошла Лили.
- Может быть, нужно с ним поговорить?
Джон открыл рот, но не нашел нужных слов.
- Не могу.
- Почему?
- Мы с ним никогда не разговаривали.
- Тогда поговори со мной. Что тебе в нем нравилось?
Джону легче было сказать, что ему в отце не нравилось. Или чего он не понимал.
- Он строил красивые каменные стены, - наконец проговорил Джон. - Построил, наверное, сотни стен. Меня они всегда приводили в трепет.
- Он художник, - сказала Лили.
Джон кивнул.
- Он никогда ничего другого не делал. В четырнадцать лет он бросил школу. Несколько месяцев никто не знал, куда он ходит днем. Потом обнаружили, что он помогает старому каменщику. Я прогулял всего один день, и он пришел в ярость!
- Он желал тебе добра.
- Я рвался ему помогать, но он и слышать об этом не хотел. Не подпускал к себе ни меня, ни Донни. Говорил, что мы все испортим. Отец гордился своими произведениями.
- Разве ты не гордишься своей работой?
- Наверное, горжусь.
- Значит, в этом ты похож на него.
Незадолго до рассвета веки Гэса дрогнули и приподнялись. Джон быстро встал и склонился над кроватью.
- Отец!
Глаза Гэса, поначалу глядевшие в пустоту, остановились на Джоне, но если отец и узнал его, то ничем этого не выдал. Когда его глаза закрылись вновь, Джон бросил взгляд на монитор. Ритм сердечных сокращений нарушился, потом снова выровнялся.
Джон посторонился, пропуская сестру. Она взглянула на монитор, на Гэса и вышла. Джон не знал, стоит ли еще раз попытаться разбудить Гэса. То, что отец проснулся, было хорошим знаком. Джон подумал, что у них с отцом, возможно, окажется в запасе еще несколько месяцев и Гэс, побывав на пороге смерти, станет мягче.
В первой половине дня Гэс несколько раз просыпался. Ближе к вечеру кардиомонитор отметил нарушение в работе сердца. В палату вбежали врачи и сестры, и после введения лекарств сердце забилось ровно. Но Джон расслышал слова о повторном приступе и жидкости в легких.
Он снова вернулся к постели Гэса и неловко взял его за руку. Рука была мягкая и холодная.
- Давай же, Гэс, - шепнул он, - открой глаза. Поговори со мной. - Гэс ничего не ответил, и Джон продолжал: - Ты слышишь меня, я знаю, что слышишь. Ты мог услышать меня и прежде, но ты всегда отворачивался и делал вид, что тебя не интересует то, что я могу тебе сказать. Я бросил тебя. Мне жаль, что так случилось. Я бросил тебя и Донни. Но теперь я здесь, дай мне с тобой поговорить.
И тут пальцы, лежащие в его руке, шевельнулись. Гэс смотрел прямо ему в глаза.
- Нет, - проговорил он. - Это я тебя бросил… Я во всем виноват… Я был плохим отцом…
- Это неправда, - сказал Джон, но Гэс уже закрыл глаза, и что-то у него в лице изменилось.
Только когда в палату вбежали врачи и сестры, Джон увидел прямую линию на экране монитора. Гэса пытались реанимировать - один раз, второй, третий… Потом наступила тишина, врачи молчаливо обменялись взглядами.
- Он сказал то, что хотел сказать, - прошептала Лили и вышла.
Джон не стал ее удерживать. Он стоял у постели, держа Гэса за руку, и вглядывался в его лицо, которое ненавидел и любил. Потом наклонился и поцеловал отца в щеку. Когда он ощутил, что душа Гэса покинула этот мир, он вышел из палаты.
Джон оставил Лили дома. Без нее ему было одиноко, но он должен был поехать к Гэсу. К Гэсу? Ведь это был когда-то и его дом. Джон там вырос.
Поставив машину возле крыльца, Джон вошел внутрь, как делал это тысячу раз. Маленькая гостиная раньше была спальней, его и Донни. Опустившись на диван, он услыхал звуки тех лет - не только крики, но и смех. Гэс от природы был угрюмым, но мать была веселой. Донни тоже.
Джон откинул голову и закрыл глаза. Он чувствовал себя уставшим - не телом, но душой: из всех обитателей этого дома остался он один. После бессонной ночи тяжесть этой ноши угнетала его. Сидя на диване, он задремал, как часто случалось в последнее время с Гэсом. Его разбудил приглушенный вскрик. В дверях стояла соседка Далей Хьюитт.
- Ты напугал меня, - проговорила она. - Я только что узнала про Гэса и хотела прибраться, чтобы ты пришел в чистый дом. А ты сидишь на диване точно так же, как сидел он.
Джон пришел в себя не сразу.
- Сколько времени? - смущенно спросил он.
- Восемь. Жаль Гэса. Ты был с ним?
Он кивнул, потом огляделся по сторонам:
- Здесь довольно чисто. Под конец он совсем ослаб. Иди домой, Далей. Возвращайся к детям.
Не успела Далей исчезнуть, как пришла другая соседка - выразить соболезнования. Она не стала входить в гостиную, как и остальные соседи. Они останавливались в дверях, высказывали Джону соболезнования и уходили. Он был тронут. Гэс жаловал соседей не больше, чем своих домашних, однако те посчитали нужным зайти.
Вспомнив о предстоящих похоронах, Джон отыскал пару рубашек и костюм. Он вытащил костюм из шкафа и тронул рукой то место, где ткань оттопырилась. Потом, почувствовав, что внутри что-то есть, отогнул полу пиджака. К вешалке был привязан пластиковый мешок. Джон открыл его. Он был набит газетными вырезками. Старыми, пожелтевшими и недавними, аккуратно сложенными в хронологическом порядке. Отец ни разу не сказал, что любит его, но хранил все написанные им статьи.
Джон со стоном поднялся, вышел во двор и постарался разобраться в своих мыслях.
Это я тебя бросил. Я во всем виноват. Я был плохим отцом.