Наверное, если бы я впервые увидел эти фильмы сейчас, им не удалось бы пробить панцирь, наросший с годами на моей душе, я только посмеялся бы над вымученным сюжетом, над наивными установками героев, но сейчас всплывают детские впечатления, и сквозь их дымку фильмы снова кажутся мне прекрасными.
В одном из таких, как теперь говорят, мини-сериалов шла речь о скрипках Страдивари, и я подумал, откуда у человека взялся этот дар? Не имея под рукой никаких достижений научно-технического прогресса, делать такие скрипки, звучание которых до сих пор покоряет мир?
Или Микеланджело, например. Как он высек своего Давида из цельного куска мрамора, если у него не было даже электричества? Меня бы лично парализовала мысль, что один неверный удар резцом – и вся работа насмарку…
Что это? Откуда берется и куда уходит? Сейчас человечество в известной мере спротезировало гениев с помощью компьютеров и самых разнообразных приборов, никому не нужен, например, лозоход или врач, обладающий чутьем диагноста, когда на каждом шагу МРТ.
И тому же Микеланджело было бы гораздо проще работать, имей он болгарку и шлиф-машинку. Мог бы создать гораздо больше скульптур. Хотя… Если сосчитать его творения и сравнить с производительностью современных скульпторов, получится, что прогресс не очень-то им помог.
Но я о другом. О том, что все люди разные, и у каждого свои таланты. Когда дело касается достижений интеллекта, мы с уважением склоняем головы перед гением, понимая, что придумать теорию относительности или "Евгения Онегина" под силу далеко не каждому.
Но одаренность в материальной или эмоциональной сфере воспринимается нами скептически, мы считаем, что мастерства можно достичь упорным трудом при хорошем наставнике, а всякие там экстрасенсорные штучки вообще считаем шарлатанством.
Учись, слушай советы, усердно трудись и добьешься успеха! Возразить тут особо нечего, но откройте маленькую трагедию "Моцарт и Сальери" и приложите к любой специальности!
Человек, едва окончивший школу, пишущий с ошибками, вдруг создает роман, которым зачитывается весь мир, а выпускник Литинститута, интеллигент и сноб, имеющий в своем распоряжении не только все секреты ремесла, но и выкладки маркетологов о том, что нужно читателю в данный момент, пишет никому не интересные мертворожденные произведения.
Один учитель начальных классов наводит на детей ужас, так что на его уроках пикнуть никто не смеет, а другому остается только наблюдать, как ученики галдят и кидаются шариками из бумаги.
Две женщины примерно с одинаковой внешностью, но вокруг одной вечно вьются мужчины, а другая все равно что пустое место для сильного пола.
Продолжать можно бесконечно, и хоть мы все материалисты и отрицаем существование высших сил, жизнь на каждом шагу показывает нам, что кое-какие вещи мы не можем ни понять, ни преодолеть.
Мы с Верой как-то говорили об этом, тогда было модно вспоминать, что в каждом человеке зарыт Моцарт, и Вера задумалась, какой дар достался ей.
Я думал, что дар нашей любви, умение думать вместе и чувствовать друг друга на расстоянии, но она сказала – нет. Любовь – это любовь, а дар у нее – точно определять, сколько нужно начинки. И действительно, она никогда не ошибалась в количестве фарша для перцев, крема для пирожных, огурцов для банок и прочее и прочее. Всегда четко сходилось, хотя Вера никогда ничего не взвешивала и не высчитывала.
И она никогда не могла объяснить ни себе самой, ни другим хозяйкам, как это у нее выходит.
Вот в чем опасность дара. Ты можешь им пользоваться, но не способен понять его и передать другим. А когда люди не могут забрать у тебя то, что им хотелось бы иметь, это очень их раздражает.
И у меня тоже был свой дар… Впрочем, он никуда не делся, напротив, я потерял в жизни все, кроме него. Но об этом напишу потом.
Выходные Лиза провела на редкость бестолково. В новом романе не прибавилось ни одного слова, и вообще она была способна думать только о том, позвонит Руслан еще хоть раз или нет.
Телефон молчал, не радуя ее даже мимолетной надеждой в виде рекламной эсэмэски.
Лишь в воскресенье она немного отвлеклась, убирая квартиру и готовя праздничный обед к приезду родителей, но в итоге мысли, что она такая хорошая хозяйка, а никому это не нужно, расстроили Лизу еще больше.
Одно только радовало – на работе было все тихо. Ни трудных дел, ни косяков, за которые ее могло бы отругать начальство. Можно спокойно предаваться отчаянию, не отвлекаясь на всякие глупости.
Лиза неторопливо, не особенно вникая в суть, печатала обвинительное заключение, как вдруг в кабинет к ней зашел Зиганшин и без разрешения, с шумом выдвинув стул, уселся напротив нее.
Многообещающее начало, вяло подумала Лиза и убрала руки с клавиатуры.
– Елизавета Алексеевна, вы вообще убитая в голову? – спросил Зиганшин тихо.
– Я так понимаю, это риторический вопрос.
– Не хами! Я пытался с тобой по-хорошему, но ты слушать не хочешь. Через какое место до тебя дойдет, что нельзя чужим операм информацию сливать?
– Не поняла?
Возмущение вышло ненатуральным, Лиза прекрасно все поняла. С некоторым опозданием она вспомнила, что Петя Ильичев в университете снискал репутацию парня "душа нараспашку", причем распашка эта касалась больше чужих секретов, чем его собственных.
– Я никакой тайны следствия не нарушила, – буркнула она.
– Да? А на кой черт ты ему рассказала про нашего психа?
– Совпадение просто.
– А если не просто? Если Петенька нароет что-нибудь? И что тогда будет? Он молодец, а мы, как обычно, все прощелкали?
Лиза вздохнула. В сколько-нибудь заслуживающих внимания голливудских боевиках когда происходила завязка сюжета, следующие пятнадцать минут экранного времени посвящались выяснению вопроса "кто тут главный". Зиганшин, видимо, уважал американский кинематограф и строго следил за тем, чтобы быть главным во всем и везде.
Ей, наоборот, казалось, что главное – найти преступника и справедливо осудить, а кому достанутся лавры, уже второй вопрос. Может быть, она так считала потому, что ей самой лавры никогда не доставались…
– Ты как обезьяна с гранатой, – сказал Зиганшин грустно, – но я постараюсь тебя обезвредить.
Он посмотрел на нее с таким холодным презрением, что Лиза поежилась.
Наверное, надо было объяснить Мстиславу Юрьевичу, почему она встретилась с Петей и что не рассказала ничего такого, что бы Ильичев сам не мог прочесть в сводке, но ей стало противно унижаться.
Ильичев, конечно, скотина, хотел получить у нее протекцию, а когда Лиза отказалась, решил действовать на свой страх и риск. Подумал, если я сдам ретивого следователя, Зиганшин увидит мою лояльность и возьмет меня к себе. Что ж, теперь ей не поздоровится, но и Петя места не увидит, Мстислав Юрьевич не любит предателей.
Ладно, нечего печалиться о бывшем сокурснике, надо думать о собственной судьбе. Зиганшин – умная сволочь, и найти на нее компромат ему труда не составит. В каждом деле есть мелкие недоработки, недочеты, которые при желании можно раздуть до огромных размеров. Потом он просто может поручить какому-нибудь оперу тупо подставить следователя Федорову, и опер согласится, ну, кроме, может быть, Васи Шаларя. А может быть, и Вася пойдет на это, в конце концов, что такое дружба против гарантированного дохода от коррупционных схем?
Лиза оглянуться не успеет, как схлопочет такие неприятности, что останется или уволиться, или, в лучшем случае, перевестись в какой-нибудь отдел с дурной славой.
Сейчас у нее нет особых перспектив, но работа близко от дома, район приличный, коллектив стабильный, вполне нормальное место досидеть до пенсии.
Не хочется по прихоти Зиганшина попасть в такую дыру, куда добираться два часа и каждую секунду кто-то получает в морду.
Лиза почувствовала, как на глазах накипают слезы, так ей стало себя жаль. Всю жизнь она барахтается одна, пытается удержаться на воде, уже не мечтая куда-то выплыть, и не знает, что это такое – уцепиться за протянутую руку.
Никто и никогда ей не помогал, начиная с собственных родителей. Если она бежала к ним со своими бедами и проблемами, единственное, что слышала: "Ты сама виновата" – в разных вариациях. Мама с папой долго и нудно обсуждали ситуацию, указывали, где Лиза допустила ошибку, какие именно негативные свойства характера побудили ее поступить плохо и как хорошая девочка с легкостью могла бы избежать несчастья. Но никогда, ни при каких обстоятельствах они ничего не делали.
Со временем Лиза перестала делиться с родителями, наоборот, если у нее возникали неприятности, первой заботой было сделать так, чтобы мама с папой о них не узнали. Иначе дело усугублялось проповедью, разбором ее морального облика и умствованиями "а вот если бы ты это, то они бы то, и ничего бы не случилось".
Лиза чувствовала себя защищенной только в тот год, который была с Гришей. Она знала, что идет рука об руку с сильным человеком, и вдвоем они смогут пережить любой удар.
Но судьба оказалась еще сильнее, и теперь Лиза болтается одна на самой обочине жизни. Ни должности, ни покровителей, ни заступников. Любой имеет право ткнуть ее носом куда угодно, и она не сможет даже найти утешение в семейном кругу.
Ох, если бы она могла сказать начкриму: "Эй, Зиганшин, я выхожу замуж! Вот вам мои дела, хотите расследуйте, хотите – в задницу засуньте, а у меня теперь другие интересы в жизни!"
Лиза потянулась к телефону. Как бы то ни было, но она имеет право еще на одну попытку!
– Руслан, это я, – сказала она глупо, будто он не видел, кто звонит.
В трубке помолчали, потом сказали:
– Здравствуй, Лиза.