- Да нимфетки его. Которых уж так хотелось всю жизнь. Но был не дурак, понимал: нельзя дать себе волю и просто написать как хочется. Это будет провал, будет анти-литература. В литературе обязательна трагедия, облом, моральный урок. "И понял вдруг, что я в аду." И он раз за разом подступался к этой теме и писал - с обязательным адом. Но в чём штука-то: на продольном срезе всё равно видно, как всё сползает, как ад этот с каждым разом всё позднее настигает. Смотрите: рассказ "Сказка", 20-е годы - герою всё можно, надо только выбрать, любая будет его; он выбирает нимфетку - и сразу облом, выбрал не так, даже разглядеть не успел. Следующая нимфетка в "Приглашении на казнь", 1935 год: уже горяче́е, уже разглядел, даже помечтал, даже обнялся невинно, но облом тем более. Повесть "Волшебник" - "черновик Лолиты", конец 30-х: тут уже почти достиг, уже лежит с ней рядом, спящей, уже готов и более чем готов - но она проснулась... облом и смерть. Дальше "Лолита", 50-е: тут уж совсем всё, добился, поимел, насладился. Счастлив ли герой - вопрос, но "он с ней был". Ад и трагедия настигают, но уже в самом конце. И, как финал, "Ада", 60-е: это уже практически порнография, облома нет, точнее он временный - после бурной и наконец-то полностью взаимной любви с двенадцатилетней и потом пятнадцатилетней они просто на время расстаются. Максимум трагедии - изящное самоубийство младшей сестры героини, которая, вишь ты, тоже с героем хотела, а он её отверг. А потом - счастливое воссоединение с героиней и хэппи-энд до старых лет. Поглядывая на постаревшую жену... опасливо так...
- Зато он "ебаться" не писал...
- ...Что?... А, да, Маш, верно... слова fuck у Набокова нету, конечно. Секундочку, проверю... Да. Nor even swive. Ну... простим угрюмца, был аристократ всё-таки... Я о другом, что... как видите, никакая гениальность не спасает от таких вот обвалов, сползаний. Как в фэнтази - инфляция всемогущества...
- Так ведь он же выдумывал. Писал из головы... эти-то сюжеты? В реальности-то у него ничего ж такого не было? Ну и вот... без твердой опоры... сполз, в итоге.
- Ну да... но это неважно, в каком-то смысле мы всё из головы пишем, откуда ещё... Здесь просто неизбежная логика творчества: нельзя повторяться, каждый раз надо идти дальше, где ещё не бывал... А вот в этой именно теме "идти дальше" - эквивалентно... простому соитию, которое именно идёт дальше, неостановимо к оргазму, и всё. И которое изобразить - будет мастурбация и ничего больше. Во всяком случае, не литература никак...
- А мастурбация не секс, что ли?
- Ну... секс, конечно, но я же говорю - не литература. Провал.
- Нет, погоди, это важно, мне кажется... То есть такой закон, да, что нельзя одно только счастье, надо обязательно облом? На каждого героя злодей?
- Ну... примерно, да, а разве...
- Не, Андрюш, это фигня, извини меня конечно. У искусства никаких нету законов, кроме тех, что мы... нет, даже не так: кроме одного закона: торкать должно. Торкать, и всё! А как и чем, неважно. Как в биологии, собственно: выжить и оставить потомство, а уж тушкой или чучелом... Работает усложнение - будем усложняться, в других условиях лучше проще - пожалуйста, деградируем докуда можно. И в искусстве: работает с моралью, торкает - будем сочинять с моралью...
- А сейчас что, мораль не работает уже?
- Да почему сразу... работает вполне себе, современная. Людям же приходится по-прежнему такие вопросы решать, даже и сложнее чем раньше... они хотят про это читать и писать, и смотреть. Торкает исправно. Но появляются и новые вещи, которые по-новому торкают. По-другому совсем. Вот ответь мне, почему для тебя мастурбация сейчас было ругательное?
- Да не ругательное! Просто одно дело литература, а...
- Нет, ты ругался всё-таки. Потому что - нет, я же понимаю прекрасно - представить, как Набоков этим занимается... фу, да? А собственно, почему? Потому что он немолодой мужик? А была бы молодая девчонка, совсем другие чувства?
- Катя, погоди, ну при чем тут чувства...
- Да как это при чем! Чувства ж это и есть торканье, будь то литература или что угодно. Нам просто неприятно, когда мы видим, что кому-то хорошо... Смущение, неловкость... противно... Но стой, опять же не всегда, хм-м... а давай посмотрим когда...
- Вот именно. Когда не секс, а еда, например... брат Горанфло какой-нибудь, жирный боров - вполне себе симпатичный персонаж, обжорство его с удовольствием расписывается и с удовольствием читается. Почему?
- Я решу вам шутя этот жалкий пример! Да потому что племени надо держать секс в узде, надо прятать, чтоб не передрались все...
- Ну нет... Так можно объяснить только инстинкт прятаться, тем более уязвимость особая в этот момент... cover my ass... но не инстинкт стесняться смотреть, понимаешь? И главное: всё-таки мастурбация противнее, чем секс двоих, вот почему? Хотя с точки зрения "чтоб не передрались", как раз, от мастурбации опасности гораздо меньше, согласись...
- Эгоизм?
- А обжорство не эгоизм? Нет, здесь ещё что-то... Сейчас, дайте сообразить...
- ...А по-моему, просто фричество.
- В смысле?
- Ну если он сам с собой - значит ему бабы не дают, значит он фрик ущербный, фу его. И всё объяснение. А обжора как раз - воплощённое здоровье и нормальность...
- Ну да! Да! Маш, ты гений! Действительно, просто всё. Всегда были омега-самцы в племени, без шансов на самок, и самоутешались как могли. В результате мастурбация закрепилась как маркер низкого статуса и ущербности. Секс приватен, но им всё равно хвастаются, намекают, подглядывают. Мастурбацией не хвастается никто и никогда. Вот тебе и...
- Отсюда же и гомофобия, отчасти, наверно...
- Точно. И вот так оно и до сих пор, представьте? Никакие сексуальные революции это не сдвинули. Ну то есть, конечно, теперь все знают, что параходики это не вредно, но никто не горит желанием это показывать и смотреть. При том что какая угодно жестокость и смерть - это полёт нормальный, никто и не думает стыдиться... или хотя бы не признаётся. Учимся не выдавать внутреннее передёргивание, когда цитируем: "падали старушки"... "а я лишь пнул ногой"...
- И так мы возвращаемся к литературе...
- Да. Потому что автор всегда один, по определению. В отличие от кино, кстати - там ты глазами видишь людей, разных, и мозг переключается в режим подглядывания за жизнью. А текст - это всегда монолог, одинокий голос, иллюзию живых людей там гораздо труднее сделать. И если в тексте удовольствие, радость, счастье - особенно счастливая любовь, но не только! - наша сигнализация, врожденная, начинает верещать. Единственный способ её заткнуть - убить счастье обломом. В результате порнуха насилия, войны и всяких таких вещей - причем прямая порнуха, ну видно же, как автора прёт от этого, и без малейших тебе обломов в обратную сторону, то есть без просветов... такое у нас канает за литературу, даже и в первых рядах. "Юноша, любивший гибель"... А порнуха счастья - это нам сразу мастурбация, фи. Это нормально, вот скажи?
- Так ведь "порнуха счастья"... она вообще бывает? Пример?
- Именно! Именно! Её мало что нет, ты ж вот прям сейчас и запрещаешь нам её писать! "Ада" - провал, согласна, но не потому что там трагедий мало, а просто... герой мерзкий тип, противно. И мир картонный, именно что мастурбация, натужное фантазирование, куда-то испарилась вся его наблюдательность. Притом же у Набокова полно мерзавцев было всегда, но тут он первый раз стал... не просто героем и повествователем, это-то было, но и как бы главным содержанием всей книжки. Никакого контрапункта, все прочие персонажи - как порождения его же уродского воображения, тоже мерзости изводы, включая Аду. Беспросветно и тоскливо там всё, а вовсе не хэппи-энд...
- А раньше был контрапункт?
- Ну... Раньше вон даже "Подвиг" был - последняя вещь, наверно, в которой вообще ни одного мерзавца... тоже своего рода подвиг для него. Даже в "Даре" протагонист уже... попахивал...
- Что-о-о?!
- Да Маш, ну правда же... Самолюбование, поза, на Чернышевском зачем-то оттоптался, просто потому что под руку ему... но не будем об этом, ладно, не сейчас! Я просто хочу сказать, что он вовсе не был монстром, прекрасно всё понимал. Жалостлив был вот... Но и умел бить на жалость. Знал как. Да и то, со временем - жалость всё карикатурнее, всё сделаннее... Сравни хоть Лужина и Пнина. Тоже прогрессия... Но и мерзавцев своих он - из той же головы вынимал. Вот совместимо у него оказалось, человек сложная штука, what else is new?
- ...Ну так вот ты и согласилась, кажется. Всё-таки облом, получается, нужен... нужна трагедия, Ван Вину по рогам надавать, так?
- Плохому да, надавать! Если пишешь про мерзавца, изволь ему что-то противопоставить... или хотя бы открыть про него, объяснить. Я ж говорю, мораль никто не отменяет. Даже и наоборот, она победила, нам как бы всё понятно уже, известно откуда берется всё это и как лечить, и поэтому становится скучно про мерзавцев читать, и неприятно, и на автора такого уже косимся с подозрением. Что Набокова сильнее всего и бесило: он всё пытался поддерживать разделение, герои одно, а автора не тронь, про автора вам вообще знать незачем. Понятно, но глупо... Так что вопрос-то главный вот именно такой: а зачем про мерзавца писать? Зачем он вообще нужен? Что в жизни есть - не оправдание, мало ли что в жизни есть. Толкину вот понятно почему Моргот был нужен: не только чтобы сюжет двигать, главное - он действительно верил, что в мире есть разумное и абсолютно злое, отпавшее начало. На то он был католик. Но мы-то понимаем, кажется, немножко больше уже, да?
- Мы знаем зато, что есть хаос, лень, глупость... энтропия... да и насилие никуда не делось, почему нельзя об этом писать?