Удога видел на ярком солнце лопасть в свежих мохрах древесных волокон, обитых за день гребли водой, пухлую розовую руку, крепко державшую весло там, где кругленькое белое отверстие в резном утолщении. Девушка поставила оба весла и даже не поглядела на Удогу.
– Подожди! – сказал он.
Но девушка налегла на весла и отъехала. Течение быстро несло ее, и она гребла сильно. Теперь ее лицо стало черным. Вскоре лодка стала, как щепка, маленькой и тоже черной.
«Что это за девушка? Откуда она? Зачем была тут? Почему у нее такие волосы?..»
Удога осмотрелся.
– Э-э! Ведь тут близок шаманский остров, – снова вспомнил Удога.
Вон он, залег среди реки, весь в солнце, с песчаными буграми и обрывами, с лесами кедра, лиственницы…
На острове видна рогатая лачуга. Торчат крайние, неотпиленные жерди крыши. На них – резьба. По сторонам тропы, ведущей к дому, – два толстых мертвых дерева. Из них вытесаны плосколицые идолы с мечами на башках. Блестят сейчас две белые морды, будто высунулись страшилища из леса.
«Может быть, ездила ворожить к нашему шаману Бичинге?»
Удога залезает в оморочку, налегает на весла.
– Э-э! Вон и сам шаман куда-то едет! Кто-то везет его. Наверно, едет хоронить… Или лечить…
Лодка шамана как-то сразу оказалась вблизи Удоги. Она мчится быстро. Гребут десять гребцов. Удога упал в своей оморочке ниц. Но подглядывает.
Видно лицо шамана. Он почти слепой, сухой, с седыми косматыми волосами, в богатом халате и со множеством серебряных браслетов на руках. Держит шаманскую палку с резьбой. Его лодка проходит. Поехал куда-то… Не туда, куда девушка. И не в нашу деревню. К устью Горюна едет…
Удога поднял голову.
«Шаман уехал!»
Сразу две встречи: хорошая и плохая…
Он опять налег на весло и разогнал оморочку. День такой ясный, чистый, на душе весело. Удога улыбается.
«Кто такая и откуда?» – запел Удога.
Ханина-ранина…
Ты прекрасна и светла,
Ханина-ранина…
Отец ждет! – удар весла.
Мама ждет! – удар весла.
Брат ждет! – удар весла.
Вот и деревня, своя деревня. Удога подъезжает к берегу и пристает к пескам. На вешалах множество жердей, унизанных рядами распластованной красной рыбы. На корчагах и на жердях растянуты невода.
Онда – небольшое стойбище. Десятка два глинобитных зимников [4] приютилось у подножья невысокого прибрежного хребта. Сразу за селением начинается дремучая тайга.
Напротив Онда, посредине реки, протянулся другой высокий остров, заросший ветлами, ильмами, осинами, кустарниками и краснолесьем. Летом на острове белеют берестяныебалаганы стариков, а сами отправляются в тайгу.
Бегут радостные собаки. За ними идет отец Удоги – Ла. Он с медной трубкой в зубах, в коротком светло-коричневом халатике из рыбьей кожи. Лицо его темнее халата, а волосы седые.
Удога целует его в обе щеки.
Подходит мать Ойга. У нее кольчатые серьги в отвислых больших ушах, плоский нос. Сын целует ее.
Подбегает брат Пыжу. Удога снова целуется. Пыжу смеется, что-то шепчет ему на ухо.
– Ты набил хорошей рыбы! – удивленно говорит отец, заглядывая в лодку. Там лежит громадный таймень. – На Горюне был?.. На той стороне?
Удога поворачивается и молча идет домой.
Пыжу догоняет брата, хватает его за плечо, за шею, смеется, прыгает, толкает в спину.
Ойга берет из лодки тайменя.
Вечер у очага. Отец сидит на кане у маленького столика, поджав босые ноги так, что видны толстые черные пятки.
Все едят рыбу. Удога печален.
– Что с тобой, сынок? – спрашивает Ойга. – Ты совсем плохо ешь… Она гладит сына по голове.
Удога молчит.
Ла отрезает длинный ломоть рыбы и, втягивая ее в рот, быстро заглатывает.
Пыжу сосет рыбью голову и с любопытством таращит глаза на брата.
Удога облизывает пальцы, встает с кана, как бы не зная, что делать.