Кузнец еле очухался от сна, поднялся, всклокоченный, злой:
— Пошто разбудили?
Ему в руки — пистолет работы мастера Кухенрейтера:
— Можешь починить?
Кузнец глянул на пистолет, разом соскочил сон; оружейник, положив на ладонь пистолет, залюбовался:
— Важнецкая работа, да-к… Непременно сделаю! Отчего же?
А сам глаз от пистолета оторвать не может: тонкая, диковинная работа приковала взор сметливого тульского кузнеца.
Спустя три дня в воеводскую избу явился кузнец Никита Антуфьев и настоял, чтобы его допустили к самому царскому посланцу. У Шафирова в ту пору шли важные государственные дела. По воеводским привольным горницам толкался народ. Потребовал к себе Шафиров знатных тульских служилых людей, купцов, подрядчиков, военных — ко всякому он имел неотложные поручения — и распекал нерадивых. Требовал срочного литья, от купцов — пеньки, добротного тесу. Затевал царский сподручный большие дела.
Со страхом доложили Шафирову:
— Пистолет кузнечишка припер, да со своих рук не слушает, самому передать намерение имеет.
Шафиров — дела в сторону:
— Веди!
Народ засуетился. Кузнеца Никиту Антуфьева ввели в горницу. Шафиров поднялся с кресла, невтерпеж: «Что стало с пистолетом столь знатной работы?»
Народ в стороны раздался. Стоит кузнец Никита Антуфьев один посреди горницы — высокий, голова под потолок, статный, плечистый, бородища — черной волной. На ладони — пистолет.
Шафиров подошел к рослому кузнецу, хлопнул его простецки по плечу:
— Сделал?
— Спытайте! — Кузнец протянул Шафирову пистолет.
Вельможа с жадным огоньком в глазах дорвался до пистолета. Военные, бородатые купчишки да приказные кругом сгрудились. И самим как-то лестно стало:
— Ай да тульский кузнец, такой пистолет наладил!
Шафиров повертел, покрутил в руках пистолет, крякнул от удовольствия:
— Гоже!
Тут он неожиданно хмуро сдвинул черные брови и строго посмотрел на кузнеца:
— И мой и не мой пистолет. На моем метка, а на этом — нет!
Кузнец улыбнулся, на закопченном лице блеснули крепкие зубы:
— Верно, боярин, пистолет этот не твой, а моей собственной работы!
Шафиров поднял на кузнеца изумленные глаза:
— Не может того быть!
Кузнец с хитринкой усмехнулся в цыганскую бороду.
— У твоего пистолета, боярин, попортилась затравка, постарался исправить. А чтобы не скучно было, не угодно ли тебе, боярин, взять два пистолета вместо одного.
Вынул кузнец из-под полы другой пистолет столь же отличной работы и совершенно под стать первому. Шафиров глянул на пистолет, глаза загорелись:
— Близнецы!
Стали испытывать и сверять пистолеты: стреляли, вертели в руках, приглядывались до боли в глазах и никакой разницы между пистолетами не нашли.
— Ой, как тоже!
— Ай да кузнец!
— Вот те ружейник! Не токмо солдатские фузеи [1] готовить может, но, статься, и пистолеты на немецкий лад.
— Сколь превосходные вещи! — развеселился вдруг Шафиров.
— А ты, сударь, получше вглядись в другой пистолет! — Кузнец-поднял черные как уголья глаза на Шафирова, взял пистолеты из рук вельможи и показал секретную меточку. По ней-то Шафиров и признал, что один из пистолетов действительно подлинной работы Кухенрейтера, а другой сделан самим тульским кузнецом.
— Молодчага! — хлопнул кузнеца по плечу Шафиров. — Эй, чару!
Кузнец степенно поклонился, глаза посуровели:
— Благодарствую на том, не в обиду вам: хмельного в рот не беру.
— Гоже! — засиял вельможа, подошел к столу и выложил, как один, сто серебряных рублей. — Жалую за сметку.
Кузнец чинно, неторопливо собрал со стола деньги и уложил в карман.
Шел ружейник домой и ног не чуял под собой. Шутка ли — сто рублей! Вон куда метнуло!
В эти минуты вспомнилось кузнецу былое, как он с батей пришел по горести из родной деревеньки Павшино в Тулу, в Кузнецкую слободу, и стали они искать свое счастье. Батя, Демид Григорьевич Антуфьев, отличался отменным здоровьем, был крепок, в небольшом возрасте, всего под сорок годков, и с ранней юности занимался кузнечным мастерством.