Я так устаю рыдать и беситься, что еле нахожу в себе силы слезть с подоконника, выпить коньяка и скурить несколько табачных палочек подряд. Терпкая жидкость обжигает уставшее разодранное горло. Брожу по квартире из комнаты в комнату и переворачиваю наши фотографии. Это прощальный ритуал. Спрятать то, что вызывает боль. Призывает воспоминания. Подхожу к гардеробной, хватаю несколько вешалок с его костюмами и злобно бросаю их с балкона. Смотрю, как они летят вниз, как сговорившаяся стая птиц, ровно, плавно, изящно распахнув крылья. Вот они друг за другом приземляются на асфальт, а накрывает все эту стаю отдыхающих на тротуаре одежных птичек его любимый серый пиджак, сшитый у Юдашкина. Ну вот и все! Вот и все...
Обида сменятся разочарованием.
Больно признаться себе в том, что ты дура. Боже, какая же я дура.
Что я делаю? Веду себя, как самая последняя телка на планете, пальцем деланная, на помойке найденная.
Безвыходность. Когда не знаешь, что делать, совершаешь глупые поступки. Или я всегда совершаю глупые поступки? Смешно. Что я этим хочу сказать? Я ненавижу тебя, Серж! Он не слышит. Смешно!
А шмотки бомжам пригодятся.
Сажусь на наш плетеный гарнитур, балкон у нас – комната здорового курения, здесь мы любим, нет, правильнее будет сказать, любили смотреть на звезды и пить свежезаваренный кофе. Здесь лежит летопись нашей семьи в стихах. Глупая традиция – рифмовать самые яркие моменты жизни и еще картинки к ним подрисовывать. Я беру его.
Открываю на первой попавшейся странице – описание презентации открытия трех моих центров красоты. В кривосложенной стихотворной форме мы вдвоем описываем, как это было: толпа народа, журналисты, именитые гости, мои расфуфыренные труженицы-подчиненные и цветы-цветы-цветы.
Я стояла тогда на огромной сцене и искала глазами его глаза. Я никогда не начинала говорить на публике без его поддержки, он всегда был в зале, всегда справа от сцены, всегда ласково смотрел на меня. "Ну давай, ты сможешь, давай!" – говорили его глаза. И я говорила им, я разговаривала с ними, они слушали меня.
На открытии выступал Шарль Азнавур, как божественно он пел! Мы танцевали весь вечер, и мне казалось, мир у наших ног, потому что мы вместе, а двое – это много, это очень много.
Une vie d’amour
Que l’on s’était jurée
Et que le temps a désarticulée
Jour après jour
Blesse mes pensées
Tant de mots d’amour
Que nos cæurs ont criés
De mots tremblés, de larmes soulignées
Dernier recours
De joies désharmonisées.
Я напеваю слова песни и снова плачу. Плачу. "Вечная любовь". Фальшивка, американская мечта. Мы придумали иллюзию и пытались оба поверить в нее. Мы изо всех сил создавали свою сказку в надежде на то, что у нас настоящее супружество, а не какой-нибудь там брак. Верить в детские фантазии Сержу надоело быстрее. Слезы падают на разрисованные фломастерами листки, и красным цветом я дописываю финал нашей летописи. Хеппи-энда не будет.
Разрушился рай из последних сил,
В который мы больше вернуться не сможем!
Я прикуриваю сигарету, беру зажигалку и с маниакальным удовольствием сжигаю в пепельнице нашу "сказку на двоих". Бумага горит ярким синем пламенем. Ну вот и все.
А может, взять сейчас и уйти, уйти навсегда и больше никогда его не видеть, не вспоминать, вычеркнуть из жизни? Забыть. Начать все заново! Может, бог хочет, чтобы мы сначала на своем пути встречали не тех людей, чтобы потом смогли обрадоваться тому единственному? Но я уже встретила его. Его невозможно назвать не тем. Это просто я не та. Это со мной что-то не то!
Я залезаю с головой под одеяло и вспоминаю детскую игру "Меня нет. Я в домике". Меня нет. Меня нет. Нет. Все это не со мной. Меня нет. Я держусь из последних сил, жду его. Я хочу, чтобы он довел дело до конца, рассказал мне правду, размазал меня ей по этой кровати. И может, через боль и злость на него я смогу начать новую жизнь. Я что-то пойму.
На улице уже светло – я держу его телефон у груди, как младенец любимую игрушку, сил плакать больше нет. Его тоже нет. Все очень реально, живо, и в то же время игрушечно, инородно, иностранно, непонятно. Ясно только одно – я ничего не смыслю в человеческих взаимоотношениях и сексе как в неотъемлемой их части. Теперь мне жизненно необходимо все это узнать...
* * *
В мире существует тысяча сценариев развития любой жизненной ситуации. Но ведь все это столько раз было... Пока не отыграешь все игры, придуманные до тебя, не придумаешь свою. Ту, которая называется "индивидуальная жизнь". Может, ее можно придумать, отказавшись отыгрывать уже придуманное? С чего начнем?
Можно представить, что я первая женщина на земле – Ева. Я не знаю, как все устроено, как что работает и что из чего вытекает. Я могу придумать свои законы. А потом прийти к тому, что жизнь – это новизна, в каждый миг законы, придуманные вчера, сегодня уже не действуют. Так ты открываешься новым играм. Новым возможностям, которые есть сегодня, но которых не было раньше и уже не будет завтра. Это будет моя игра, та, в которую еще никто не играл.
Глава 3
Экзекуция комплексов
22 года – стройная брюнетка с длинными ногами.
Пора жениться – четыре года его люблю до беспамятства. Где он еще найдет дуру, которая будет с ним в машинки играть и шерсть на груди расчесывать? Овладела техникой орального и анального секса, рецептами его мамули, чего ему еще надо? Не уйдешь, я не сдаюсь без боя.
27 лет. Состоявшаяся женщина с хорошей зарплатой.
Господи, ну зачем я связалась с этим идиотом? Всего пять лет после свадьбы и вместо мужа – домашний крикун-надзиратель, зачем я только как его мамаша стряпать научилась? Срочно найти молодого любовника! Сексуального, строптивого, темпераментного... У-ухх.
31 год. Карьера на взлете, здоровья ноль, уже мама.
Вчера первый раз изменила мужу с соседом по даче – дергала сорняк, налетел, обхватил. У-ухх! Стыдно-то как, главное, чтоб мой не узнал. Скорей бы выходные, столько работы еще на грядках!..
36 лет. Успешна, привлекательна, обаятельна. Надо успеть пожить в свое удовольствие. Ну что, ты к другой, я – к другому. Разошлись дороженьки. Делим имущество, и в добрый путь. Барабан на шею, ветер в горбатую спину.
40 лет. По лицу – девочка (ботокс), по попе – апельсин (массаж не помог).
Все мужики – козлы. А я не пропаду, у меня есть кот и телевизор.
Сидишь в своем тихом привычном мирке и всеми силами делаешь вид, что все правильно, все идет по плану, все предсказуемо понятно. В списке не сделанных еще в жизни вещей у тебя стоит:
1) не была на крыше в 4 утра;
2) не приходилось быть в обезьяннике;
3) не знаешь, что в голове у психбольных;
4) не посадила дерево или хотя бы куст;
5) не прыгнула с парашютом;
6) не знаешь санскрит;
7) не промокала под дождем до мозга костей;
8) не знаешь ответа на вопрос, есть ли на самом деле бог?
И вдруг – бабах! – и в доли секунды мир твой, этот привычный, понятный с таким вот списком непознанного, рушится, превращается в обломки. Строила, строила...
Друг моего детства Виктóр искусно ковыряет салат из морепродуктов, демонстрируя знания светского этикета. Вечно молодой, вечно пьяный, заядлый холостяк и отпетый сердцегрыз, тусовщик и пафосник, наставляет меня на путь истинный. Его ручная шиншилла лениво зевает, сидя на коленях. Острые зубищи начищены, как ботинки Виктóра. Какие же люди садисты – тащить маленького зверька в теннисный клуб, и меня, кстати, депрессивную, обиженную на жизнь, туда же. Какой на фиг теннис. Я сейчас чувствую себя, как любимый мяч футболиста-садиста. Живого места нет, сплошная боль.
Смотрю на Виктóра, как кариес на бормашину, понимая, что сейчас он дорушит обломки моего представления о мире.
– Тетки – существа очень чувствующие, лучше, чем мущинки, только это расковырять надо. Секс – он, сцуко, для них сложный. Для мущинок сунул, кайфонул и бежать. Наше дело не рожать! А тетки – сразу дети там, любовь, морковь. Мечты. Вы в этих мечтах, сцуко, так зарываетесь по уши, что вам уже и не до секса, а нам-то что делать? Мы-то не привыкли в мыслях ибаццо. Нам надо в реальном времени!
– Да я и в мыслях этого не делаю, если честно!
Нос все время заложен, слезы льются, как будто глаза луком намазаны. Я понимаю, что ничего не понимаю, и от этого еще обиднее, все время плакать хочется.
– Девушки, не бойтесь секса, хрен во рту вкуснее кекса!
Интеллигентно Виктóр со мной не общается, я так давно его знаю, что он может себе позволить расслабиться и быть тем, кто он есть. При мне друг изъясняется исключительно на "подонкофском" языке, а со своими барышнями на великосветском.
Звали его по паспорту Виктóр Порушкин, но он решил сделать себя Виктóром Леви. Намутил себе французское гражданство и купил генеалогическое древо, где "засвидетельствованы" его аристократические корни.
Виктóр, то есть Витек, – человек, про которого говорить можно долго и исключительно прилагательными. Этот святой человек просто необходим в хозяйстве. Мастер продавать воздух и, что важно отметить, за баснословно дорого. Это он придумал раскрутку моих салонов красоты, посоветовал зарегистрировать бренд во Франции, сделать очень дорогой французский сайт и в Москве продвигать салоны как бренд мега-известного парижского стилиста. После охмурения Витьком пары звезд французской эстрады, была продана легенда о том, что этот суперстилист якобы обслуживает элиту Франции. Московские пиплы, бегущие за европейской модой, по цепной реакции ломанулись в мои салоны.
– Почему он мне изменил, Витьк? – хнычу я.