Тот, видимо, играл с ней в кошки-мышки и ждал, когда же она, наконец, дойдет до полного нервного истощения и выложит свои карты на стол. Уж Айрис ли не знать, чего он потребует. При одной мысли об этом ей становилось дурно.
Пока Бартон помогал ей перенести свертки в дом, Айрис удалось немного успокоиться. Правда, нервная дрожь не отпустила ее даже в тепле прогретого помещения. Единственное, что утешало, - на этот раз Эшлинг не было дома. Она, слава богу, в Лондоне, с семьей Джун, далеко от незваного папаши, и вернется домой только завтра, к тому времени, дорогая моя малышка, твоя мамочка что-нибудь придумает, уговаривала себя Айрис. Однако что бы она ни говорила, чем бы ни занималась, постоянно ощущалось присутствие Филиппа, как и угрозы, исходящей от него. Что-то следовало предпринять, чтобы разрядить обстановку. Но что? Три недели она живет в состоянии страха. И безучастно ждет, как приговоренный к повешению - неизбежной петли. Пора бы начать действовать.
Чего она, собственно, так боится его? Конечно, она знала раньше совершенно другого человека. Но не мог же он за восемь лет так измениться, чтобы при одном его появлении паниковать? Впрочем, уговаривай себя - не уговаривай, а нервный спазм, сковавший желудок, так и не проходил.
Ее решение взять ситуацию в свои руки, судя по всему, совершенно не совпадало с настроением Филиппа - он вовсе не собирался предоставлять ей такую возможность.
- Очень милая комната, - сказал он, оглядывая уютную, теплую кухню со старомодным дубовым буфетом, большим сосновым столом и удобными стульями. - Я чувствую себя здесь как дома. Может быть, стоит остаться на денек-другой?
- Что?!
- Чему тут удивляться, дорогая Айрис, - не без насмешки произнес он, видя застывшие от ужаса глаза несчастной женщины. - Ты сама говорила, что вы берете постояльцев.
- Да, но…
- И поскольку ты успела сказать, что в данное время у вас никого нет, мне-то, надеюсь, найдется свободная комната?
- Нет, нет, это невозможно, - прерывающимся голосом проговорила она, пытаясь найти подходящий предлог для отказа. - Мужчина… в доме, где только одни женщины. Я думаю, это не очень хорошо. - Ей бы хотелось, чтобы голос ее звучал более убедительно.
Брови Филиппа удивленно поползли вверх.
- Ты хочешь сказать, что у вас не останавливался ни один мужчина?
- Ну… - запнулась она под пристальным, насмешливым взглядом ясных голубых глаз.
- Очень разумно с твоей стороны не пытаться лгать мне. Ты никогда толком не умела этого делать, - усмехнулся он.
Айрис тупо уставилась на нежеланного гостя, а тот тем временем, не торопясь, снимал пальто. У нее началась ужасная головная боль. Сильное нервное напряжение снова сковало все тело. Состояние, в котором она пребывала, никак не способствовало рассудительности. Выхода из создавшейся ситуации она не видела.
Ей показалось, что Фил принял решение заночевать в Холле внезапно, буквально минуту-другую назад. А может быть, просто дразнит ее, намеренно пытаясь сбить с толку, довести до такого состояния, когда она будет неспособна сопротивляться и согласится на что угодно? Лучше выбрать тактику безразличного ожидания. Скажем, спокойно, не торопясь, провести экскурсию по дому, а потом, пряча эмоции и собственный страх, попытаться убедить уехать вовсе или остановиться в гостинице.
- Хорошо, я покажу тебе Холл, - деловито приступила она к исполнению роли равнодушной хозяйки.
Но через минуту он поломал едва намеченный ею сценарий поведения. И она поняла, что вряд ли удастся быстро избавиться от настырного гостя. Едва они приступили к осмотру дома, вдруг он стремительно выскочил на улицу. Вскоре, правда, вернулся, неся взятый из машины небольшой дорожный кейс. И последовал за Айрис, поднимающейся вверх по лестнице.
- Я до сих пор не могу поверить, что ты действительно хочешь остаться здесь на ночь, - беспомощно пожимая плечами, проговорила Айрис, направляясь в комнату для гостей.
- Не можешь? - тихо повторил Филипп.
Он поставил кейс на ближайший стул и насмешливым взглядом осмотрел комнату, в которую его привела Айрис. В ней стояла изящная антикварная мебель. На окнах висели красные бархатные гардины, а на стенах - большие картины в тяжелых золоченых рамах. Все это создавало впечатление одновременно и уюта и роскоши.
- Да, не могу! Так же, как я не в состоянии понять, зачем тебе нужен этот дом, - с вызовом ответила Айрис.
Она слышала, как надтреснуто и тонко прозвучал ее голос. Быстро пройдя мимо Филиппа, молодая женщина приблизилась к большому двустворчатому окну и распахнула его настежь.
- После того как я получил имение по завещанию бабушки, мне пришла в голову мысль: не поселиться ли в Шилдтоне? - медленно выговаривая слова, Фил двинулся по ковру в сторону Айрис. - А поскольку дом в имении сгорел, мне потребуется другой, где я смогу жить. Теперь тебе все ясно?
Объяснение прозвучало довольно убедительно, и все же что-то тут не так. Она почувствовала, что напряжение между ними стало почти физически осязаемым. Казалось, токи взаимного отторжения наэлектризовали атмосферу возле них. Такого не было, когда она ссорилась с ним в машине. Теперь же, находясь в непосредственной близости от высокой, внушительной фигуры, Айрис ощутила крепкое, почти вызывающе сильное мужское тело, от которого шли токи через ткань дорогого костюма. Нет, он изменился. Очень изменился. Это уже не был тот двадцатичетырехлетний парень из их общего прошлого. Этот новый Филипп смотрел на нее сверху вниз, и в блестящих голубых его глазах чудился недобрый отблеск. Айрис видела перед собой зрелого и сильного мужчину. Предчувствие беды, предощущение опасности - вот что рождал весь его облик.
- Если ты действительно хочешь осмотреть дом, то, боюсь, тебе придется немного подождать, пока я не отнесу обед матери, - изменила намеченную, было, тактику Айрис.
- Делай, что считаешь нужным. Ты знаешь, я был удивлен, услышав, что тебе требуется - в наше-то время! - защита… - проговорил Филипп ласковым тоном, в котором нашлось место и для легко угадываемой иронии. - Ну, конечно же, если в доме живут твои мать и дочь, репутация хозяйки должна быть безупречной!
Господи! Неужели я когда-то была влюблена по уши в этого порочного, злого человека? - спрашивала себя Айрис, стараясь пройти к двери, держась как можно дальше от Фила.
- Моя мать нездорова, - некстати произнесла она и ужаснулась, увидев, что он загораживает ей путь.
- А твоя дочь? - спросил он шелковым голосом.
Она не ответила. И продолжала упорно молчать, глядя на него с вызовом. Снова сгустилась и без того нервная атмосфера. Губы мужчины сжались в недобрую тонкую линию, а глаза превратились в твердые осколки голубого льда.
- Не морочь мне голову. Со мной эти игры не проходят! - проговорил он раздраженно.
Тон так резко диссонировал с обстановкой тихой, уютной комнаты, что Айрис отпрянула, как от удара. Филипп опустил руки на плечи перепуганной женщины. Его сильные пальцы сжали мягкую плоть, а затем сильно, почти грубо встряхнули ее.
- Отпусти меня! - закричала Айрис, задыхаясь от унижения и отчаянно пытаясь освободиться из его рук.
- Только после того, как ты поймешь, что бороться со мной бесполезно! - сердито ответил тот. В интонациях слышалась угроза. - Я хочу видеть свою дочь!
- Ты не можешь… - с трудом проговорила Айрис.
Больше она не смогла ничего сказать, так как Филипп еще сильнее сжал ее в своих железных объятиях. Тело Айрис было плотно прижато к его твердому торсу. Он взял дрожащую от испуга Айрис за подбородок и повернул ее лицо к себе. Она успела увидеть ярость в стальных голубых глазах, прежде чем его губы решительно и требовательно прижались к ее рту.
Болезненное, неослабевающее давление, казалось, никогда не кончится. Фил с силой разжал ее губы, не обращая внимания на протесты своей жертвы. Айрис извивалась, пытаясь вырваться, но тщетно. Вдруг она почувствовала, как рука мужчины, крепко прижимавшего ее к себе, скользнула вниз, нащупывая изгибы ее фигуры. Агрессивность поцелуя, который скорее был похож на пытку, стала уходить. Губы Филиппа, чувственно блуждающие по лицу Айрис, стали более мягкими и нежными. Несмотря на внутреннее сопротивление, помимо своей воли она начала реагировать на ласки мужчины, который продолжал держать ее в объятиях.
Предательская теплота разлилась по всему хрупкому телу, плотно прижатому к твердым, мускулистым бедрам. Сказались долгие годы без единого мужского поцелуя. Когда чувственные мужские губы трепетно касались ее приоткрытых губ, а язык настойчиво старался проникнуть внутрь, она уже не нашла в себе сил для сопротивления. Мозг и тело захлестнула горячая волна сексуального влечения. Но ошеломляющий вихрь эмоций не до конца погасил разум. Мелькнула мысль: Фил намеренно использует свои неотразимые мужские чары, чтобы заставить ее признать свою власть над ней. Но что она могла сделать? Непреодолимое желание током пронзило все ее изголодавшееся по любви тело. Воля была парализована бушующей в нем страстью. И не было сил, и не было уже возможности и желания остановить этот мощный эмоциональный взрыв.
Казалось, прошла вечность, прежде чем Филипп оторвал свои губы от лица Айрис и посмотрел на ее пылающие от возбуждения щеки. Она медленно открыла глаза.
С минуту она стояла, не шевелясь. Затем взглянула на Филиппа в замешательстве. Айрис была ошеломлена и смущена столь скорой его победой над ее дремавшими чувствами. Но когда грубые реалии прорвались через затуманенный страстью разум, она с криком ужаса вырвалась из мужских объятий. Пытаясь восстановить прерывистое дыхание, она уставилась на него в полном оцепенении.