- Ах, образно. Ах, фигурально. Поэт ты наш! Бросай на хрен свою стоматологию и кропай вирши! Эх, Юрка… Романтик ты неистребимый. - Иван все-таки улыбнулся, немного успокоившись. - Ну, может быть, ты и прав. Может, и в самом деле зацепила она меня, эта девчонка. Немножко. И как-то по-особенному. Хотя видел я ее всего два раза… То есть три, если считать стриптиз. И почти не разговаривал с ней. Но ты пойми другое. Не про меня все это. Не про меня и не для меня - такие вот девочки с косичками и сине-зелеными глазами… Я по-другому на жизнь смотрю. И если мне иногда баба нужна, то чтоб баба, а не видение бестелесное с ангельскими крылышками за спиной, понимаешь? Понимаешь, в чем разница? У меня жизнь переломанная, у меня душа извращенная и больная… Тебе ли не знать?
- А может, она как раз твою душу-то и вылечит, - не унимался Юрка.
- Душа - это не зуб! - снова вспылил Иван. - И хватит уже образных и фигуральных выражений! И потом… Ну даже если, допустим… Сам же сказал - муж. Муж, дочь семилетняя и еще эта… подружка, будь она неладна. С ума сойти, муж и семилетняя дочь… Ей с виду больше восемнадцати не дашь…
- Ей двадцать шесть.
- Вот ведь братец твой как постарался, - усмехнулся Иван. - Полное досье… Жаль, напрасно старался…
- Да, жаль, конечно… Я и сам удивился, когда он мне про мужа и про дочь… По твоим словам совсем молоденькую девочку представлял…
- Ну да бог с ней. Давай забудем. И накатим еще по банке. - Иван долил остатки "спрайта" в свой бокал, отсалютовал приятелю, сделал несколько глотков.
- Значит… Значит, не будешь ей звонить? И встречаться с ней - не будешь?
А зачем? Чтобы этот ее муж-баскетболист мне фасад расквасил? Или чтоб ее любовница мне его когтями своими расцарапала? Малоприятная перспектива, знаешь ли… К тому же, в любом случае, еще и ребенок. Это что ж мне, по-твоему, придется ее отвоевывать - сперва у мужа, потом у этой… мулатки, а потом… ребенок еще останется… В жизни не мечтал чужих детей воспитывать. А своих… Своих мне, как ты знаешь, Бог не дал.
- Может, даст еще.
- Слушай, а давай ты заткнешься, а?
- Дело твое. Не хочешь - я навязывать не стану.
- Не хочу.
- Значит, не будешь номер ее телефона записывать?
- Не буду.
- Упрямый ты.
- Упрямый.
- Ну смотри, дело твое. Если передумаешь - звони, я тебе номер продиктую. Или можно… На работу к ней… Ну, знаешь, как бы случайно. Она здесь недалеко, в детско-юношеской спортивной школе…
- В детско-юношеской спортивной школе?
- Ну да… И чего ты щеришься, не пойму? Тренером работает.
- По плаванию?
- Нет, по спортивной гимнастике. Здесь, на Чернышевской. Во Дворце спорта.
- Ну, ты все сказал?
- Все.
- Вот и замечательно. Вот и прекрасно. А теперь давай о чем-нибудь… О чем-нибудь более приятном поговорим.
- Это о чем же?
- Да хоть о пародонтозе.
- Мало приятного, скажу я тебе, в пародонтозе.
- Да? Ну вот и скажи, скажи… А я послушаю.
- Послушаешь? Ну, слушай…
В тот вечер Юрка ушел от него в половине одиннадцатого. Иван закрыл за ним дверь и впервые в жизни облегченно подумал: "Ну наконец-то!" Раньше он никогда не испытывал такого облегчения при расставании с другом.
Впрочем, и Юрка раньше тоже никогда не позволял себе два с лишним часа без перерыва рассуждать о зубных болезнях…
Вот гад-то какой, подумал Иван с усмешкой. Теперь ведь всю ночь зубы будут сниться. А зубы, говорят, снятся не к добру.
Может быть, когда-нибудь я смогу рассказать тебе это. Но не сейчас, только не сейчас, сейчас мне даже страшно думать об этом. Пройдет осень, за ней зима, потом снова весна - все просто, все как обычно. День за днем я буду смотреть на тебя и думать о том, как сильно я люблю тебя. Буду думать о том, что эта любовь - самое большое, самое настоящее счастье, которое только можно испытать в жизни.
Раньше я многого боялась. Я боялась, например, состариться. Боялась умереть. Боялась заболеть ангиной, потому что после ангины могут возникнуть осложнения на сердце. Боялась выходить из дому, когда темно, потому что в подъезде у нас часто шастали какие-то подозрительные личности. Глупая, правда?
Сейчас даже смешно об этом думать. Потому что я больше не верю ни в старость, ни в смерть, ни в ангину… Сейчас я боюсь только одного - потерять тебя.
Потерять тебя - это хуже, чем старость и смерть. Наверное, если бы у меня был выбор, я предпочла бы сто раз состариться и сто раз умереть - только бы ты осталась со мной. Только бы ты была рядом. Видеть тебя. Слышать твой голос. Прикасаться к тебе, целовать твои волосы, вдыхать их запах и, обнимая, чувствовать, как бьется совсем рядом твое сердце.
Я ужасно боюсь потерять тебя. Иногда я просыпаюсь ночами в холодном поту, с криком, застывшим на губах, - мне снится, что я тебя потеряла. Что ты больше не со мной. Я задыхаюсь от страха, я успеваю несколько раз умереть от этого страха и рождаюсь заново только в тот момент, когда вижу тебя. Ты рядом, все как обычно, не изменилось ничего - изменилась только я, потому что стала любить тебя еще сильнее. Оказывается, это возможно. Раньше, в той, прошлой своей жизни, когда тебя еще не было со мной, когда мы ничего друг про друга не знали и я боялась старости и ангины, я даже не могла себе представить, что можно любить так сильно. Я знаю - никто и никогда не любил так сильно, как я люблю тебя.
Я люблю тебя - и это самое главное. Это значит, что я никогда не состарюсь, не заболею ангиной и не умру. Я просто не могу позволить себе этих маленьких человеческих слабостей, потому что во мне живет любовь, и эта любовь, я знаю, сделает меня бессмертной. Я буду любить тебя до тех пор, пока ты будешь нуждаться в моей любви, я проживу на свете тысячи долгих лет, побив все рекорды - моя жизнь измеряется не годами, а моей любовью. Ничто не сможет помешать мне оставаться рядом с тобой до тех пор, пока ты тоже любишь меня.
Ты ведь тоже меня любишь. Я знаю, ты сто раз говорила мне об этом, ты даже удивляешься иногда, почему я так часто прошу тебя повторить эти три слова, ты часто смеешься надо мной и иногда даже дразнишь меня. Я прощаю тебе это, потому что ты не знаешь…
Ты многого не знаешь… Вот в чем причина, вот где источник моего страха. В твоем опасном незнании. Вот что заставляет меня просыпаться по ночам в холодном поту, вот что заставляет иногда целовать тебя до исступления и прижимать тебя к себе так сильно, словно в последний раз…
Ты никогда не спрашивала меня о моей прошлой жизни. О той жизни, которая была до тебя и в которой я боялась старости и смерти. В той прошлой жизни я еще не знала тебя, не знала, что ты живешь где-то совсем рядом, и понятия не имела о том, что когда-нибудь мы встретимся и будем любить друг друга. Если бы тогда, в той, прошлой жизни, кто-нибудь сказал мне об этом, я бы рассмеялась в лицо. Я бы сказала, что никогда не смогу полюбить тебя. Я бы ответила, что такого просто не бывает. Что такая любовь противоестественна. Что она нарушает законы природы. Я бы не поверила. Нет, ни за что не поверила бы…
Тогда, до встречи с тобой, я любила мужчину. Мне казалось естественным - любить мужчину, быть рядом с мужчиной. Он был красив, как греческий бог, им можно было любоваться, как любуются картиной. Он был фантастически нежен. Он целовал пальцы моих ног в первый вечер нашего знакомства - тогда он еще ни разу не касался моих губ, и это было так необычно. Мы познакомились на пляже, я поранила ногу осколком стекла. Он поднял меня на руки, отнес к воде и промыл рану. Потом стал дуть на палец, а потом прикоснулся к нему губами.
Я рассматривала его, пользуясь тем, что он полностью сосредоточил взгляд на моих пальцах. У него были светлые, выгоревшие на солнце волосы. Я видела перед глазами только его макушку и уже тогда, в первые секунды нашей встречи, чувствовала, что схожу с ума от желания прикоснуться к ней, к этой выгоревшей макушке, губами. Точно так же, как он только что прикоснулся губами к пальцам моих ног.
Потом он поднял на меня глаза. Глаза были карие.