Первым настоящим историком, то есть не дилетантом, стал для науки Сергей Михайлович Соловьев (1820–1879). Долгие годы он работал над трудом всей своей жизни – "История России с древнейших времен" в 29 томах. Именно по этому его труду наши современники и знают Соловьева, хотя он оставил и менее масштабные, но важные для историков публикации – "Об отношении Новгорода к великим князьям", "История отношений между русскими князьями Рюрикова дома", – а к двухсотлетию со дня рождения Петра ввел "Публичные чтения о Петре Великом". Считая Петра Великого наиболее важной фигурой в русской истории, он был убежден, что только благодаря его правлению России удалось вернуться в ряды европейских держав и возродить былую славу. Соловьев был убежденным государственником, человеком с имперским сознанием, но, тем не менее, он был ученым-историком. Благодаря его трудам история из собрания старинных сюжетов для назидания и поучения потомству превратилась в науку, ибо Соловьев призывал историков не просто освещать события старины глубокой, а соотносить эти события и выводить их из природы, внутри которой живет человек, природы племени, к которому он принадлежит, и природы влияний, которые оказывают на него соседние народы. То есть он первым из русских предложил рассматривать исторические события, исходя из условий, предпосылок и причин событий. Очень сдержанный в оценках, он старался максимально устранить в своих сочинениях личный элемент, хотя иногда, комментируя события древности, не мог не высказать собственной точки зрения. В своей многотомной Истории он стремился использовать максимальное количество известных ему источников, среди которых были и древние акты, и летописи, и зарубежные хроники, и заметки путешественников, посетивших его родину. Но он не пытался анализировать разночтение в документах, просто выбирая из них те, которые наиболее полно давали картину происходившего. Автоматически исключались тексты, отражавшие нелестную для московских князей характеристику, не было и скрупулезного текстологического исследования.
А что вы хотите?!
Для России наука история только еще начиналась. И началась она по-настоящему именно с Соловьева. Василий Осипович Ключевский (1841–1911), трудам которого посвящена эта книга, был его учеником. Ключевский рос уже совсем в другой атмосфере, нежели его учитель, история была для него не назиданием потомкам и не приятным чтением, а наукой. В его время уже велись публичные диспуты, приходилось отстаивать свое мнение, находить истину, бороться с заблуждениями, то есть история из гостиных, дворцов и тихих кабинетов книжников переместилась в университеты. А полемический характер университетского общения требовал и другого подхода к изучению истории, вот почему Ключевский для характеристики исторических событий стал использовать смежные науки – палеографию, источниковедение, климатологию, сфрагистику, археологию, социологию, экономику и т. п. Он делал выводы только на совокупности фактов, разбирал многочисленные документы, отображающие одно и то же событие, и пытался понять, что же произошло на самом деле и почему; таким образом, он не просто пересказывал или по собственному разумению трактовал тексты. Если Соловьев использовал для написания своей Истории огромный юридический материал, рассматривая исторический процесс как процесс совершенствования законодательных институтов и правовых норм, то Ключевский, не отказываясь от этого юридического багажа, ввел множество иных, не употреблявшихся прежде материалов. Начал он с привлечения для русской истории западных источников, еще в студенческие годы написав работу "Сказания иностранцев о Московском государстве". Сами понимаете, что мнения иностранцев о Московии были практически все нелицеприятными, требовался огромный такт, чтобы вообще использовать эти источники и не возмутить при этом университетскую публику и своего учителя профессора Соловьева. Ключевский обработал такое количество средневековых текстов о Московии, что до сих пор эта работа служит настоящим библиографическим справочником для ученых, занимающихся Средневековьем. Следующая его работа, магистерская диссертация "Древнерусские жития святых как исторический источник", посвящена анализам древних текстов, которые прошли наибольшую обработку, то есть практически утратили значение исторического источника. Ключевский в этой диссертации пытался определить подход, каким образом из столь безнадежных для историка текстов вычленять некое рациональное зерно. Некоторые сочинители биографии ученого считали, что эта житийная диссертация была знаком лояльности, дабы Ключевского оставили при университете. Однако все гораздо сложнее. Ключевский не взял навязанную ему тему, кроме исследовательского интереса в вычленении истины он был заинтригован поисками каких-либо сохранившихся рукописных материалов по истории монастырей
Северо-Восточной Руси, их хозяйственной деятельности. По его собственным словам, он надеялся найти "самый обильный и свежий источник для изучения участия монастырей в колонизации Северо-Восточной Руси", однако так и не нашел. Ни постоянные поиски по книгохранилищам и архивам, ни розыски в существующих монастырских библиотеках ничего не принесли, многочисленные Жития средневековых русских святых были изучены, систематизированы, соотнесены с летописными текстами. Вывод был ясен: источник наименее заслуживает доверия, но при скрупулезном анализе можно выявить важные сведения о месте написания жития, его авторах, дате, существующих реалиях. Диссертация не вызвала активного неприятия, хотя и затрагивала болезненную для официальной церкви тему, рассматривая Жития не как акт Божественного откровения для их авторов, а как вполне ремесленную работу со своими законами, канонами, стилем и формой. Третья работа, докторская диссертация "Боярская дума Древней Руси", вызвала такой шквал нападок, какого не ожидал и сам автор. Точнее говоря, собственно момент защиты прошел спокойно. Но вот когда работа Ключевского прошла в третьем издании, началась буря. Современники наконец-то осознали, какую истину глаголет им историк. Истина была омерзительной для самодержавного и патриотического уха: оказывается, наряду с единовластным господином на Руси и не только во времена Ивана Грозного присутствовала некая вполне конституционная власть. Ключевский находил эту конституционную, то есть ограничивавшую любое самовластие, структуру даже при первых исторических князьях. И патриотам это совсем не понравилось! Сами подумайте! Принято считать, что какой-нибудь самовластный Владимир или Ярослав принимал решения самостоятельно, а тут получается, что он был вынужден их согласовывать, гадость ведь получается!
И – началось…
Как пишет исследовавшая эту свару и травлю Ключевского М. С. Нечкина, "нападение было совершено столичной петербургской знаменитостью, лидером в области истории русского права, заслуженным профессором императорского Санкт-Петербургского университета В. И. Сергиевичем. Фактический материал Сергиевич хорошо знал, язык древних документов понимал, мог цитировать материалы наизусть… Свободное оперирование фактами и формулами на старинном русском языке производило сильное впечатление и придавало концепции наукообразность. Литературное оформление нападок на Ключевского не было лишено блеска: короткие, ясные фразы, впечатляющее логическое построение, язвительность иронии были присущи главе петербургских консерваторов". С этой-то язвительностью и иронией Сергиевич и атаковал своего оппонента. Чего только он по поводу выводов ученого не высказал – ив неточности высказываний обвинял, и в неправильном прочтении древних текстов, и даже в прямой фальсификации. В ответ на "правообразовательные функции Думы" и ее законодательную деятельность Сергиевич возопил, что Дума просто придумана Ключевским, что у этого средневекового учреждения никакого определенного круга обязанностей не было: она делала то, что ей приказывали, и только. Шел 1896 год. Вопрос о статусе Боярской думы из исторического стал политическим. Какая, к черту, Дума, хоть и Боярская, если есть один законотворец и правитель – великий князь, царь, император! А этот, с позволения сказать, историк твердит, будто бы при живом Хозяине есть целый круг людей, от которых может пострадать монаршия воля! Нелепость! Однако Сергиевич все же был ученым, поэтому вынужден был заметить, что в Судебнике 1550 года присутствует некая странная статья, совершенно ограничивающая царскую власть, по поводу этой нелепости он и сказал с непониманием: "Здесь перед нами действительно новость: царь [неожиданно] превращается в председателя боярской коллегии".
Увы и ах!