Суть своей "реформы коммунизма" фюрер изложил в разговоре с гауляйтером Данцига Раушнингом: "Я не просто борюсь с учением Маркса. Я еще и выполняю его заветы. Его истинные желания и все, что есть верного в его учении, если выбросить оттуда всякую еврейскую талмудистскую догматику". А когда собеседник пришел к выводу, что в этом случае получится большевизм российского образца, Гитлер его поправил: "Нет, не совсем. Вы повторяете распространенную ошибку. Разница – в созидательной революционной воле, которая уже не нуждается в идеологических подпорках и сама создает себе аппарат непоколебимой власти, с помощью которого она способна добиться успеха в народе и во всем мире". Таким образом, Гитлер просто постарался довести марксизм-ленинизм до "логического завершения". Отбросил "идеологические подпорки", отмел фразеологическую шелуху, в которой постоянно путались и сами большевики – поскольку в борьбе с конкурентами сегодняшние истины назавтра приходилось объявлять "оппортунизмом" или "уклонизмом". Германский фюрер избавился от всего этого, а оставил лишь главное – борьбу за власть. И методы неограниченной власти.
Во многих отношениях нацисты были близки коммунистам. Пункт 17 программы НСДАП предусматривал национализацию промышленности и банков, аграрную реформу с безвозмездной экспроприацией собственности. Геббельс в публичных речах неоднократно заявлял о глубоком родстве национал-социализма и большевизма. Причем именно российского большевизма – немецких коммунистов он уличал в отступлении от революционных принципов и предательстве интересов бедноты, а социал-демократов укорял в забвении марксизма. В историческом перечне революционеров, дело которых якобы продолжали нацисты, фигурировал и Ленин.
Ярко выраженной левой ориентации придерживались такие видные нацисты, как идеологи партии Отто и Грегор Штрассеры, вожди штурмовиков Рем, Хайнес, Эрнст, крупные региональные руководители – Кох, Кубе, Брюкнер, Келер. Да и сам Гитлер преемственности не скрывал. Например, в беседе с Гессом и командиром штурмовиков Линксмайером в 1932 г. он говорил: "Революционное учение – вот секрет новой стратегии. Я учился у большевиков. Я не боюсь говорить об этом. Люди в большинстве своем всегда учатся у собственных врагов. Знакомы ли вы с учением о государственном перевороте? Займитесь этим предметом. Тогда вы будете знать что делать". Известны и другие его высказывания на этот счет: "Я всегда учился у своих противников. Я изучал революционную технику Ленина, Троцкого, прочих марксистов. А у католической церкви, у масонов я приобрел идеи, которых не мог найти ни у кого другого".
Многие коммунисты в разные времена переходили под знамена Гитлера и, как правило, оказывались там вполне "на месте". Скажем, будущий председатель Народного суда Р. Фрейслер, прославившийся своей кровожадностью, в гражданскую войну был в России и служил в ЧК. И впоследствии фюрер не в шутку, а в качестве похвалы говаривал: "Фрейслер – это наш Вышинский". Ярым большевиком в начале 20-х был и лидер норвежских нацистов Квислинг. К гитлеровцам перешла часть компартии Франции во главе с Ж. Дорио и компартии Швеции во главе с Н. Флюгом.
Ну а в Германии в ту пору различия между коммунистами и нацистами выявить было не так-то легко. Обе партии использовали одни и те же методы – сочетание легальной агитации и борьбы за голоса избирателей с подготовкой силового переворота. Одни формировали для этого отряды штурмовиков СА, другие – отряды штурмовиков "Рот фронта". Обе партии представляли себя выразителями интересов рабочих. Но главный контингент и для СА, и для "Рот фронта" составляли безработные и городское отребье – люмпены, деклассированные элементы, шпана без определенных занятий.
В данном случае характерен пример с Хорстом Весселем, автором нацистского гимна. Он был сутенером, собрал из своих приятелей отряд "Штурм-5" и в результате ряда кровавых потасовок одержал верх в одном из злачных кварталов Берлина, который прежде контролировался коммунистами и считался их "вотчиной". А убит был в феврале 1930 г. в драке с Али Хелером – тоже сутенером, но активистом компартии. На его похоронах Геббельс заявил, что он умер "за Гете, за Шиллера, за Канта, за Баха, за Кельнский собор… Мы вынуждены драться за Гете пивными кружками и ножками стульев, но когда придет час победы, мы снова раскроем объятия и прижмем к сердцу духовные ценности".
Да, драк хватало. За годы, предшествующие приходу к власти, в столкновениях с разного рода противниками погибло 300 нацистов и 40 тыс. получили увечья и ранения. Против членов НСДАП было заведено 40 тыс. уголовных дел, по которым обвиняемые получили в общей сложности 14 тыс. лет тюрьмы и 1,5 млн. марок штрафов. Одним из тех, кому довелось расследовать эти разборки и прочие преступления, был Мюллер.
В годы Великой депрессии он тоже отнюдь не оставался без работы. Наоборот, спектр "клиентуры" полиции теперь значительно расширился. Приходилось ловить воров и убийц, совершивших преступление от голода и безработицы. В участки пачками таскали девочек и матерей семейств, пошедших на панель ради куска хлеба. Но Мюллер, в отличие, скажем, от книжного комиссара Мегрэ, сентиментальностью отнюдь не отличался. Наоборот, загрубел на службе среди той грязи, в которую ежедневно окунался. Возможно, имел какое-то собственное мнение. Но внешне для него не было разницы, по каким мотивам совершено преступление – из корысти или чтобы семью накормить. Кто попался – того арестовывал. А душеспасительными беседами заниматься, в психологии копаться – не его дело. Не отличался он и разборчивостью в средствах. Если подозреваемому при задержании или в участке "случайно" намнут бока, ну и что? Главное, чтобы скандалов и неприятностей потом не было. И чтобы вело к нужному результату. Чтобы дела, которые на нем висят, были раскрыты. Чтобы можно было бы в срок отчитаться о проделанной работе.
И дела Мюллер раскрывал. Начальство это ценило. Он постепенно, ступенька за ступенькой, поднимался по служебной лестнице. Стал старшим инспектором. Потом комиссаром полиции. Потом его профессиональная репутация еще больше упрочилась, и он перешел в политическую полицию. Где точно так же, как и в уголовной, ему пришлось возиться все с теми же нацистами и коммунистами. Ведь, несмотря на "солидные" парламентские методы борьбы за власть, как те, так и другие не упускали случая использовать приемы, запрещенные законом. На политическом поприще Мюллер действовал по своему обыкновению: квалифицированно, основательно. Например, внедрил в НСДАП своего подчиненного инспектора Майзингера, который прикинулся убежденным поклонником Гитлера, информируя шефа о тайных замыслах и закулисных делах в нацистской партии.
Между тем в условиях углубляющегося кризиса германские власти предпринимали свои меры. И в марте 1930 г. Гинденбург назначил "сильного канцлера", Брюннинга, призванного навести в стране порядок. Но программу жестких антикризисных мер с урезанием расходов на социальную сферу, сокращением окладов государственным служащим, некоторым ограничением политических свобод, разношерстный "демократический" рейхстаг единодушно провалил. Тогда Брюннинг, заручившись согласием президента, объявил чрезвычайное положение и провел эти законы без парламента. А рейхстаг, начавший по данному поводу мутить воду, канцлер разогнал. Новые выборы в сентябре 1930 г. стали триумфом нацистов. Вместо прежних 12 они завоевали 107 мест в рейхстаге! На первое заседание эти 107 депутатов вошли строем в главе с Герингом – в ногу, печатая шаг, в партийной форме.
Кризис способствовал и дальнейшему сближению Германии с СССР. К Москве наперебой стали обращаться немецкие промышленники в надежде получить заказы для своих предприятий. Развивалось и военное сотрудничество. В своем донесении за 1930 г. британский посол в Берлине Гумбольд сообщал министру иностранных дел Гендерсону: "В минувшем году все выглядело так, как будто сторонники сближения с восточным соседом взяли верх в военной политике Германии. И что политика эта концентрируется вокруг более тесного сотрудничества с Россией. Советские офицеры неоднократно присутствовали на маневрах в различных частях Германии, а генерал фон Бломберг с группой штаб-офицеров отправился с какой-то секретной миссией в Россию… Хотя политические отношения между Германией и Советской Россией в данный момент и не отличаются особой сердечностью, тем не менее, создается впечатление, что военные германские власти намерены поддерживать тесную связь со своим будущим могучим союзником в случае возможного конфликта с Польшей".
А в докладе преподавателей академии им. Фрунзе, представленном ими после командировки в Германию и направленном начальником академии Эйдеманом на имя Ворошилова, говорилось: "Германский генштаб, по нашим наблюдениям, видит единственную реальную силу, могущую дать прирост его военной мощи, это – дружеские отношения с Советской Республикой. Наличие общего противника – Польши, опасного для Германии вследствие географических условий, еще более толкает германский генштаб на пути тесного сближения с Советской Россией. Средние круги офицеров генштаба, состоящие в министерстве рейхсвера на службе штаба, не скрывают своего враждебного отношения к Франции и Польше и своей искренней симпатии к Красной Армии".