При таких обстоятельствах вопрос казался несколько странным, но холодный голос, да и вообще вся внешность этой женщины и ее безразличная манера держаться, делали его просто оскорблением. Здоровая злость прорвалась через онемение печали Дженнифер. Она сказала горячо: "Ничего себе вопрос! Все я хочу знать! Я тут, чтобы увидеться с кузиной. Последний раз она писала три недели назад и просила приехать. Сначала мне вообще ничего о ней не говорят, а потом вы заявляете, что она умерла, и думаете, что этого достаточно! Вам не кажется, что я имею право знать, как она умерла, и почему никому из ее родственников не сообщили о смерти?"
Монахиня слушала неподвижно, наклонив голову, но ничто в ее поведении не говорило о смирении и покорности. У Дженнифер создалось впечатление, что испанка предается срочным и неприятным расчетам и размышлениям. Но, что бы ни происходило в ее голове, привело это к изменению образа действий. Когда Дженнифер замолчала, монахиня оказалась вполне готовой предоставлять любую информацию, даже почти хотела дать такой полный отчет, чтобы не оставалось никаких вопросов.
"Она умерла от воспаления легких после автомобильной катастрофы, которая произошла, когда она направлялась сюда из Бордо, тринадцатого июня. Она выехала в плохой день, после периода сильных дождей. Был очень ветреный вечер, несчастный случай произошел неподалеку от Гаварни. Предполагается, что камни и грязь над дорогой размыло дождем, в любом случае лавина из камней и мелких обломков столкнула машину с обрыва. Она…"
"Минуточку. Что значит "предполагается"? Вы не знаете, как произошел несчастный случай? Если Джил… Если мадам Ламартин умерла от воспаления легких после катастрофы, она, наверняка, могла рассказать обо всем сама?"
"Но нет. Она ничего не рассказывала. Это была ужасная ночь. Когда машина свалилась с обрыва, мадам была ранена и избита, но избежала серьезных увечий. Ущелье не глубокое. Как все произошло, никто не видел. Она сумела добраться сюда без помощи, но это долгий путь. В такую ужасную погоду… - Руки в черных рукавах слабо шевельнулись. - Она добралась до ворот совершенно истощенной и измученной. Мы положили ее в кровать, но шок лишил ее сил, и на следующий день у нее началась лихорадка. После этого все произошло быстро. Она умерла спустя восемь дней, во вторник. Мы сделали все, что смогли". "Не понимаю… Где, вы сказали, это случилось?" "Примерно на шесть километров ниже Гаварни". "Тогда почему она не обратилась в Гаварни за помощью? Почему она так стремилась сюда? Она не проходила через деревню? И ее никто не видел?"
Возбуждение и потрясение изменили голос Дженнифер, быстрые вопросы звучали, как обвинение, но монахиня не реагировала на интонации и оттенки, смотрела в землю и говорила ровно. "На этот вопрос я не могу ответить, сеньорита. Почему она так поступила, я не знаю. Факт остается фактом - она не обратилась в деревню за помощью, а добралась сюда одна. Возможно, вследствие несчастного случая, она помнила только о месте, куда направлялась. Добираясь до ворот, она насквозь промокла и теряла сознание. Уже был нанесен вред, от которого она умерла". "Понимаю… Вы, конечно, вызывали доктора?" "Разумеется. - Черные глаза наконец-то поднялись, в них появилось несомненное раздражение, но женщина продолжала так же ровно: - Видит Бог, мы сделали все возможное, сеньорита, у нас есть некоторый опыт такой деятельности. Доктор сказал, что она не могла попасть в лучшие руки. - Она остановилась, потом добавила: - Отец Ансельм был с ней в конце. Он скажет вам, что она умерла с миром".
Вокруг в тихом саду поднимались тысячи целебных запахов цветов и листьев. Гнев Дженнифер затухал, она почувствовала, что ей стыдно и сказала импульсивно: "Извините, сестра, я не собиралась обвинять вас в том, что вы плохо ухаживали за кузиной. Уверена, что было сделано все необходимое. Простите, у меня шок, и я до сих пор не могу в это окончательно поверить. Кажется невозможным, чтобы Джиллиан…" Она замолчала.
Улыбка появилась в углах тонких губ и исчезла. Когда монахиня заговорила, голос показался не таким холодным, даже приобрел мягкость. "Понимаю, сеньорита, поверьте, понимаю. Это для вас нелегко. Возможно, я сообщила вам слишком прямо, здесь, видите ли, мы привыкаем принимать смерть и не рассматриваем ее как трагедию. Нам трудно вспомнить, что у вас смерть вызывает только скорбь".
"Вы, конечно, совершенно правы, и я все поняла бы, если бы новости не были такими неожиданными. Но я приехала издалека, с нетерпением ждала встречи с кузиной в конце путешествия… Мы давно не виделись, и много накопилось слов. Отчасти и поэтому, это так… Все разбилось вдребезги. Если бы только знать заранее…"
"Но это было невозможно. Я вам сказала, что она была больна, в лихорадке. Ничего не говорила о себе и семье. Если бы мы знали, что существуют родственники, мы бы конечно дали знать, но она ни о ком не вспоминала".
"Да, конечно. Вы это сказали, я только… думала, что вы могли обнаружить что-то в ее бумагах, может, мое письмо…" "Ничего не было".
Голос испанки был ровным, лицо не меняло выражения, но категоричность последней фразы ощущалась, как удар. "Ничего", - это прозвучало как-то подчеркнуто. Будто предупреждение - не лезь, не вмешивайся. И снова в глазах появилось что-то очень похожее на расчет. Скорее всего, что-то тут было если и не неправильно, то не договорено, Дженнифер это чувствовала совершенно ясно. Больше она ничего не сказала, но смотрела на замкнутое лицо собеседницы, пытаясь найти объяснение, которое приглушит напряжение. Но испанка не собиралась ничего объяснять. Она снова улыбнулась, и Дженнифер задумалась, способно ли вообще выражать теплые чувства это лицо.
Монахиня решительно повернулась к тяжелым железным воротам в стене. "А теперь, если хотите увидеть могилу кузины…" Не говоря ни слова, Дженнифер следом за ней покинула сад.
5. Похоронный марш: скорбно
Маленькое кладбище с трех сторон ограничивали высокие стены, а с четвертой - церковь. Дверь из ее трансепта выходила прямо на траву.(Трансепт - это поперечное вытянутое помещение, ограниченное с одной или обеих сторон колоннами и пересекающее продольный объем в крестообразном по плану здании. Прим. пер.)
В стене напротив виднелась дверь, выходящая, очевидно, прямо на склон горы, но, в отличие от входа в церковь, она была закрыта и наполовину спрятана каскадом красных ползучих роз. Это зеленое замкнутое пространство было в своем роде не менее красиво, чем сад, и не так чувствовался монастырский аскетизм. Трава скошена, могилы аккуратные и правильной формы, но там, где ветер перебросил семена горных цветов через ограду, им позволили цвести на траве - крокусы, звездочки камнеломки и странные маленькие белые, желтые и голубые колокольчики.
Шелковая ряса шуршала по траве, испанка вела Дженнифер к могиле у дальней стены, где вьюнок свесил свои граммофончики почти до земли, наполовину спрятал свежий дерн, покрывающий могилу и говорящий о недавних похоронах. Рядом склонилась черная бесформенная фигура с садовым совком в руке. Напряженные нервы Дженнифер заставили ее вообразить, что с какой-то гнусной колдовской целью старая ведьма проковыривает в новой могиле маленькие дырочки. И таково было состояние ее души, что она не нашла в этом ничего странного. Но, хоть ужас уже основательно в ней поселился, она быстро разобралась, что монахиня сажает растения - аккуратно прижимает корни толстыми умелыми пальцами в ямках, которые раньше выкопала. Когда она услышала шаги по траве, то подняла голову и улыбнулась. Ее приятное старое лицо, румяные щеки и голубые глаза, от которых разбегались веселые морщинки, вернули Дженнифер душевное равновесие.
Сопровождавшая ее монахиня сказала на правильном французском с испанским акцентом: "Это сестра Мария-Луиза. Она присматривает у нас за садом".
Садовница села на пятки, сдвинула длинные рукава с крепких рук, вытерла лоб тыльной стороной ладони откровенно крестьянским жестом. Рядом с испанкой она выглядела простой женщиной с фермы, ее голос и жесты усиливали контраст. Она кивнула говорившей, как ни странно, не выражая ни малейшего уважения, широко улыбнулась Дженнифер и заговорила: "Благослови тебя Бог, ребенок". У Дженнифер создалось странное впечатление, что она действительно имела это в виду.
"Сестра Мария-Луиза, - заговорила опять испанка, несомненно барственно, - присматривает у нас за плодами земными".
Если в этих словах и была какая-то колкость, то сестра Мария-Луиза не обратила на нее внимания. Она с удовольствием засмеялась и протянула вперед грубые руки, будто доказательство. "Да, я садовница, кормлю их земные тела. - Она подмигнула Дженнифер и продолжила очень мирно. - Чтобы душа чувствовала себя благословенной, нужен полный живот, там слишком много места для дьявола, если ничего не есть. Поэтому Господь велел ухаживать за садом и заботиться о живых душах. И о мертвых тоже". Бережно рука погладила землю.
Холодный голос испанки абсолютно ничего не выражал. "Наша сестра Ламартин была кузиной этой девушки. Наша посетительница хочет увидеть ее могилу".
Старая монахиня резко подняла голову, сощурила глаза против солнца и, похоже, впервые рассмотрела лицо Дженнифер. Улыбка исчезла, она протянула испачканную в земле руку и мягко прикоснулась к запястью девушки. "Ах ты, бедненькая…" Теплое сочувствие в ее голосе неожиданно наполнило глаза Дженнифер слезами. Она замерла и ждала, пока зелень, золото и голубизна кладбищенского сада перестанут вращаться и расплываться. Сквозь слезы она смутно заметила, что испанка молча уходит. Дженнифер почувствовала острое и неожиданное облегчение, когда черная фигура растворилась в церковном мраке.