Я так разозлился, что лишил его ордена Подвязки. А потом я получил от нее письмо.
"Иисус, Мария!
От Жанны Девы - Генриху, королю английскому.
Вы, англичане, не имеете никакого права на это французское королевство. Царь Небесный повелевает вам и требует моими устами - Жанны Девы - оставить ваши крепости и вернуться в свою страну, ежели вы этого не сделаете, я вам устрою такое сражение, о котором вы будете помнить вечно. Вот что я вам пишу в третий и последний раз, и больше писать не стану. Подписано:
Иисус Мария, Жанна Дева
Я бы послала вам письмо учтиво, но вы схватили моих гонцов, вы задержали моего герольда по имени Гийенн. Соблаговолите вернуть мне его, а я пришлю вам нескольких из ваших людей, захваченных в крепости Сен-Лу, так как погибли там не все".
– У нас в руках в самом деле их гонец? - спросил я.
– Да, - ответил мне капитан ланкаширского отряда.
– Повесить, - распорядился я и разорвал письмо. В тот день и я решил, что она ведьма. По меньшей мере - еретичка. Письмо было очень похоже на пачкотню лоллардов, это меня взбесило. Мне уже отказывали в праве на корону - английскую. Называли узурпатором и сыном узурпатора. Господи, подумал я, запрети мне роптать. Я верю в Твою справедливость. Мой отец не желал трона - Ричард с его глупостью и мнительностью изгнал отца из страны, лишив достояния и доброго имени. Человек в таком положении должен восстать, если у него не душа холопа. Отец восстал, а поскольку он был солдат и вождь, а Ричард - тряпка, отец низложил его и заключил под стражу. И что же? Оказавшись в тюрьме, Ричард вскорости стал любим и оплакиваем той самой чернью, которую некогда вешал. Он, умевший только тратить и терять, вдруг сделался добрым государем, а отец, ночей не спавший, чтобы собрать растерянное Ричардом - узурпатором. В воздухе пахло бунтом, шотландская граница дымилась, и валлийские стервятники спускались со своих гор, чтобы жечь английские села, и французы высадились в Уэльсе, чтобы их поддержать… И хотя Ричарда не коснулась ничья рука, кроме Божьей, об отце стали шипеть: "цареубийца".
И вот опять то же самое - "Вы, англичане, не имеете права", и снова именем Бога… Нет, подумал я, здесь не без ведовства. Какая-то солдатская девка - а кем еще может быть баба при войске? - отбрасывает Тэлбота от Орлеана, громит при Патэ… Невозможно, немыслимо. Я знал французов, наших врагов - до появления Жанны мы били их два раза из трех. Это были опытные и отважные воины, но я знал предел их способностей, потому и уехал в Англию так спокойно, оставив Джона добивать Орлеан. И вот тебе раз: с ней французы смогли такое, чего не могли без нее. Она ведьма и должна быть сожжена.
И вот теперь я принес ей помилование, и она плачет от облегчения, глядя мне в глаза. А потом повторяет:
– Вы так добры, ваше величество. Но я не могу сделать то, что вы хотите.
Я вскидываюсь так резко, что чуть не бьюсь головой о спинку своего портшеза. Девушка от лишений и страха сошла с ума, не иначе…
– Джоанна, - мягко, как можно мягче говорю я. - Джоанна, если ты сделаешь это, тебя помилуют. А не сделаешь - тебя сожгут. Я видел как это бывает. Я подписывал смертные приговоры еретикам, и всегда смотрел за казнью, потому что не мог позволить себе малодушия. Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, и я с тех пор прошел не одно сражение - но никогда раненый в бою так не кричит, как человек на костре. Правда, это недолго - когда огонь поднимается к самому лицу, человек вдыхает его, и кричать больше не может. Но глаза еще двигаются… пока не лопнут.
– Ох, да замолчите вы! - зажав уши руками, она падает лицом в свой соломенный тюфяк.