Стараюсь приходить пораньше, пока хотя бы дети еще в школе. К счастью, я жаворонок, так что такой график меня нисколько не тяготит, да и самой Оле так удобнее.
Их кот – просто чудо. Дня не проходит, чтобы я не посидела, держа его на коленях и прислушиваясь к тому, как он мурлычет от моих поглаживаний. Думаю, ему тоже нравится побыть со мной, потому что он тоже устал от постоянного шума и суеты вокруг.
С Олей приятно иметь дело, но некоторые ее поступки приводят меня в замешательство.
– Тебе постельное белье разложить по комплектам или наволочки с наволочками, а простыни с простынями? – спросила я ее вчера.
– Да без разницы, – отмахнулась она беззаботно.
Я разложила, как сочла нужным, а сегодня складывала в комод полотенца и увидела, что все белье пересортировано.
Или поинтересовалась у нее, какой чай лучше заварить к обеду.
– Да все равно, – отозвалась она.
Я заварила зеленый, а потом на кухню зашел Виктор и с удивлением приподнял брови:
– А ты чего это, Олюнчик, пьешь зеленый чай? Ты же не любишь.
Кажется, Оля слегка покраснела после его замечания.
Странно все это.
Я радость, мне тепло и спокойно, всех люблю.
Все будет хорошо.
* * *
Три дня назад мне снова позвонили по моему объявлению, которое, оказывается, исправно выходило все это время, и тоже предложили постоянную работу. Я съездила на встречу с хозяйкой. Не спала две ночи и сегодня пришла к Оле.
– Ты только не пойми меня неправильно, – сказала я, – но мне кажется, нам лучше расстаться. Ты не подумай, мне все у вас нравится, и все эти два месяца, что я работаю у вас… – пробормотала я и тут поняла, что Оля, несмотря на свой обеспокоенный вид, испытывает чувство облегчения.
– Ты тоже заметила это, да? – спросила она меня.
– Кажется, да.
– Все-таки нельзя смешивать работу и дружбу, – улыбнулась она.
– Нельзя, – улыбнулась я ей в ответ.
Напоследок мы пили чай с вишневым вареньем.
Чудесные люди, чудесная жизнь. Мне тепло и спокойно.
В ту ночь я спала на редкость хорошо.
Моя новая нанимательница не просто красива – она потрясающе красива. И ее муж – условно говоря, муж, потому что они не расписаны – так же невероятно хорош. Они самая невероятная пара, какую я когда-либо видела. Их таунхаус находится в черте города и похож на игрушку – что снаружи, что внутри. Я всегда думала, что в таких домах не живут: такие дома снимают для рекламы, чтобы вы тоже когда-нибудь захотели их купить. Рядом с такой жизнью чувствуешь, насколько несовершенно твое собственное существование. С тех пор, как я работаю у них, постоянно ловлю себя на том, что пытаюсь оправдать себя: почему у меня самой нет всего этого, почему я не такая же сногсшибательная, почему у меня нет мужчины и дома, хотя бы даже собственной квартиры! Я никакая не радость, я скучная и посредственная унылость, способная только на то, чтобы безупречно вымывать грязь за другими.
Мою новую хозяйку зовут Тиша. Сначала я думала, что это производное от какого-то иностранного имени, что было бы вполне логично, учитывая, что Тиша – мулатка, но потом оказалось, что это что-то вроде прозвища, производное от ее фамилии – Тимофеева. И имя у нее вполне прозаическое – Анна. Аня Тимофеева. Но Тиша, конечно, звучит гораздо загадочнее и необычнее, так что я понимаю, почему она выбрала для себя это имя.
Я вообще, кажется, готова оправдать ее в чем угодно: в том, что, придя поздно домой, она может не смыть на ночь косметику, что она упаковками употребляет снотворное, что постоянно грубит маме и никогда не звонит ей сама, что не читает ничего, кроме глянцевых журналов, и все свободное время преимущественно тратит на поддержание своей неотразимости: салоны красоты, тренажерный зал, бассейн, магазины. Но мне хочется прощать ее за все это, потому что когда я на нее смотрю – а делаю я это при каждом удобном случае, – испытываю такое восхищение, что, кажется, можно питаться от него бесконечно, никогда больше не есть, не пить и даже, наверное, со временем – если понаблюдать за ней достаточно долго – можно будет не дышать.
Она на редкость пластична, каждое ее движение – это музыка, каждая черта ее лица и тела – высочайшее искусство; даже когда она выходит утром с размазавшейся вокруг глаз тушью, с всклокоченными волосами, в мятой шелковой сорочке, то и тогда она кажется мне самим совершенством, потому что только совершенство может так размазаться, всклокочиться и помяться, чтобы это вызывало восторг, подобный моему.
Парень, с которым она живет, Роман, так же сказочно хорош, как она. Он любит носить рваные джинсы и демонстрировать свой торс – зрелище, надо сказать, не для слабонервных, лично я начинаю краснеть, бледнеть и забывать слова, когда он в таком виде находится где-нибудь поблизости. К счастью, это случается довольно редко, потому что его не часто можно застать дома: он – владелец ночного клуба, и, как оказалось, такие люди работают не только ночью, но и большую часть дня. Рома тоже ничего не читает, по крайней мере я никогда не видела его с книгой в руках, а если находится дома, то или занимается в тренажерном зале, под который отведена одна из комнат, или смотрит телевизор. С родителями не общается вообще, хотя это именно они дали ему деньги на открытие клуба. Тишу называет крошкой, хотя ее это раздражает, и каждый раз, услышав это обращение, она норовит запустить в него чем-нибудь потяжелее. Но кажется, ему нравится, когда она злится.
У каждого из них есть секреты, и каждый тщательно скрывает их от другого. Тиша тайком сочиняет чудесные стихи – всегда грустные, пронзительные и немного наивные – и никогда не показывает их Роману, потому что думает, что он будет над ней смеяться. А он никогда не выбрасывает свою старую одежду – если конечно, купленные в прошлом году и вышедшие из моды в этом сезоне вещи можно назвать старыми – и самолично отвозит ее в детский дом. Рома думает, что такая сентиментальность не пристала настоящему мужчине, и каждый раз, когда из детского дома приходит благодарность, напечатанная на специальном бланке, смущаясь, торопливо комкает ее и выбрасывает в мусор, а Тише говорит, что те снова вымогают с него пожертвования.
Я иногда представляю их вместе – Тишу и Рому, – как они занимаются сексом. Совершенство в квадрате, помноженное на страсть, нежность, любовь. Думаю, если бы мои хозяева знали, сколько времени я провожу, фантазируя о них, они бы давно меня уволили. А может, наоборот, им было бы приятно узнать об этом.
Как ни странно, их дом, когда я увидела его впервые, не слишком мне полюбился – сочетание белого, неяркого зеленого, прозрачного зеленоватого стекла и сверкающих хрустальных люстр было вовсе не предназначено для жизни. К счастью, жить в этом доме мне и не приходилось, но вот в том, что касается уборки, все оказалось не так благополучно: раньше я даже не предполагала, как часто люди берутся за те или иные предметы – столы, вазы, дверцы навесных шкафов, перегородки между комнатами и межкомнатные двери, – зато теперь я могла точно подсчитать количество контактов, регулярно стирая остающиеся от них отпечатки со всех этих предметов, которые в этом доме были стеклянными. Была бы моя воля, всех заставила бы ходить в хлопковых перчатках, но разве этим людям есть дело до моих мучений?
Я радость, я свет, я любовь.
Я снова начала читать: художественную литературу, эзотерическую, юридическую – все подряд. Все, что было куплено уже давно, но до чего никак не доходили руки, все, что было скачано с Интернета, но на что не хватало времени, – сейчас все идет в ход. Читаю везде: за завтраком, за обедом, за ужином, по дороге на работу и с работы, на остановках в ожидании транспорта, в магазинах, если случается попасть в очередь, и, конечно, перед сном. Видимо, наверстываю за то время, пока, сама того не замечая, находилась в добровольной изоляции от мира, захотелось наконец-то какой-то умственной и эмоциональной деятельности. Я еще не успела дочитать все, что скопилось у меня дома, но меня уже снова начали привлекать книжные киоски в метро, а на выходных думаю зайти в книжный магазин. Это такое удовольствие – снова чего-то хотеть.
Кажется, Лара привыкла к моей новой работе, но я до сих пор не могу ей простить того, что она подозревала меня в тунеядстве, и еще больше – тех трехсот рублей, в которых она мне тогда отказала. А если бы я вообще никогда больше не стала работать? Она бы так и не приняла бы этого, не смирилась, не одобрила? То есть пока ты делаешь то, чего от тебя ждут, ты любим и желанен, тобой гордятся, а как только отклоняешься от нарисованного образа, так сразу становишься изгоем, не заслуживающим хорошего отношения? А как же безусловная любовь, которую подразумевают близкие родственные связи? И ведь я была уверена, что именно такое чувство мы с тетей Ларисой испытываем друг к другу.
– Я переживала за тебя, – сказала она мне. – Твой отец не работал пять лет, а вы с ним так похожи. Я боялась, что ты можешь повторить его опыт.
Ну зачем она вспоминает его всякий раз, когда надо объяснить какие-то черты моего характера, почему то и дело навязывает мне его судьбу? И откуда ей знать, насколько мы похожи, они ведь никогда близко не общались!
– А может, просто надо уметь прощать и принимать жизнь такой, какая она есть? – спросила я ее.
Сегодня я собралась провести влажную уборку в тренажерном зале, но когда зашла туда, оказалось, что там занимается Рома.