К группировке Подвойского примыкал (несмотря на отсутствие реального участия в собраниях коллегии) и верный последователь наркома – И.Л. Дзевялтовский. В марте 1917 года он явился в штаб "Военки" и через 2 недели штабс-капитану дали важное поручение: вести большевистскую агитацию в гвардии, несмотря на то, что Дзевялтовский еще не был членом РСДРП(б). Ответственное партийное задание было выполнено за 2 месяца: "Гвардия – самое надежное ядро царской армии – была завоевана для нашей партии тов. Дзевялтовским" (Н.И. Подвойский). Итогом деятельности штабс-капитана стал отказ гвардейцев от наступления, арест самого Дзевялтовского и 75 "зачинщиков". По окончании суда Дзевялтовский был вызван Военной организацией при ПК РСДРП(б) для организации Октябрьского переворота и стал комиссаром "Военки". Для удержания в руках большевиков подступов к Петрограду Дзевялтовского командировали "для создания военных организаций во всех гарнизонах, защищающих Петроград со стороны Северного фронта". Во время Октябрьского восстания Дзевялтовский был "начальником штаба главнейшего сектора действующих против Зимнего дворца войск" и одновременно руководил "революционным полевым следствием над захваченными во время восстания генералами, буржуазными тузами и прочие". После переворота ПВРК назначил Дзевялтовского комендантом и комиссаром царского дворца. На военной работе в завоевавшей власть партии Дзевялтовский с 27 октября 1917 года: Комитет по делам военным и морским приказал ему организовать на Пулковских высотах полевой штаб обороны против Краснова. До Октябрьского переворота И.Л. Дзевялтовский привлекался к агитационной работе (в гвардии, затем на Юго-Западном фронте), непосредственно после – занимался подбором инструкторов для Советских вооруженных сил. Подвойский относился к Дзевялтовскому исключительно: об этом свидетельствует письмо последнего с просьбой "дать ему рекомендацию" для ЦКК. Дзевялтовский назвал в письме Подвойского своим "духовным отцом". Главный комиссар военно-учебных заведений Дзевялтовский оказался самым последовательным сторонником демобилизации в коллегии Наркомвоена – в начале марта 1918 года Дзевялтовский отдал распоряжение о реорганизации всех военных академий (в том числе и бывшей Николаевской академии Генштаба) "в гражданские учебные заведения, лишь с некоторым оттенком военного преподавания". Результат – ликвидация ряда военно-учебных заведений, увольнение преподавателей, лишение продпайка и, как следствие, переход в лагерь контрреволюции за гроши, выдаваемые соответствующими антисоветскими организациями.
Занятый демобилизацией (по свидетельству Крыленко) свояк Подвойского М.С. Кедров также фактически входил в группировку Наркомвоена. Кедров и Подвойский нередко работали в тандеме и помимо Наркомвоена. Именно комиссар по демобилизации (эту должность официально занимал Кедров) так сильно укреплял "военный престол" Подвойского, что в феврале 1918 года недовольный политикой Наркомвоена Ленин, по его воспоминаниям, почти насильно отправил Кедрова на разгрузку Архангельского порта. Самое удивительное, что фраера, как это обычно и бывает, сгубила жадность. Польстившись на многомиллиардное имущество, Кедров составил докладную записку в коллегию Наркомвоена, в которой просил об издании приказа с возложением всей задачи по разгрузке Архангельского порта на возглавляемый им Комиссариат по демобилизации, "имеющий в своем составе орган, вполне способный справиться с этим делом" – Центральное техническое управление. Подвойский наложил на записку резолюцию: "Возложить на ЦТУ Комисс[ариата] по демоб[илизации] вывоз из Арх[ангельского] порта грузов в[оенного] вед[омства]". На решающем судьбу Кедрова заседании Совнаркома от военного ведомства присутствовали Подвойский, Мехоношин и Крыленко; небезынтересен факт присутствия Л.Д. Троцкого, следившего за происходящим в Наркомвоене примерно столь же пристально, сколь и Надежда Ивановна Галкина за семейством Головлевых в романе Салтыкова-Щедрина…
В.А. Трифонов, кооптированный в коллегию как руководитель Всероссийской коллегии по организации и формированию Красной Армии, также разделял взгляды группировки Подвойского. При этом у Трифонова, по воспоминаниям брата (Е.А. Трифонова), не сложились отношения с В.А. Антоновым-Овсеенко и И.И. Юреневым – "межрайонцами". Сын Трифонова вспоминал, что характер у В.А. Трифонова "был не из легких. Он был слишком независим, обо всем составлял собственное мнение и отстаивал его с большим упорством".
Несмотря на то, что Склянский и Мехоношин позиционировались Крыленко членами группировки Подвойского, они в действительности держались несколько обособленно. Склянский, кстати, был, наверное, единственным членом коллегии, к которому метивший в Наполеоны Главковерх всегда относился с большим уважением. Мехоношин, куратор самого запутанного участка военминовской работы – Главного артиллерийского управления, был просто вынужден работать с Подвойским.
Э.М. Склянский, сразу занявшийся финансовыми вопросами, был крупнейшим организатором в коллегии. Будучи прагматиком, Склянский мыслил не в русле партийной идеологии ("Эфраим был хитрый мужик", – говаривал исследователь М.А. Молодцыгин). Склянский считал, что армию нужно строить "на принципе принудительности", состав ее "будет не чисто пролетарский, а смешанный".
Константин Александрович Мехоношин в целом разделял взгляды Э.М. Склянского. Э.М. Склянский и К.А. Мехоношин и позднее не отрицали, что высшие военные органы должны были составляться исключительно из революционеров, но признавали необходимым привлечение военных специалистов в оперативных отделах как органах непосредственного управления войсками. К.А. Мехоношин был убежден, что военспецов надо использовать "возможно, шире", правда, под бдительным большевистским контролем.