Сталин тяжело посмотрел на Жукова, и тот опустил голову под его взглядом. Жуков понял, что Сталин вспоминает раннее утро 22 июня, когда по получении от Молотова сообщения о том, что немцы официально объявили войну СССР, Жуков бодро предложил обрушиться на немцев всеми сосредоточенными у границ силами и уничтожить. Теперь Жуков предстал перед правительством не начальником Генштаба, а безответственным болтуном, не соображающим, ни что происходит на фронтах, ни что он предлагает. Но на этом испытания Жукова не закончились.
– Что с Минском? – спросил Сталин, пытаясь сдержаться.
– Все подходы к Минску перекрыты, немцы Минск не возьмут! – отрапортовал Жуков.
– Что?!! – сорвался и закричал Сталин. – Вы не знаете, что Минск немцы взяли еще вчера?!!
– Как взяли?! – хором с ужасом воскликнули Тимошенко и Жуков.
– Вы почему не знаете, что происходит на фронтах?!! – закричал на них, уже очевидно взбешенный Сталин.
– Ухудшились условия связи, не все донесения с фронтов проходят… – залепетал Жуков.
– Да как же вы, верховный главнокомандующий и начальник Генштаба, мать вашу, можете командовать фронтами, не имея с ними связи?!! Кто отвечает за связь в Красной Армии? – звенящим голосом спросил Сталин.
– Вышестоящие штабы, – опустив голову, проговорил Тимошенко.
– Кто отвечает за связь Ставки с фронтами?! – продолжал экзамен Сталин.
– Генеральный штаб, – уже, по сути, пищал Жуков.
– Кто начальник Генерального штаба?! – вновь задал вопрос Сталин.
Жуков, наконец, не выдержал и, закрыв лицо руками, заглушая рыдание, выбежал из кабинета. Молотов, потрепав Сталина за рукав, негромко сказал, выходя вслед за Жуковым.
– Спокойно, Коба!
– Думаю, тут два вопроса, – вступил в разговор Берия. – Немцы открыли себе кратчайший путь на Москву. Судя по всему, это свершившийся факт. Надо искать силы и чем-то перекрыть им дорогу. Потом, нужно как-то спасать остатки войск Западного фронта.
– Что мы можем найти немедленно? – спросил Сталин Тимошенко.
– Я уже думал: мы можем перебросить две армии с Юго-Западного направления, – Тимошенко все же старался держать себя в руках и отвечать осмысленно.
– Какие? – потребовал уточнить Сталин.
– Вот и вот, – Тимошенко показал расположение армий на карте.
Сталин задумался, оценивая, сколько времени может занять их переброска на Западное направление. В это время Молотов ввел в кабинет вздрагивающего от икоты Жукова, бросающего затравленные взгляды на Сталина.
Как ни странно, но эта бабья истерика Жукова вызвала к нему доверие – если бы был предателем, то подготовил бы ответы на вопросы Сталина, а реакция начальника Генштаба с его искренними рыданиями характеризовала его, как глупого разгильдяя, а не как врага.
– Давайте приказы о переброске на Западное направление этих армий, – скомандовал Сталин Тимошенко, а потом обратился к Берии. – Вернетесь в Совнарком, разыщите Кагановича, пусть проследит, чтобы эшелоны под эту переброску войск подавались бесперебойно, – затем вновь повернулся к Тимошенко – Сосредоточьте авиацию для прикрытия станций погрузки и выгрузки войск от действий немецких бомбардировщиков, – И, немного подумав, добавил. – Маршал Кулик в Москве?
– Да, – подтвердил Тимошенко.
– Немедленно отправляйте его к Павлову с задачей объединить под одним командованием оставшиеся силы Западного фронта, – распорядился Сталин. – Кулик, конечно, маршал своеобразный, но в храбрости ему не откажешь.
– Вы думаете, что мы недостаточно храбры?!
Сталин, вздохнул и зло ответил.
– Я не знаю, что думать, товарищ Тимошенко. Советский народ дал Красной Армии танков больше, чем есть у какой-либо иной армии в мире, советский народ дал вам самолетов больше, чем есть у кого-либо, обеспечил артиллерией и стрелковым оружием, вверил вам, полководцам Красной Армии, миллионы своих сынов, а вы чем народу ответили? Тем, что отдали немцам на убой лучших сынов советского народа?!
После этих слов Сталин резко сломал в руке карандаш, бросил его на карту и, не прощаясь, пошел к выходу; члены Политбюро, попрощавшись, последовали за ним. Перед входом в наркомат Сталин остановился у своей машины и подождал подошедших Берию, Молотова, Маленкова и Микояна.
– Ленин оставил нам великое наследие, – с горечью констатировал Сталин, – а мы – его наследники – все это просираем. – И, помолчав, добавил: – Я буду работать в Кунцеве, а вы думайте, что можно предпринять.
Начало победы
Молотов в эту ночь безуспешно пытался заснуть и под утро 30 июня 1941 года по пути в кабинет, зашел к вернувшемуся с фронта Председателю Президиума Верховного Совета М.И. Калинину. Подслеповатый "всесоюзный староста" по крестьянской привычке начинал работу очень рано, и теперь, узнавая Молотова скорее по голосу, успокаивал.
– Не паникуй, Вячеслав. Немцы нам, конечно, морду набьют, на то они и немцы, народ основательный. Но они с нами теперешними не совладают. Мы – русские, нам надо быстрее разозлиться. А когда разозлимся, то с нами и немцы ничего не поделают. Не отчаивайся, иди, работай!
Теперь перед Молотовым лежал чистый лист бумаги, в руках он вертел карандаш, но никаких нужных решений в голове не было. К десяти часам зашел Берия и, подсев к столу, спросил.
– Есть решения, Вячеслав Михайлович?
Молотов раздраженно встал и начал ходить по кабинету.
– Какие, к черту, решения? Мы же не занимались военным делом, не изучали его. Не знаю, как Сталин, он читает книги по 500 страниц в день, может, читал и что-то по военному искусству, и командованию армиями во время войны, но мне-то было не до этого! Партия в этом вопросе полагалась на этих говняных полководцев Красной Армии, а они, видишь, что из себя представляют… Что тут придумаешь!
– Думаю, что начать нужно с государства, – не обращая внимания на раздражение Молотова, предложил Берия. – Уже понятно, что войны "малой кровью, оглушительным ударом" не получится. Эта война потребует исключительного напряжения всех сил советского народа, а для этого все эти силы нужно сконцентрировать на ведении войны, и сделать это можно только в случае, если управление народом будет осуществляться из одного центра. Этот центр должен быть всевластным. Он должен быть и высшей законодательной властью, и исполнительной, и судебной. Как в Гражданскую войну, когда вся власть была сконцентрирована в Совете Труда и Обороны.
Если мы это не сделаем, то погрязнем в волоките, – со знанием дела констатировал Берия. – Тут и в мирное время недели проходят, пока президиум Верховного Совета простые вопросы разжует, или пока в Совнаркоме Вознесенский все свои недоумения выскажет, а что будет сейчас, когда все вопросы, которые требуют решения, страшны, и ответственность за них огромна? Нужен один центр власти со всей полнотой ответственности!
Я думаю, что его можно назвать Государственным Комитетом Обороны и организовать в составе трех человек: председатель товарищ Сталин, вы – заместитель и Ворошилов – член Комитета от армии. Кстати, Климент Ефремович ночью прилетел с фронта и сейчас у себя.
– Знаешь, Лаврентий, – немного подумав и осознав значение предложения, дополнил Молотов, – без твоей энергии и скорости поиска решений не обойтись. Ты тоже должен войти в комитет.
– Тогда нас будет четверо, голоса могут делиться. Тогда нужен и пятый, скажем, от партии. Может, товарищ Жданов?
– Вряд ли в ближайшее время его можно будет вернуть из Ленинграда. Наверное, нужно взять Маленкова. Пятеро – это не очень много, это нормально. Решения можно будет принимать и взвешенно, и быстро, – Молотов снял трубку и дал команду. – Пригласите ко мне срочно товарищей Ворошилова и Маленкова. Да, и всех замов Совнаркома, которые есть на месте.
– Ну, и Тимошенко в качестве Верховного не годится, – продолжил Берия, – чем больше будет поражений, а теперь понятно, что они будут, тем меньше армия будет ему верить. Тут нужен Сталин – человек, которому народ верит безусловно.
– Но снять Тимошенко – это выразить недоверие генералитету, а это опять подрыв авторитета генералов.
– А можно не снимать, можно реорганизовать. Сейчас у нас Ставка Главного командования, а мы ее реорганизуем в Ставку Верховного Командования, заменив в ходе этой реорганизации председателя, – тут же нашел выход из положения Берия.
– И еще нужно, чтобы Сталин стал наркомом обороны.
– Не много ли? – засомневался Берия. – И председатель ГКО, и глава правительства, и Верховный Главнокомандующий, и еще и нарком обороны. Да, еще и секретарь ЦК. Справится ли он?
– Сталин справится. Конечно, ему будет трудно, но зато у нас на всех этих направлениях будет кипеть работа и решения будут такие, какие надо.
– И вот еще что, – добавил Берия. – Нужно возродить в армии институт комиссаров, пока война не отберет нам генералов, которым народ мог бы верить.
Идея комиссаров им обоим была ясна. Комиссары появились впервые не в России, а в США, в которых Конгресс еще в XIX веке устанавливал для армии: "Комиссар – назначенный правительством в воинскую часть чиновник, в чьи обязанности входит следить за моральным и политическим духом военных". И в Советской России, как только советское правительство в 1918 году начало создавать Красную Армию, то сразу выяснилось, что призванные большевиками бывшие царские офицеры и генералы предают Советы и спасибо не говорят. Поэтому практически сразу же к ним начали приставлять комиссаров – людей, верных правительству. Поскольку в то время советское правительство было коалиционным, то первые комиссары были представителями обеих правящих партий, т. е. не только большевики, но и левые эсэры. Однако после измены левых эсэров и перехода всей власти в руки большевиков комиссары, само собой, были уже только коммунистами.