- Вы правы - моя мама датчанка. Я навещаю ее в Копенгагене, когда могу. Копенгаген одновременно большой и маленький город. Когда я пришел в августе покормить Муса и забрать вашу почту, увидел два письма от хирурга из Копенгагена. Известного хирурга. Есть лишь одна причина, почему люди не из Дании едут в Данию на операцию, одна причина, почему они посещают именно этого хирурга.
Она медленно кивнула. - Понятно.
- Вы же знаете, что мне все равно, да? Мне нужно знать, что вы это знаете.
- Ты внимателен к моим чувствам. Как... не похоже на тебя.
- Если вы собираетесь думать обо мне плохо...
- Что я и делаю.
- Я хочу, чтобы вы думали обо мне плохо по настоящей причине, а не потому, что меня волнует, что вы родились не женщиной.
- Я родилась женщиной. Но были... некоторые "отклонения", так доктора их назвали. Эти "отклонения" стали причиной осложнений в моей жизни. Именно эти отклонения некоторые мужчины считают ужасающими, другие, с определенным фетишем, не могут устоять перед ними. Но опять же, ты не из большинства мужчин, верно?
- Вы делали операцию? Я понимаю, это не мое дело.
- Но, тем не менее, спрашиваешь.
- Вы постоянно задаете мне грубые личные вопросы.
Он был прав, но она вряд ли хотела это признавать.
- Моя мама растила меня мальчиком до начала полового созревания, и стало очевидно, что быть мальчиком не то, что задумывал Бог, несмотря на то, что у меня присутствовало нечто похожее на мужской орган. Я развивалась как девушка, начала одеваться как она, вести себя как она. Священник в нашей церкви называл меня "дьявольским семенем", "неестественным", "аномальным". Такое не забывается. Ты не забудешь, как тебя называли дьявольским. Это остается с человеком, как ожег или метка. Ты носишь это с собой, в себе. - Она прикоснулась к своей груди, над сердцем, где все еще горела ярость.
- Поэтому вы ушли из церкви?
В первую ночь, когда Маркус пришел к ней, она почти отказала ему. Он не был первым священником, который искал освобождения в ее доме, но он был первым священником, которого она впустила, потому что он еще не стал священником, и она думала, что, возможно, смогла бы увести его с этого пути. Когда он спросил о ее враждебности к католической церкви, она ответила только то, что священник причинил вред ее семье, и она никогда не сможет простить церковь. Если Бог хочет ее вернуть, он мог прислать церковь к ней, потому что туда она больше не вернется.
- Я не уходила из церкви. Церковь оставила меня. Она отвергла меня, изгнала. Я не хожу туда, где мне не рады.
- Вы идеальны, - ответил он. - Вы не дьявольское семя.
- Священник утверждал это.
- Да, усохший злой старый священник, который жаждал маленького мальчика, которым вы были, и презирал вас за то, что не оправдали его больные фантазии педофила.
- Расскажи, что ты действительно чувствуешь, Бамби.
- Я бы никогда не сказал вам, что делать с вашим телом. Но...
- Не совсем правда. Однажды ты сказал мне, что именно я могу делать со своим телом. Думаю, предложение начиналось с "Иди" и заканчивалось "хер", с третьим словом посередине, очень недостойное выражение для обучающегося священника.
- Это было образное выражение. И я сказал это после того, как в дом пришел офицер полиции и арестовал вас за убийство клиента, и только после того, как он вас посадил в свою машину, вы сказали ему, что все это шутка - шутка надо мной.
- Веселый был вечер, не правда ли? Люблю шутки.
- Вам не нужен хирург. Вам нужен психоаналитик.
Магдалена смеялась и смеялась. Ничего не делало ее счастливее, чем доводить Маркуса до белого каления. И это было не просто, поэтому она так радовалась, когда ей это удавалось.
- Если бы у меня был психоаналитик, и я начала следить за своим поведением, тогда тебе бы захотелось переспать со мной, Бамби? - она перекинула волосы через плечо, прижала палец к губе и идеально надула ее, изображая невинность.
- О, Боже, нет. - Его голос сочился отвращением при одной мысли о ее хорошем поведении. - Секс с вами был бы приятным первый час или два. Пытать вас отказом в сексе с вами? Это никогда не перестанет меня забавлять.
- Что, если я позволю причинить мне боль, как ты это делаешь с Катериной? - Пытки красивых мужчин были ее самым любимым хобби. Она могла делать это целый день. И обычно так и было.
- Я и бензопилой, и автоматом Калашникова не причиню вам вреда.
- Верно. Но мы с тобой знаем, что дело не в этом. Ты боишься снова влюбиться, да?
- Вы бы тоже боялись, если бы были мной.
- В конце концов, тебе придется отпустить страхи за Кингсли. Он взрослый.
- Да, до тех пор, пока жив. Его родители мертвы, его сестра мертва. И у него есть плохая привычка проявлять невероятно безрассудное поведение даже при самых лучших обстоятельствах.
- Он спал с тобой.
- Я о том же.
Его челюсть была словно из гранита, и он не смотрел ей в глаза. Они с Маркусом постоянно дразнили друг друга, и оскорбления никогда не прекращались, но, когда речь заходила о его бывшем любовнике Кингсли, Маркус не играл.
- Я не видел его с тех пор, как уехал из школы, и он все еще сводит меня с ума. Будь он мертв, он бы так гордился собой, если бы знал, что я каждый день о нем беспокоился. - Он посмотрел на потолок и покачал головой.
- Кингсли, - произнес он, и больше ни слова. Это было похоже на просьбу.
Или молитву.
- Любовь - это проклятие. Любовь - это бремя. Прекрасное проклятие. И прекрасное бремя.
- Если бы я мог, я бы вырезал собственное сердце, - ответил он.
- Если бы я могла, я бы тоже вырезала твое сердце.
- Ох, вы слишком добры.
Магдалена погладила его по щеке. У него были самые потрясающие скулы. Судовой навигатор мог бы использовать их в качестве секстанта для выравнивания кораблей и звезд.
- Послушай - что бы не произошло в прошлом - это прошлое. Поэтому оно и называется прошлым. В свое время ты снова полюбишь кого-то, и тебе не придется бояться.
- Ее? - спросил он.
- Ее.
- Когда вы говорите о будущем, словно знаете его, вы выглядите невменяемой.
- Мой отец был королем цыган, мама так говорила. Мне передался его дар.
- Ваша мама вам солгала. Нет такого понятия "король цыган". И вы знаете, даже лучше меня, что не должны их так называть. Может, ваш отец и был цыганом, но он не мог практиковать магию, как и вы.
- Ха, - сказала она и затем, - Ха, - снова. – "Я не могу колдовать" говорит мальчик, который учится превращать вино в кровь.
- Я сказал, что вы не можете колдовать. Но я не говорил, что не сможете.
- Однажды ты поймешь, что я права. Однажды ты узнаешь. - Она наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб.
- Вы можете попытаться еще раз.
- Тебе нравится, когда тебя целуют в лоб? - спросила она, проводя пальцами по его волосам.
- Мне нравится возможность заглядывать вам под халат. - Он снова прикоснулся к своему лбу над левый глазом. - Вот здесь. Самый хороший угол.
Она поцеловала его туда, где он просил, потому что так у нее был шанс ощутить аромат камина в его волосах, теплый землистый аромат. Очень мужской и аппетитный. И обнажить перед ним грудь того стоило.
- Я не планирую никаких операций, - ответила она. - Хотя и благодарна за твой совершенно ненужный совет. Я посещала хорошего датского хирурга, потому что он пишет работу о моем случае, который, как теперь считают, вызван гормональной аномалией в матке, а не работой дьявола.
- Хорошо, - ответил он. - Операция всегда рискованное дело. Я бы не хотел вас потерять.
- Потому что я тебе так нравлюсь?
- Вы мне совсем не нравитесь. Но, как вы сказали, обеспечиваете меня едой и добровольными жертвами. Поэтому моя непрерывная способность функционировать в ваших руках.
Он улыбнулся ей той улыбкой, которая позволяла ей ударить его. И она раздумывала над этим. Опять же, она была садисткой. Она хотела ударить почти каждого мужчину на земле. Она воздержалась. Пока.
- Мне не стоило приводить священничка домой. - Покачав головой, она подошла к камину, чтобы согреться. - Я всегда приношу домой бездомных животных. По крайней мере, Мышшелини выполняет свои обязанности. За последние полгода не видела ни единой мыши.
- Вы хотите, чтобы я отрабатывал свое содержание? Я буду работать.
- А ты можешь?
- Я могу доставать вещи с верхних полок.
- У меня есть идея получше. Поднимайся. - Она поманила его пальцем.
Он указал на свои колени. - Мус спит.
- Он простит тебе, что ты его разбудил. Ты его любимчик.
Вздохнув, Маркус поднял спящего Мышши с колен. Кот обмяк в его руках, пока Маркус нес его к корзинке и аккуратно положил внутрь.
- Лежи тут, - сказал Маркус коту.
- Это кот, а не собака. Он не реагирует на команды.
Они вместе наблюдали, как Мышши свернулся в клубок в своей корзинке, повернулся по кругу еще раз и улегся.
- Как ты это делаешь? - спросила Магдалена.
Он пожал плечами, на удивление юношеский жест от Маркуса. Опять же, он был подростком еще три дня назад.
- Без понятия.
- Давай посмотрим, как хорошо ты реагируешь на команды. Поднимайся в мою спальню.
Он снова изогнул бровь, и она подумала, не практиковал ли он этот жест перед зеркалом.
- Не для секса, - ответила она. - Там твой подарок. И еще мне нужен подопытный кролик для тестирования новой игрушки.
Маркус смотрел на нее, не двигаясь и не моргая.
- Если твои брови поднимутся еще выше, они окажутся у тебя на затылке, - сказала она.
- Что за игрушка?