- Алевтина права. - Сабельников нагнулся и поднял почерневшую сосновую шишку. - Даже если ее действительно сюда привезли и бросили, следов никаких. И ты, Володя, прав, били ее не здесь. Семь-восемь часов ранам. Она действительно замерзла бы. И далеко вряд ли ушла бы. Время, время… - Он зашвырнул шишку в сугроб и отряхнул руки. - Если бы еще стояли сильные морозы. А так - одна оттепель, и вся кровь ушла в землю. Да и крови-то много не могло быть, даже если она где-то здесь и лежала.
- Да, - подтвердил Андрей. - Когда я ее нашел, у нее кровь уже запеклась. Только из шеи еще текла.
- Пойдемте. - Кречетов повернулся и пошел обратно к склону, но вдруг остановился, да так резко, что шедший следом Андрей налетел на него и едва не сшиб с ног. - Смотрите!
Он показал на сломанный сук дерева примерно на уровне своей груди. Острые, торчащие, как иглы, щепы были неприятно бурыми.
- Ей как раз по шею, - прикинул Кречетов. - Вот вам и свежая рваная рана. Я так и думал. Почему только снегом кровь не смыло?
- Древесина не земля, - пожал плечами следователь. - Впиталась. Стоит Алевтину звать, чтобы сфотографировать? Да нет, наверно, не стоит. Непринципиально. Отковырнем кусочек, пошлем на экспертизу.
- Мало ли что? - хмуро и с ехидством спросил Андрей.
Его эта бессмысленная экспедиция просто бесила. Ну, привезли бабу сюда или принесли - и что? И так ясно, что она не с неба на дорогу упала. Только что это дает? Да ничего. Если бы хоть какие-то следы…
- Оп-па! А это что здесь такое? - Следователь разглядывал какой-то мусор, зацепившийся за ветку кустарника.
- Шерсть какая-то, - наклонился Кречетов. Да нет, это волосы. Ни хрена себе, целая прядь! Длинные. Может, ее?
- Нет, у нее светлее, - возразил Андрей. - Я точно помню. Эти хоть и мокрые, но все равно. А почему именно ее? Мало ли кто здесь ходит?
- Ага, вот прямо стадами и ходят. Так и шастают. Никакого пакетика нет? - Кречетов вытащил записную книжку, вырвал листок и завернул в него прядь волос. - А можно определить, сколько они здесь пролежали?
- Это ты Экспертизу Ивановну спрашивай, - отозвался следователь. - Но в принципе можно. Примерно. Как знать, может, это и следочек.
Андрей только головой покачал.
"Следочек"! С ума сойти можно. Как в кровавом романе. Прядь волос убийцы, зажатая в кулаке жертвы. Делать им больше нечего, честное слово.
Когда они спустились вниз и вышли на дорогу, стряхивая снег с насквозь промокших ботинок, Андрей вдруг совершенно неожиданно для себя спросил:
- А навестить ее можно?
- Кого? - не понял Кречетов.
- Ну… Женщину эту, - смутился Андрей.
- Зачем?
Андрей пожал плечами. Он и сам не знал, зачем. Более того, он не представлял даже, как у него это вырвалось. И не собирался он ее навещать. И не думал даже об этом. Ну, жалко, да. А навещать-то зачем?
- Она в коме, в реанимации лежит.
- Ее… не изнасиловали?
- Нет. Никаких следов.
- Как, вы сказали, ее зовут?
- Слободина Марина Сергеевна. И все-таки зачем вам?
- Не знаю! - огрызнулся Андрей, злясь и на него, и на себя самого. - Просто так. Свечку поставить. За здравие.
- А-а, - протянул Кречетов. - Понятно. Только не факт, что ее действительно так зовут, я же вам говорил.
На самом деле Андрей никогда никаких свечек не ставил. Он и в церкви-то за всю свою жизнь был раза два, на экскурсии. Причем один из этих двух раз - в Исаакиевском соборе. Когда там еще показывали маятник Фуко, демонстрирующий вращение Земли. Опять само собой вырвалось. Словно кто-то посторонний его языком ворочал.
* * *
Я открыла глаза, ожидая увидеть привычную черноту, чуть светлее слева. Наверно, там было окно, оттуда тянуло холодом. Но сквозь противный, как тошнота, туман вдруг проступили мутные очертания шкафа у стены и каких-то трубок прямо перед носом.
- Я… ви-жу, - с трудом прошлепала я огромным железобетонным языком и услышала свой тихий хриплый шепот. Пошевелила руками, ногами - тело отозвалось болью, но пальцы двигались.
"Значит, позвоночник цел", - с каким-то тупым спокойствием подумала я и как-то совершенно неожиданно для себя заплакала. И снова лицо вспыхнуло огнем.
- Кто это тут плачет? - спросил знакомый мягкий голос, и я увидела спешащую к кровати высокую полную женщину в белом халате. - Очнулась, моя золотая? Только не плачь, а то швы болеть будут.
Швы? У меня швы на лице? Вот почему оно так болит от малейшего движения. И слезы - они же соленые, от них так щиплет.
На кого же я похожа?!
Я? А кто я-то?
Мне стало так страшно, что даже замутило.
Я не представляла, кто я такая, где нахожусь и что со мной приключилось. Этот приятный добрый голос звал меня Мариной. И это было единственное, что я знала о себе - впрочем, с чужих слов. Ну, и еще то, что случилось со мной что-то очень и очень неприятное. И теперь я больна. Видимо, лежу в больнице.
- Кто?.. Что?..
Мне хотелось спросить, что случилось, где я, но слова путались, язык не слушался. Губы шевелились, а лицо просто разрывалось от боли.
- Тихо, моя хорошая, не говори ничего. Ты в больнице. Ты очень пострадала, но теперь все будет хорошо, ты поправишься.
- Я… ничего не помню.
Каждое слово давалось с трудом и с болью. Боль - это было единственное, что я знала и помнила. Чудовищная, рвущая на части, обжигающая - и леденящая. Да, кроме боли я помнила еще холод. Снег. И темноту. Эта темнота словно скрыла все, что было когда-то. Было - это я знала точно. Но словно осталось за дверью темной комнаты, из которой никак не найти выхода.
- Она говорит, что ничего не помнит.
Женщина в белом халате озабоченно разговаривала с высоким смуглым мужчиной в какой-то странной голубой одежде, похожей на пижаму. Я то видела их отчетливо, то они вдруг совсем пропадали за пеленой тумана, струящегося перед сильно ноющими глазами.
- Совсем ничего? - уточнил врач. Кто же еще, конечно, врач.
- Совсем, - прошептала я.
- А как вас зовут?
- Наверно, Марина.
- А фамилия?
- Не помню.
- А сколько вам лет? У вас есть родные?
- Не помню.
- А как вы здесь оказались?
Я молчала. Сколько можно повторять одно и то же. Не помню!!! Не знаю!!!
- Типичная ретроградка. Не волнуйтесь, у вас ретроградная амнезия. Это часто бывает после черепно-мозговой травмы. Со временем вы все вспомните. Как в сериале. А пока отдыхайте.
Отойдя от кровати, врач жестом поманил медсестру в коридор.
- Вот что, Галина Степановна, - сказал он, прикрыв дверь в палату, но нисколько не заботясь о том, чтобы хоть немного понизить свой трубный глас. - Помните, милиция нам телефон оставляла? Позвоните им и скажите, что больная пришла в себя, но, кроме имени, ничего не помнит, так что приезжать и допрашивать нет смысла. Да, и скажите, что ее действительно зовут Марина, так что тот билет в кармане все-таки ее.
- Знаете, Игорь Палыч, - голос Галины Степановны звучал сконфуженно, - я пару раз назвала ее Мариной, так что она могла просто это с моих слов запомнить.
- Вот как? - хмыкнул врач. - Ну, тогда не говорите. Скажите, что вообще ничего не помнит.
- Да, но зато сегодня звонил какой-то мужчина и спрашивал, как ее самочувствие. И назвал имя и фамилию, которые на билете.
Врач помолчал немного. Мне показалось, что он непременно должен в этот момент нахмуриться и качнуться пару раз с носка на пятку.
- Вот об этом обязательно расскажите. Он что-нибудь еще говорил? Может, кто он такой - ну там, родственник, сослуживец?
- Нет, просто спросил, в каком состоянии Марина Слободина. Я ответила, что без сознания, он поблагодарил и трубку повесил. А что я могла сделать? Попросить представиться? Так все равно не успела.
- Могли бы меня позвать хотя бы.
- Вы были на обходе.
- В конце концов! - взорвался врач по имени Игорь Палыч. - Больная без сознания, в тяжелейшем состоянии, ее толком никто не опознал, никто не ищет. Звонит человек и интересуется ее состоянием, а вы… У меня просто слов нет, одни буквы… нехорошие. Могли бы попросить его приехать, что ли. Если еще раз позвонит… И всем скажите!
- Я поняла, - виновато вздохнула медсестра. - Я просто как-то не подумала. Конечно, если еще раз позвонит…
Не дослушав ее причитаний, врач куда-то пошел по коридору, а подавленная своим ляпом Галина Степановна вернулась ко мне в палату. Почему-то я решила не показывать виду, что слышала ее разговор с врачом, поэтому закрыла глаза и притворилась спящей. И незаметно уснула на самом деле.