Качество товаров было высоким. Павел Алеппский расхваливает продукцию из железа: котлы, сковороды, умывальники "превосходной работы", Кильбургер – Лоскутный ряд, "где продают всякие вещи, а между оными прекраснейшие и дорогие, так что по справедливости можно считать его между лучшими рядами и назвать иначе". Таннер хвалил деревянные ложки и кубки "изящной формы". Земская изба и городские суды наблюдали за чистотой на рынках, взимали пошлины. Некоторые ряды представляли собой открытые столы с навесами, другие – длинные шеренги каменных лавок, запирающихся на ночь железными дверями и ставнями. В двух больших крытых рядах, которые Павел Алеппский сравнивает со стамбульским безистаном, продавали дорогую одежду, оружие "и редкости, новые и старые". Всего же в столице насчитывалось до 40 тыс. лавок. "В городе Москве помещается больше торговых лавок, чем в Амстердаме или хотя бы в ином целом княжестве" (Кильбургер).
В отдельном месте цирюльники стригли и брили желающих – его называли "Вшивым рынком". Разумеется, в насмешку – с насекомыми у чистоплотных москвичей обстояло куда благополучнее, чем у парижан и лондонцев. Возле Лобного места под видом торговок холстом собирались проститутки – они обозначали себя тем, что держали в губах колечко с бирюзой. Впрочем, на Руси их промысел в законодательном порядке не преследовался. Под "прелюбодеянием" понималось только двоеженство или двоемужество. А бабенок легкого поведения называли "прелестницами" и, если попадутся, могли разве что вздуть батогами. А неподалеку от Красной площади располагалось под землей 200 винных и яблочных погребков. Это были не кабаки – тут продавались дорогие импортные вина, выдержанные меды, напитки из вишни и малины. Продавались оптом, в бочонках. Но желающий мог взять и в склянках, на пробу, и тут же продегустировать разные сорта, закусывая наливным яблочком. Причем летом напитки подавались с ледника, охлажденными.
На базаре осуществлялись и телесные наказания преступников, отсюда и название "торговая казнь". Но смертные казни в центре города не проводились. Их устраивали на отшибе, на Козьем болоте. Кроме центральной тюрьмы в Троицкой башне, имелись еще две – за Неглинной. Там обычно содержали осужденных к ссылке, ожидающих своей очереди для отправки в Сибирь.
В Москве было много иностранных купцов – единовременно до тысячи. Для размещения иноземцев и их торговли имелось два обширных двухэтажных гостиных двора – немецкий и персидский. При немецком, где продавались европейские товары, находились склады, большие городские весы, взимались пошлины с импорта, там же была биржа, где заключались крупные сделки. Персидское подворье было "просторно и имело резные деревянные палаты" (Бурх). Там было 200 лавок, расположенных по периметру "под сводом". Тут оперировали и менялы, осуществлявшие обмен европейских, азиатских и русских валют. Айрман описывал в Москве множество "персиян, татар, киргизов, турок, поляков… лифляндцев, шведов, финнов, голландцев, англичан, французов, итальянцев, испанцев, португальцев, немцев из Гамбурга, Любека, Дании", и то, что рядом с их лавками постоянно околачивались "многие" русские, знающие иностранные языки, поэтому покупатель здесь "в любое время найдет переводчика, который быстро сумеет навязать свои услуги".
Чужеземцев поражало не только изобилие всяких товаров, но и их дешевизна. Например, мясо было так дешево, что его продавали не на вес, а тушами или рубили на глазок. Кур и уток продавали "сороками". Восточные товары попадали на Русь напрямую, без посредников, и стоили на порядок меньше, чем в Европе. Таннер удивлялся, что в Москве "мелкие граненые рубины до того дешевы, что продаются на фунты – 20 московских или немецких флоринов за фунт". Даже простолюдины позволяли себе покупать драгоценные на Западе пряности и добавлять в выпечку, делая пряники, а женщины из простонародья носили золотые и серебряные украшения, наряжались на праздники в шелка и бархат. И австриец Гейс насчет русского богатства замечал: "А в Германии, пожалуй, что и не поверили бы".
Гостиным дворам не уступало и "великолепное подворье для послов к царю" (Койэтт). Оно имело "вид крепости" (Хуан Персидский), с башенками по углам, а у входа – высокую башню с тремя балконами на разных уровнях, чтобы иностранцы могли обозревать Москву. Здание было рассчитано на 400 человек, в нем были кабинеты, большие залы, жилые и складские помещения. А по соседству с Посольским подворьем стоял комплекс Посольского приказа из 4 обширных корпусов. Неподалеку – "великолепнейшее здание" Печатного двора. Был и "Греческий двор… уступающий впрочем несколько Греческому подворью в Риме" (Рейтенфельс). А парадными воротами в Китайгородской стене служили Неглинные. Они были крыты позолоченной медью, а над воротами находилось помещение, из которого царь и царица "неофициально" наблюдали за въездами иностранных посольств.
Южнее, в Замоскворечье, располагались стрелецкие и ремесленные слободы. Китай-город с Замоскворечьем соединял "живой мост". Вообще в Москве было несколько деревянных мостов "на сваях", а этот был "на судах" – понтонный. Настил был сделан из больших деревянных брусков и удерживался на канатах, крепившихся к башням на берегах. Писали, что "живой" мост "возбуждает большое удивление". "На этом мосту есть лавки, где происходит бойкая торговля; на нем большое движение; мы постоянно ходили туда на прогулку. По этому мосту идет путь в Калугу, Путивль, а также в Смоленск и страну ляхов; по нему беспрестанно движутся взад и вперед войска" (Павел Алеппский). А поскольку "вода здесь стоит высоко, в уровень с мостом", тут было и общепризнанное место для стирки, на мосту "каждый день видишь много женщин с бельем" (Таннер).
С запада, севера и востока Кремль и Китай-город опоясывал Белый город. Также окруженный "крепкой каменной стеной", проходившей примерно по линии современного Бульварного кольца. К сожалению, и ее тоже разрушили при советской власти. Хотя она являлась творением знаменитого архитектора Федора Коня. Павел Алеппский описывает ее как чудо фортификации: "Она больше городской стены Алеппо и изумительной постройки, ибо от земли до середины высоты она сделана откосом, а с повышением до верху имеется выступ, и потому на нее не действуют пушки". Бойницы имели наклон вниз, что позволяло простреливать "мертвое пространство" у стен. "Таких бойниц мы не видели ни в Антиохии, ни в Константинополе, ни в Алеппо". Ворота прикрывали сильные башни с артиллерией.
На Неглинной и Яузе действовало много мельниц. Поэтому в Белом городе были сосредоточены хлебные и мучные лабазы, торговали булочники. Тут же находились мясной и скотный рынки. А еще одним поясом с внешней стороны Белый город окружал Земляной. Там располагались рынки для торговли зерном, лошадьми и лесной рынок, где можно было купить бревна, срубы, готовые разобранные дома. Покажи, куда ставить – вмиг поставят. Земляной город был окружен мощным валом и стеной из деревянных срубов, наполненных камнями и землей, проходившей приблизительно по линии Садового кольца. Коллинз писал: "В ней бревен столько, что можно выстроить из них ряд лондонских тонкостенных домов в 15 миль длиной". Она имела, как сообщают иностранцы, "башни и ворота весьма красивые", "с трехконечными башенками". "Главные ворота велики и роскошны; близ них высится небольшая деревянная башня, где постоянно стоит часовой и на случай пожара и для означения деревянной колотушкой по доске ночных часов по захождении солнца". Это был, кстати, не просто способ "означения часов", но и переклички часовых – чтобы знать, что на постах все в порядке (и что караульный не спит). Постовой у Спасских ворот, услышав бой часов, ударял в специальную доску столько раз, сколько пробило часов. Другие, услышав его, били в свои доски. И так от центра прокатывалось до окраин.
Конечно, москвичи занимались не только торговлей. Базары функционировали по средам и пятницам. В остальные дни работали лишь стационарные лавки. Хотя у многих ремесленников магазинчики были и при доме – приходи когда хочешь. Просыпались люди очень рано – шли к заутрене. В церквях недостатка не было. Иностранцы, расшифровывая русское "сорок сороков", пишут о 1,5–2 тыс. храмов и монастырей. Но Павел Алеппский, гостивший по делам церковным, называет цифру 4 тыс. А вдобавок, по наблюдению Олеария, каждый пятый дом в центре имел "часовню" – речь идет о домовых церквях вельмож и богатых купцов. Храмы были не только религиозными, но и общественными центрами. В патрональных церквях ремесленных общин собирались для выборов своего самоуправления, решения других важных дел. В подвалах каменных храмов были склады дорогих товаров. Тут хранилась общественная казна, иногда отдавались на хранение и частные ценности. Проспать службу или забыть о ней было для москвича физически невозможно. Напоминали колокола. Их в каждой церкви было не менее 10. Первым подавал голос патриарший колокол. По его сигналу начинали звонить колокола Чудова монастыря. И за ними созывали прихожан все остальные. А уж по воскресеньям и праздникам все утро стоял перезвон, "от гула которого дрожала земля" (Павел Алеппский).
Рабочий день начинался молитвою – и обычно натощак. На Руси редко завтракали, а ели дважды в день, в обед и ужин. А после обеда укладывались на часок вздремнуть.
Если на базаре – то прямо в лавках, на телегах, а то и на земле. Точнее, под ногами-то был "пол". Вся Красная площадь и основные улицы Москвы были вымощены деревом. Для этого укладывался бревенчатый настил, а сверху накрывался плоским рядом плах. Правда, со временем на мостовую наносилась пыль, при дождях образовывался слой грязи. Однако за состоянием улиц городские власти следили, для их устройства собирали особые "мостовые деньги", и когда грязи становилось много, улицу мостили снова – иногда поверх старого покрытия.