До самой Бобровой запруды донес Ивашка черепаху Кири-Бум. А когда узнал, что в Яблоневом овраге лежит мертвый медведь Тяжелая Лапа и никто не хочет хоронить его, сказал:
– Я пойду похороню его.
И пошел было, но остановился, добавил:
– А ведь и я мог бы свою жизнь так же, как он, во зле прожить, если бы ты не поправила меня, Кири-Бум, своими сказками. Спасибо тебе за них.
Напугал Месяц Зорьку
Кири-Бум устроилась поудобнее на коряге и стала смотреть, как уходит с неба солнце. Она любила по вечерам, сидя у Бобровой запруды, глядеть на затухающие краски неба. Сначала оно бывает все в огне, горят высокие неподвижные облака. Потом пламя садится ниже, еще ниже. И наконец от него остается только узенькая полоска вдоль горизонта. Она держится долго, но к полночи и она гаснет.
И Кири-Бум уходит спать, а на другой вечер она опять сидит на коряге и любуется закатом. Вот и сейчас смотрит она, как не спеша опустилось далеко за реку солнце и там, за рекой, где сходятся земля с небом, родилась Зорька. В небе висел Месяц. Зорька помахала ему алой косынкой и сказала:
– Здравствуй. Я вижу тебя первый раз, но ты мне нравишься.
Если бы Зорька была постарше, она, возможно, не сказала бы этого, но она только что родилась и говорила, что думала. Месяц тоже был молодым. Ему было три дня от роду. И все-таки он был старше Зорьки на три дня и решил подшутить над ней.
– Ты напрасно радуешься, – сказал он с грустью. – Тебе недолго глядеть на меня: сейчас я оставлю небо.
– Вечер только начался, а ты уже хочешь идти спать?
– Разве я сказал, что иду спать? Я решил покончить с собой. Солнце от меня ушло, звезды ко мне не идут. Я остался один и сейчас брошусь от тоски в речку.
Месяц шутил, но Зорька была так молода, что не догадывалась об этом, верила ему, говорила:
– Не отчаивайся. Я с тобой. Я буду гореть для тебя, только будь в небе.
Если бы Зорька была постарше, она, возможно, не сказала бы этого. Но она только что родилась и говорила, что думала. Месяц посмеивался про себя в небе, пугал ее:
– Нет, нет, не уговаривай, я не изменю своему слову. Я покидаю небо. Смотри не на меня, в речку смотри, я падаю, падаю…
Зорька перевела взгляд на речку и побледнела: в воде барахтался Месяц. К нему от берега бежали волны. Кажется, они хотели потопить его. Зорька закричала им:
– Осторожнее, это же – Месяц. Его оставило солнце, к нему не идут звезды. Он совсем один и от тоски бросился в речку. Спасите его.
И томилась у берега:
– Что ты наделал, Месяц! Плыви ко мне. Я здесь. Я помогу тебе. Ну что ты молчишь? Пророни хоть словечко.
И темнела от страха, что он тонет, что он далеко от нее, а она не умеет плавать и потому не может броситься в воду и спасти его.
Месяц шутил. Месяц был в небе. Он глядел на Зорьку сверху и смеялся, что она приняла его отражение за него самого. Он тоже был молодым, ему было всего три дня от роду. Ему захотелось еще сильнее напугать ее. Мимо проплывало облако. Месяц взял и прикрылся им. Увидела Зорька – нет больше Месяца в речке, одни волны бегут назад к берегу. Вскрикнула:
– Утонул!
Вскоре Месяцу надоело прятаться за облаком. Он выглянул. Зорька догорала на берегу речки. В ней угасала последняя искра жизни. И лишь тут только понял Месяц, как он зло подшутил над нею.
И он закричал сверху:
– Очнись, Зорька. Я пошутил. Гляди – живой я, плыву по небу.
И ласково, нежно:
– Очнись, Зорюшка.
Но Зорька померцала еще с минуту и угасла. И Месяц вдруг осиротел. Стало действительно ему одиноко в небе, хоть и горели в нем уже тысячи звезд.
Месяц опустился чуть ниже. Потом еще ниже. И укатился за край земли. Провожая его маленькими глазками, подумала Кири-Бум:
«Каждому на земле свой срок отмерян. Скоро и я, как заря эта, отгорю свое.