Этой хорошо продуманной принципиальной позиции Грановский оставался верен всю жизнь. Он очень последовательно противостоял тому бездушному логическому фатализму, который отчасти был присущ и самому Гегелю, но с особенной силой сказывался в воззрениях его многочисленных эпигонов. Грановский же не просто открывал своим слушателям "тайны Абсолюта" – он судил действующих лиц исторической мистерии. "Двигателям человечества" не прощались ложь, насилие, измена. Характеристики борцов за безнадежное дело возрождения старины, за "идеалы прошедшего" нередко были выдержаны в самых поэтических тонах.
Всегда оставаясь верным научному пониманию истории, Грановский органично сочетал с ним нравственную оценку прошлого. И в результате сухая гегельянская историософия, круто замешанная на абстракциях, логике, "чистом разуме", обретала в лекциях живую душу, становилась человечной. "Humanitas humaniora" – "человечность, больше человечности" – призыв, повторявшийся гуманистами эпохи Возрождения, в полной мере определял всю деятельность Грановского в Московском университете – да и за его стенами тоже.
Под этим девизом, созвучным пушкинскому – "…и милость к падшим призывал" – в николаевской России с ее деспотизмом, направленным именно на подавление человеческого в человеке, можно было сделать многое. И, может быть, наряду со всеми прочими достоинствами именно этот непривычный подход к истории так привлекал слушателей в аудиторию, где читал свои лекции Грановский. Ведь, в конце концов, студенты всех факультетов и отделений валом валили в эту аудиторию не за специальными знаниями по древней или средневековой истории Западной Европы, и, конечно, не затем, чтобы поклониться некоему кумиру – "артисту на кафедре". Они обретали здесь ту самую жизненную позицию, которая нередко определяла все их будущее. Студенческая молодежь ценила Грановского не за внешнее обаяние и "красивый слог", и даже не за то, что он был превосходным профессором-интеллектуалом и эрудитом, она относилась к историку как к Учителю в самом высоком смысле этого слова. А "учение" его противостояло, в принципе, мертвящим схемам "официальной народности" – и в этом плане было вполне адекватно литературной критике В. Г. Белинского, философским статьям А. И. Герцена, повестям И. С. Тургенева. У того костерка, который развел Грановский, отогрелась не одна сотня человек…
* * *
В этом сборнике читателю представлены те произведения Грановского, с которыми он выходил за стены Московского университета, обращаясь ко всему русскому обществу. Прежде всего это "Четыре исторические характеристики" – публичные чтения 1851 года, в подготовке которых к печати принимал участие сам автор. Надо думать, что для Грановского, привыкшего излагать историю в связи, подобные чтения были своеобразным экспериментом: через характеристику четырех героев – тех, кого он сам называл "великими людьми", – ученый попытался показать различные стороны исторического процесса, воплощением которых эти герои, по его мнению, являлись. Так, Тамерлан, в изображении Грановского, представлял собой силу исключительно разрушительную; Александр Македонский, знаменуя собой преодоление греческой замкнутости и ограниченности, своими завоеваниями выводил человечество на новый уровень развития; Людовик IX характеризовался как государственный деятель, "устроитель" своих подданных, близкий к идеалу; и, наконец, в деятельности Ф. Бэкона лектор угадывал проблески будущего, когда именно наука станет главной движущей силой истории.
Кроме того в сборнике помещен комплекс небольших по объему статей и очерков, опубликованных Грановским в различных периодических изданиях и энциклопедиях и основательно подзабытых в наше время. Между тем, написанные легко и изящно, они до сих пор представляют несомненный интерес – именно в том ракурсе, который и предполагался автором: популяризации истории Западной Европы, малознакомой тогдашнему обществу. У меня, откровенно говоря, нет уверенности, что положение дел с тех пор заметно изменилось к лучшему… Характерно, что некоторые из этих написанных более полутора веков назад очерков – о Баярде, например, или о квакерах – до сих пор не "перекрыты" в нашей литературе более поздними произведениями…
В приложении помещены две работы Грановского особого жанра. Это речь "О современном состоянии и значении всеобщей истории", произнесенная в торжественном собрании Московского университета, и записка "Ослабление классического преподавания в гимназиях и неизбежные последствия этой перемены". В обоих случаях Грановский очень ярко и эмоционально отстаивает значение всеобщей истории именно с тех позиций, которые обрисованы во вступительной статье.
Особенно интересной и значимой представляется "Записка", в которой Грановский чрезвычайно убедительно, на мой взгляд, показывает, к чему ведет пренебрежение "гуманитарией", одностороннее развитие за ее счет "практических наук", в данном случае, прежде всего, естествознания. Ведь Грановский, по сути дела, предсказывает здесь наступление эпохи нигилизма… Прошло полтора-два десятилетия, и то же Министерство народного образования, которое в 40-х годах XIX века из "идейных соображений" сокращало часы, отведенные на преподавание латыни и древней истории, резко изменив свою позицию, начало буквально глушить гимназистов латынью – теперь уже в борьбе с ненавистным нигилизмом, густо замешанном на естественных науках… Призыв Грановского к гармоничному образованию, не услышанный в те годы, сейчас, согласитесь, звучит не менее актуально.
В целом же изданием сборника публикаторы хотели напомнить об одном из представителей того замечательного сообщества, которому мы так многим обязаны и которое нами, к стыду нашему, полузабыто… Конечно, юбилеи у нас почти всегда сугубо официозны, и все же… В 2011 году как-то незаметно минуло двести лет со дня рождения В. Г. Белинского, в 2012 – А. И. Герцена… В 2013 году – 200-летний юбилей Тимофея Николаевича Грановского. Особых торжеств по этому случаю в "общегосударственном масштабе" или хотя бы в стенах Московского университета так же не предвидится – и бог с ними. Но мы, публикаторы, счастливы, что эта небольшая книжка выходит именно в 2013 году.
А. А. Левандовский