Глава VI. "Записки" Хромова
Остается дать оценку "Запискам" Хромова и рассказам о Федоре Козьмиче. Старец жил на заимке у Хромова с конца 1858 года и до своей смерти. Ревностный почитатель старца, Хромов, составил любопытные "Записки" о его жизни, которые легли в основу всех сказаний и легенд о таинственном старце. Беглый анализ "Записок" выясняет, что начаты они и в существенной своей части написаны в 1864 году; затем Хромов продолжал их из года в год, с перерывами, записывая и то, что с ним самим случилось, и то, что ему вспоминалось о старце из прошлого. Есть следы того, что он просматривал написанное и по крайней мере два раза вносил незначительные поправки. Таким образом, под наиболее свежим впечатлением занесены только события 1863 и 1864 годов из жизни старца.
Пользоваться "Записками" надлежит очень осторожно и доверять их сведениям нельзя. Хромов в своих "Записках" задается целью убедить читателя в святости и праведной жизни Федора Козьмича; неудивительно, что из 105 параграфов "Записок" более половины их (61) посвящены описанию чудес и прозорливости старца, при крайней скудости данных о личности самого Козьмича. Так, говорится о чудесном благоухании в келье старца и от его вещей, портрета, губки, коей обмывали его мертвое тело, от его могилы и т. д. По ночам в запертой келье появлялся таинственный свет, огонь, горящая свеча, слышалось пение. Однажды (еще при жизни старца) видели, как будто отверзлось небо над его кельей и "воссиял необыкновенный свет". Некая Фекла уверяла Хромова, что в церкви она видела, как у старца сделалось "необыкновенно светлое" лицо и лучи от него осветили всю церковь, и т. д.
Всего более случаев исцелений от весьма разнообразных болезней. Болит ли голова, зубы, простужено горло - Хромов обращается с молитвой к старцу. И целебное действие оказывает одна из вещей Федора Козьмича, а чаще всего вода, в которую опускался "зубок великого старца", или вода, накоплявшаяся в подвале его келии. Можно было также полить водой на портрет старца, и она от того приобретала те же целебные качества. Хромов настолько проникается верой в чудодейственную силу своей аптеки, что даже "избитому пулями" доктору Скавинскому хотел "дать с зубка великого старца воды, но счел это не совсем удобным, и доктор вероисповедания католического, - чтобы не сочли за какую-нибудь другую вещь". В 1868 году будучи в Петербурге, Хромов заболел: "начали пухнуть ноги и в животе стало бурчать". Он прибегнул к испытанному средству и выпил воды "с зубка великого старца". "К вечеру открылся понос, - сообщает Хромов, - и длился до четырех дней, опухоль из меня вышла, и сделались ноги и живот по-прежнему". Изумленный этой переменой, он наивно удивляется "чудесам" великого старца и тому, "как скоро его молитвы за нас грешных доходят до Царя Небесного". Хромов рассказывает также, что подаренное старцем красное пасхальное яйцо источало миро. А в день смерти Федора Козьмича, в момент, "когда душа старца расставалась с телом", над кельей трижды взлетало огромное пламя, чему были свидетелями подъезжавшие к деревне кучер и горничная.
Наряду со своими наблюдениями он также заносит и чужие рассказы, плохо разбираясь в ценности и пригодности их для его цели. Расскажет вдова Акулина, что видела во сне старца Федора Козьмича "с крестом на груди и голубой лентой через плечо, а по обеим сторонам - два ангела" - Хромов записывает. Увидит Фекла, едучи с поля, как "корабль плыл по воздуху, на носу парус, а на корме два благословенных старца", - Хромов заносит и это, хотя и сознается, что сначала лишь "слегка" поверил странному рассказу.
Это изобилие чудесного решительно подрывает в глазах историка доверие к "Запискам" Хромова.
При своем особом умонастроении относительно старца Хромов готов был видеть в самых простых явлениях чудесное знамение. У него нет совершенно критического отношения к предмету, но пишет или заблуждается он, по-видимому, искренно. Утверждают, что, прославляя старца и отождествляя его с Александром I, Хромов преследовал корыстные интересы; ссылаются на то, что наследники делали даже негласные предложения о приобретении высокопоставленными лицами келии Федора Козьмича. Думаю, что этого недостаточно для сомнения в его искренности. Неясно также, какие корыстные расчеты могли быть у Хромова, человека и в 60-х годах еще достаточно богатого. Что он мог из них извлечь? Когда у томского губернатора запросили секретные сведения о купце Хромове (дело было в 90-х годах), то губернатор Ломачевский ответил шифрованной телеграммой следующее: "Купец Семен Хромов - уроженец Томска, где жил постоянно. Первоначально имел золотые прииски в Восточной Сибири, затем, продав их, занимался торговыми делами; был известен за честного человека, пользуясь всеобщим особенным уважением и вниманием; умер 29 апреля 1893 года на 80-м году от роду. Старец Федор Козьмич, отличавшийся строгим монашеским образом жизни, постоянно проживал у Хромова в устроенной для него келии".
Резюмируя оценку "Записок" Хромова, я думаю, что в основе своей сведения о личности Федора Козьмича не вымышлены, но так искажены тенденцией Хромова к прославлению старца, что полагаться на них нельзя.
Какой же материал остается исследователю, кроме "Записок" Хромова? Остаются досужие, причем непроверенные рассказы и предания лиц, знавших старца по Сибири. Некоторые из них, наиболее характерные и интересные, уже приведены. Что в них очень малодостоверного, можно показать на примере. Любимый рассказ сибирских почитателей старца - о том, как великий князь Михаил Павлович приезжал (неизвестно куда и когда) в острог к Федору Козьмичу. Излагается это событие следующим образом. "Сам старец сообщил о себе, что когда он скрылся из своего первоначального жилища, то его стали разыскивать и, поймав, представили начальству, но он, воспользовавшись каким-то случаем, бежал. Находясь с двумя товарищами в одном городе, он признан был за "великого человека", снова был взят с своими спутниками и посажен в острог: но так как начальство никакой вины ни за ним, ни за его товарищами не нашло, то и предложило им выйти на свободу. Спутники его согласились на это и были из тюрьмы выпущены, но старец не согласился и остался в остроге. Об этом дано было знать императору Николаю Павловичу, и по его распоряжению в тот город был послан секретно великий князь Михаил Павлович, который по приезде отправился к Федору Козьмичу в тюрьму и, рассердившись, по своему горячему нраву, хотел за это строго наказать власти, но старец уговорил великого князя оставить дело без последствий и просил только, чтоб его осудили в Сибирь на поселение под именем Федора Козьмича. Просьба старца была исполнена".
Судя по концу рассказа, весь эпизод надо относить к аресту Федора Козьмича в Красноуфимске, но, согласно приведенной мною официальной справке из тюменского архива, задержан был старец не с "двумя товарищами", а один; начальство вовсе не "предложило им выйти на свободу", не найдя "никакой вины", а, напротив, за бродяжничество наказало старца плетьми и затем выслало в Сибирь на поселение, и не по просьбе старца, а по приговору суда. Приезд Михаила Павловича совсем уже фантастичен: мыслимо ли думать, что столь дальний путь (да еще при тех условиях передвижения) от Петербурга до Красноуфимска не оставил бы по себе никаких следов!
Нередко приводится рассказ будто бы самого Козьмича о том, как Александр I въезжал в Париж, имея с правой стороны графа Меттерниха, причем императору устилали путь сукнами и цветами и т. д. Между тем наведенная справка дает, что Александр I ехал между королем Пруссии и австрийским генералом Шварценбергом, заменявшим отсутствующего императора Австрии, и, значит, Меттерних не ехал рядом с Александром. Кстати, Меттерних в это время был уже не графом, а князем. Таким образом, второй пример также показывает ненадежность рассказа: или Федор Козьмич сам не видел этого въезда в Париж и передает с чужих слов, или, что вероятнее, рассказ передает не то, что говорил старец.
При желании число подобных примеров можно было бы умножить, но в результате они показали бы одно и то же, что рассказы эти разрисованы народной фантазией и положиться на них историку невозможно. Если случайно общее сходство Федора Козьмича с Александром и обмануло кого-нибудь из сибиряков, то может ли это служить доказательством тождества этих лиц? Князь Н. Б. Голицын, бывший в Таганроге при кончине Александра I и доживший до легенды о Федоре Козьмиче, увидя однажды портрет его, сказал, что как бы ни было велико сходство старца с императором, но смерть постигла императора именно в Таганроге, что он может засвидетельствовать как очевидец, на глазах которого протекали вся болезнь императора и погребальный церемониал.
Словом, материал, на основании которого приходится делать какие-либо суждения о личности старца, сводится до минимума. В нашем распоряжении остаются портреты и образец почерка Федора Козьмича - его так называемая "Тайна". К рассмотрению их мы и приступим.