Внутри царил полумрак, совершенно не мешавший варвару, так же как и мальчонке, с каменным выражением на лице сидевшему у входа на истрёпанной циновке. Правда, кинутая Конаном медная монета была поймана ещё на лету, и исчезла совершенно бесследно под рваной хламидой, хотя положение тела и направление взгляда бормочущего монотонную молитву маленького чумазого стража совершенно не изменилось.
Быстро лавируя между узкими перегородками крохотных тёмных каморок с разным товаром, и просто откровенным барахлом, или - просто постелями, на которых в этот час никто не отсыпался, киммериец безошибочно пробрался сквозь странный мрачный лабиринт. Пройдя затем точно таким же, как мальчишку, образом, старую толстую женщину с огромной бородавкой на носу, охранявшую второй вход, он вынырнул в очередной грязный и тёмный проулок.
Через пару минут он очутился на нужном месте, и, расставшись с очередной монетой, оказался препровождён к тому, к кому, собственно, и шёл. В это время можно было рассчитывать, что нужный "специалист" не занят.
Скупщик краденного, сутенёр, посредник, содержатель сети подпольных игорных домов, купец, поставщик наркотических веществ, оружия, и прочая и прочая, - словом, почтенный седой бизнесмен Дерхем-оглы, получивший своё странное имя, согласно романтической семейной легенде, из-за пристрастия своего отца к определённого вида валюте, важно откинувшись на роскошные ковры и подушки, сидел перед ним.
Закрыв глаза, он перебирал простые чётки из фундука, и что-то гнусаво бормотал себе под нос - не то молился, не то - Конан не обольщался насчёт благообразного старца! - планировал, как устранить очередного конкурента. Задумчивый, оливкового цвета гигант-охранник, великолепно умевший, как знал Конан, метать любые ножи, молча и без всякого выражения на лице наблюдал за киммерийцем. Тот же, в свою очередь, за некоронованным владельцем этого, а, возможно, и не только этого квартала города, ожидая, когда тому надоест ломать комедию.
Конан прекрасно знал, что его старый знакомый, известный ему ещё по похождениям в Шадизаре, может с равным успехом поклоняться официальным богам хоть сотни стран, но… Истинный Бог для него один - чистоган.
Однако варвар понимал, что, очевидно, местный менталитет вынуждает "почтенного и богобоязненного" старца поддерживать видимость религиозного рвения. Конан всегда в таких случаях цинично посмеивался, впрочем - про себя, не видя пока для себя особой нужды в таком поведении. На верования других - показные или истинные - ему было глубоко наплевать, поскольку для него подлинным Богом был только один: суровый северный Кром. Хотя сказать, что варвар часто вспоминал, или обращался к нему, было нельзя.
Наконец Дерхем-оглы заткнулся и разлепил один глаз, а затем и второй.
- Приветствую тебя, достопочтенный многоуважаемый хозяин! - избегая имён, иронии и акцента, Конан говорил спокойно и негромко.
- Привет и тебе, мирный странник, почтивший своим визитом скромное жилище ничтожнейшего из слуг Мирты Пресветлого, - отозвался не менее равнодушным тоном старый заморанец, - Подойди же ко мне поближе, и располагайся, прошу тебя!
Приглашающим жестом он указал на ковры и циновки перед низким восточным столиком - дастарханом - на котором были расставлены блюда с фруктами, свежими лепёшками, и сладостями. Там же стояли чайники и чайнички с, как знал Конан, несколькими видами ароматного чая, и настоями трав, и неизменные восточные пиалы.
Конан не заставил себя долго упрашивать, подошёл и сел напротив хозяина по-фарсидски, ловко скрестив могучие ноги.
- Пожалуйста, сделай честь моему дому, угощайся! Извини, что так скромно - чем, как говорится богаты… - тем же бесцветным голосом предложил Дерхем-оглы, и Конан, отломив солидный кусок лепёшки, щедро посыпанной душистым кунжутным семенем, запил его зелёным чаем, который старик, зыркнув хищным умным глазом из-под кустистых седых бровей, разлил в две пиалы сам. Киммериец знал, что отказаться от угощения, пусть даже символического, никак нельзя - смертельная обида хозяину! Ведь только в доме врага нельзя ничего есть и пить. А против восхитительных белых лепёшек он ничего не имел.
Пару минут они, словно бойцы перед схваткой, испытующе поглядывали исподлобья друг на друга, неспеша попивая и жуя. И лишь допив напиток, настолько крепкий и терпкий, что аж сводило скулы, Конан чинно спросил переставшего жевать хозяина:
- Всё ли благополучно в твоём доме, почтенный хозяин, здоровы ли твои близкие? Да продлит Мирта Благословляющий дни твоей жизни и ниспошлёт здоровье и счастье всей твоей семье!
- О, благодарю за твоё внимание, уважаемый гость мой! Милостью господина моего всё благополучно и мирно в моём доме и семье. Могу ли и тебя спросить о драгоценном здоровье и бодрости твоего, столь неугомонного, духа?
- Спасибо, любезный хозяин мой! Всё благополучно и у меня, милостью Мирты Пресветлого и Охраняющего!
Ещё несколько мгновений они помолчали, сохраняя исключительно равнодушное выражение на лицах. Конан умышленно не начинал разговор первым. Это было невежливым. По местным обычаям и традициям.
- Позволишь ли ты спросить у тебя, всё ли идёт успешно у тебя, принёсшего столько радости мне, скромному и удалившемуся от мирской суеты усталому старцу своим посещением, с делами твоими? Благословили ли Боги твои начинания и полон ли сундук дома твоего? - символическое понятие "сундука" в этой стране буквально означало - закрома, запасы, благосостояние человека - ну, то есть, кредитоспособность.
- О, как я польщён твоим высоким вниманием, многоуважаемый хозяин, к моей скромной персоне! Хвала богам, я вполне благополучен. Позволь и мне, в свою очередь, поинтересоваться, послана ли и на твой дом милость всевышнего и его щедрость? Да не иссякнет никогда твой гостеприимный дастархан, да живут всегда в достатке твои дети, внуки, правнуки и их дети!
После дежурных, ничего не значащих, но обязательных вежливых фраз, предназначенных, скорее, для ушастых стен, если бы Конан досконально не знал своего знакомого, ни за что не допустившего бы крыс в своём оплоте, или, скорее, для тренировки в местном стиле общения, они перешли к делу.
- Дозволительно ли мне, многоуважаемый гость мой, узнать, что привело тебя в скромный приют ничтожнейшего из подданных многомудрого и всемилостивейшего султана нашего, его величества Боташа?
- Разумеется, радушнейший и любезный хозяин! Позволь принести тебе тысячу извинений, что оторвал тебя своими ничтожными и пустыми проблемами от твоих собственных дел. Но мне так нужны помощь и совет того, кто действительно разбирается в сложностях жизненных перепитий, и нравах и обычаях жителей славного Турфана! Окажешь ли мне милость, и позволишь ли изложить дело конфиденциально?
- Да-да, дорогой гость мой! Разумеется! Я буду счастлив, если хоть на йольд - старик показал кончик ногтя - помогу тебе советом или делом!
Подмигивание Дерхем-оглы не прошло незамеченным, и Конан, поднявшись, последовал за заморанцем. Неслышной тенью охранник двинулся за ними, зорко оглядываясь. Уж в том, что сорокалетний профессионал видит в полумраке не хуже Конана, тот имел возможность убедиться. Значит - всё в порядке.
Они прошли по очередному лабиринту коридорчиков и каморок футов сто, после чего охранник приподнял тяжёлую крышку, и они нырнули в люк в полу.
Телохранитель закрыл крышку, и Конан услышал скрип - тяжёлый зад опустился на толстые доски. Дерхем-оглы с неизвестно откуда взявшейся свечой, продолжал как ни в чём не бывало спускаться, и варвар следовал за ним вниз, по-крайней мере ещё шагов пятьдесят. Затем они ещё долго шли по извилистому коридору, оставив каменные ступени далеко позади. Два раза они останавливались, чтобы постанывающий и сетующий на якобы ревматизм и слабость, проводник Конана мог запереть изнутри тяжёлые двери на могучие щеколды.
Наконец, зайдя в большую и мрачную подземную комнату, заложив очередной засов, и подойдя к столу, Дерхем-оглы зажёг от принесённой свечи большую лампу, чётко осветившую даже все самые отдалённые углы этого вполне защищённого по всем стандартам от прослушивания места, где уж точно никто бы им не помешал.
Повернувшись к киммерийцу, он уже откровенно плотоядно ухмыльнулся, и сказал на более для них привычном туранском:
- Располагайся! - после чего они уселись на прочные табуреты, стоявшие у простого деревянного стола. С хрустом потянувшись, и усмехнувшись ещё раз, как-то сразу помолодевший и распрямившийся заморанец буркнул:
- Тошнит меня от местного способа ведения деловых разговоров. Если надо, скажем, кого-то просто убить, то приходится начинать за тридевять земель: дескать, живёт там-то и там-то один человек. А у него есть брат. Двоюродный. Он, конечно, замечательный, и добродетельный во всех отношениях, и законопослушный и всё такое… Но вот если бы он, ну, то есть, этот брат, поехал, скажем, на охоту, а лошадь бы, к примеру, случайно - понесла, а стремя - порвалось, и он бы упал, и ударился - сохрани Мирта! - головой о камень, а лекарь бы опоздал, так как был, скажем, на принятии родов… А тут кто-то оставил мне на хранение кошелёк для неизвестного мне лица, которое пришло бы случайно рассказать мне об этой банальной истории… А я даже и не знаю, что в этом кошельке, который я по рассеянности передал бы этому лицу, лежало, оказывается, сорок золотых! Ну и так далее в том же духе. Тьфу! - он с отвращением сплюнул, покачав головой.
- Но - сам понимаешь. Приходится соответствовать. А то не впишусь в местный менталитет. А должен, вроде…
Ладно, выкладывай, что там у тебя на этот раз. Опять драгоценные камни?
Конан, отрицательно покачав головой, тоже ухмыльнулся: