Идеал прп. Нила и "заволжцев" требовал разрыва с миром всех связей. Поэтому их линия отличалась "некоторым забвением о мире, но не только в его суете, но и в его нуждах и болезнях. Это было не только отречение, но и отрицание… Именно отказ от прямого религиозно-социального действия и был своеобразным социальным коэффициентом Заволжского движения", – справедливо пишет прот. Г. Флоровский. [105]
Противоположной была линия, выработанная прп. Иосифом Волоцким. Он видел в монастыре не убежище от мирской суеты, а важную составляющую общей жизни всего христианского народа. Заботы прп. Иосифа о хозяйстве монастыря, его экономическом процветании, превращении в могущественный и богатый духовно-религиозный и культурный центр объяснялись стремлением организовать как можно более масштабную благотворительность, устроить приюты, странноприимные дома и больницы, помогать людям во время голода и неурожаев, а также поднимать культурно-образовательный уровень иноков и мирян, приучать их к благочестию.
Собор 1503 г. закончился поражением "нестяжателей" и торжеством "иосифлян". Их взгляды определяли церковную и монашескую жизнь. Однако со временем "иосифлянская" традиция привела к доминированию внешнего, уставного благочестия над внутренним духовным деланием. В этих условиях появился "Домострой" Сильвестра с его новым идеалом православного христианина – домовитого и рачительного хозяина. Счет всего – от денег до ложек – приобретает у него характер христианской добродетели. Тот же, кто живет нерасчетливо, от безрассудства своего пострадает, тому – "от Бога грех, а от людей насмешка". [106] При всех особенностях этого произведения его отличала, по справедливой оценке известного русского историка Н.И. Костомарова, "забота о слабых, низших, подчиненных, и любовь к ним, не теоретическая, не лицемерная, а чуждая риторики и педантства, простая, сердечная, истинно христианская". [107]
Традиция "умного делания", которую прививал прп. Нил Сорский, казалось, совсем исчезла к концу XVI в., однако вновь возродилась в XVIII в. Образ христианина как странника на этой земле, не привязанного ни к чему земному, рисуется идеалом многими пастырями этой эпохи.
Ориентация на монашеский идеал [108] на практике не привела к торжеству внутренней дисциплины личности, но обернулась психологическим разрывом между мирянами и монахами. Как справедливо отмечал крупнейший политический деятель и исследователь русской культуры рубежа XIX–XX вв. П.Н. Милюков: "Для мира, для жизни, для действительности этот аскетический идеал был слишком высок и чужд. Для аскетического идеала мир в свою очередь был слишком греховен и опасен". Монах – "совершенный христианин" стремился уединиться от мира, а мир плохо понимал его. [109]
К XIX в. в православной церковной мысли оформились две тенденции, восходящие к "нестяжателям" и "иосифлянам", но значительно видоизмененные. Для первой было характерно сосредоточение на внутреннем состоянии души при полном равнодушии к социальному переустройству общества, для второй – приспособление к новым буржуазным условиям.
Эти тенденции сказались в церковном проповедничестве, которое в эту эпоху приобрело большой размах. Одни проповедники, как, например, арх. Дмитрий (Муретов), убеждали, что "бедность и убожество – с верой и благочестием, с терпением и покорностью воле Божией – не нищета, а приобретение, не наказание, а знамение любви Божией". [110] Другие, подобно архим. Амвросию (Ключареву), призывали к профессиональному совершенствованию и говорили о том, что с увеличением количества зажиточных тружеников должно подняться и общее благосостояние России, если, конечно, собственность будет использована не в эгоистических целях, но для общего блага и преодоления "пауперизма".
С этим направлением смыкалась религиозная философия "серебряного века", вдохновленная идеями Вл. Соловьева, по словам которого "важно, с нравственной точки зрения, чтобы все наши ближние были избавлены от нищеты, но это совсем не значит, что они должны быть одинаково богаты". [111] Вместе с тем русские религиозные философы не были единодушны в оценке собственности. Так, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, Н.О. Лосский, С.Л. Франк, П.И. Новгородцев, Л.П. Карсавин, Б.П. Вышеславцев и многие другие связывали принцип частной собственности с личностью, считая ее необходимой для реализации человеческой свободы. Более того, "одухотворенные" человеческой любовью и заботой вещи, передаваемые по наследству, они считали своего рода продолжением человеческой личности. Социальное совершенствование, по их мысли, неразрывно связано с признанием человеческой личности безусловной ценностью, и ни один человек не может рассматриваться как средство для достижения чего бы то ни было (например, для производства материальных благ). Особую позицию занимали В.Ф. Эрн и В.П. Свенцицкий, апеллируя к буквальному пониманию евангельских текстов. Ими делался вывод о несовместимости частной собственности с христианством. Идеал полагался в воссоздании раннехристианских общин с обобществлением имущества.
Советская эпоха нанесла религиозной жизни и православному богословию непоправимый ущерб. Лишь спустя семь десятилетий открылись возможности для его возрождения. В принятом в 2000 г. Архиерейским Собором документе "Основы социальной концепции Русской Православной Церкви" была изложена церковная точка зрения по ряду важнейших социальных вопросов, в том числе касающихся бедности и богатства – главы "Труд и его плоды" и "Собственность".
Признавая, что "совершенствование орудий способствует улучшению материальных условий жизни", авторы документа обращают особое внимание на то, что "обольщения достижениями цивилизации удаляет людей от Творца" (гл. VI, 3). Из дальнейшего контекста следует, что цивилизационное развитие находится в руках противобожеских сил, т. е. антихриста.
Высший идеал организации труда видится в хозяйственной деятельности русского монашества, т. е. труднической аскезе. Но значит ли это, что труд мирян равен по нравственному достоинству трудам иноков? Видимо, нет, поскольку монашество признается авторами документа высшим образцом праведной жизни. Что касается мирских занятий, то в документе говорится: "Церковь благословляет всякий труд, направленный ко благу людей, при этом не отдается предпочтения никакому из видов человеческой деятельности" (гл. VI, 5).
Что касается собственности, то в документе содержится несколько основных идей. Первая заключается в том, что "каждый человек должен иметь достаточно средств для достойного существования". Вторая напоминает, что человек должен искать прежде всего Царствия Божьего и правды его, а забота о хлебе насущном является вторичной задачей. Как говорится в документе, православие далеко от обеих крайностей: игнорирования материальных потребностей, с одной стороны, и превозношения стремления к обогащению – с другой. Напоминая, что земные блага люди получают от Бога, которому и принадлежит абсолютное право владения ими, авторы документа развивают тезис о том, что имущественное положение человека само по себе не может рассматриваться как свидетельство о том, угоден или неугоден он Богу.
Раскрывая это положение, авторы как бы нравственно реабилитируют богатых, подчеркивая, что в Священном Писании не содержится порицания богатства как такового. В целом складывается впечатление, что РПЦ балансирует между массой простых прихожан, большинство которых живет за чертой бедности, с одной стороны, и богачами – с другой. Отсюда двойственность ее позиции в оценке современных экономических реалий, собственности и богатства.
Говоря о собственности, авторы документа подчеркивают, что "Церковь признает существование многообразных форм собственности. Государственная, общественная, корпоративная, частная и смешанные формы собственности в разных странах получили различное укоренение в ходе исторического развития. Церковь не отдает предпочтения ни одной из этих форм", поскольку "при каждой из них возможны как греховные явления – хищение, стяжательство, несправедливое распределение плодов труда, так и достойное, нравственно оправданное использование материальных благ" (гл. VII, 3).
Отметим, что это во многом отличается от западнохристианской традиции, которая отдает явное предпочтение частной собственности, что, однако, не означает ее апологетики. Как католические, так и протестантские богословы признают приоритет общего блага, а частную собственность считают человеческим установлением – вторичным по отношению к всеобщему предназначению благ.
Среди преимуществ частной собственности обычно указывается, что она способствует развитию экономики, стимулирует способность к творческому труду, изобретательству, умение планировать и организовывать хозяйственный процесс, а также обеспечивает благосостояние семьи через ее передачу из поколения в поколение. Вместе с тем каждый должен рассматривать "свою" собственность и всякие материальные блага "не как принадлежащие только ему, но также как общие, в том смысле, что они должны идти на пользу не только ему одному, но и другим". [112]
Но это право частной собственности ни для кого не является безусловным и абсолютным. Ради блага всего народа, как указывается в социальных энцикликах папства, может быть допущена частичная национализация частной собственности, своекорыстные злоупотребления которой католическая церковь категорически осуждает.