– Возьмите мою визитку, – сказал Соловец. – Звоните, если узнаете что-нибудь относящееся к ограблению.
– Обязательно.
– Всего доброго.
– До свидания. Заходите.
* * *
Этим летом бомжи Степаныч и Петрович устроились рабочими в Эрмитаж. Работа была непыльной – переносить ящики с экспонатами из хранилища в выставочный зал и обратно. Делать это приходилось не часто, большую часть времени товарищи потягивали пиво в подсобном помещении. Близость к искусству облагородила друзей, в разговорах бомжей появились велеречивые обороты. Часто они рассуждали о живописи и скульптуре, споря о преимуществах и недостатках различных школ и направлений.
В четверг Степанычу и Петровичу выдали зарплату. Приятели решили отметить это событие с размахом. Вечером, пройдя через чердак, они разместились на крыше музея, прихватив с собой пару бутылок водки, пару стаканов, колбасу, хлеб, луковицу и квас.
Перед Петровичем и Степанычем распахнулась панорама вечернего Петербурга. По Неве тянулись баржи. По набережным сновали машины. Дворцовую площадь пересекали стайки туристов.
– Красота… – вздохнул Петрович.
– Живописно, – согласился Степаныч.
Расстелив на крыше газету, приятели начали подготовку к застолью. Когда колбаса, хлеб и луковица были порезаны, Петрович откупорил бутылку и наполнил стаканы.
– За искусство, – сказал он.
– За непреходящие ценности, – поддержал коллегу Степаныч.
Друзья выпили. Степаныч поперхнулся и закашлялся. Петрович несколько раз ударил товарища по спине.
– Первая колом, вторая соколом, – сказал он.
– Это точно, – прохрипел Степаныч, сделав несколько глотков кваса.
– Вот такие дела… – произнес Петрович, хрустя луком.
– На следующей неделе много работы будет.
– Это почему?
– Выставка из Франции приезжает. Этот, как его… Моне.
– Хороший художник, – со знанием дела сказал Петрович.
– Традиционалист?
– Нет, импрессионист.
Петрович вновь наполнил стаканы.
– Импрессионисты у нас на третьем этаже висят, –
сказал Степаныч.
– Давай за французов, – сказал Петрович.
– Почему за них?
– Сколько они хороших художников миру подарили!
Коллеги чокнулись, выпили и, положив колбасу на хлеб, начали закусывать.
– Может, художников-то они миру и подарили, – произнес Степаныч, – но народ, скажу тебе, жуликоватый.
– Ты думаешь?
– Не думаю, а знаю.
– Откуда тебе знать, какой народ французы?
– Я позавчера с буфетчиком Арменом в обеденный перерыв разговаривал.
– Это когда я отгул брал?
– Да.
– И что тебе Армен рассказал?
– Рассказал, как он барменом работал на теплоходе, который ходил по Средиземноморью.
– А не врет твой Армен?
– Он фотографии показывал. Везде, собака, побывал. И в Стамбуле, и в Риме, и в Барселоне.
– Почему же он оттуда ушел?
– Уволили за пьянку.
– То-то он теперь в завязке.
– Говорит, что больше не может, желудок отказал.
– Ну, у нас с тобой не откажет. – Петрович в третий раз наполнил стаканы. – Давай.
– Давай.
Товарищи выпили.
– Так что говорит твой Армен? – продолжил тему Петрович.
– Говорит, когда первый раз приплыл во Францию, их теплоход встал на рейде на Лазурном берегу.
– Так…
– Он вышел на берег и хотел купить билет на поезд до Ниццы. Так его тут же обсчитали на пять франков, то есть на один доллар.
– Да ну…
– Вот тебе и ну.
– Может, он сам по пьянке обсчитался?
– Нет, Армен говорит, когда указал кассиру на то, что тот сдачи недодал, кассир сразу деньги вернул.
Петрович задумался.
– Выходит, и у них воруют.
– Да еще как! Представь, тебя бы в кассе вокзала на тридцатку обсчитали. Это же две бутылки пива.
– И пачка сухариков.
– Вот-вот.
Приятели закурили.
– У меня один торгаш знакомый был, – сказал Петрович.