И хотя в интонациях звонившего эти «мотивы» так уж явственно не прозвучали, практика указывала на то, что месть, тем не менее, не может быть исключена полностью. Поэтому естественно, что напряженный мозг бывшего следователя сходу принялся выдавать информацию по тому, пятнадцатилетней давности, уголовному делу…
А в общем-то, в самом деле, давно уже было. На заре славной российской демократии, долгожданный приход которой, по убеждению ее главных «устроителей и основоположников», обеспечила очередная революция в России. Подобно всем остальным революциям, и эта тоже выдвинула древний как мир лозунг: отнять и поделить! Но существенная разница, скажем, с предыдущей, семнадцатого года, заключалась в том, что, во-первых, отнимали не у эксплуататоров и мироедов, как это делали все на свете революционеры, а у своего же государства. И во-вторых, делили не между всеми, требующими свою, положенную долю от общего добра, а лишь между теми, кто лично принимал активное участие в процессах воровства, грабежей и бандитских захватов. Это позже, для придания вящей законности, стали эти процессы скопом называть приватизацией. В результате которой, и практически сразу, нормальные бедные стали обыкновенными нищими, зато очень богатыми в одночасье заделались наиболее «предприимчивые» — все из тех же «глашатаев свободы», ну и приближенные к трону самого главного «демократа».
Александр Борисович вынужденно возвратился сейчас памятью в те годы, когда новейшая история демократической России только начиналась. Пятнадцать лет — не фиг собачий… Хоть и кажется, будто вчера, а ведь молодежь-то, поди, уже и не помнит, и не знает, для нее никогда не было ни переворотов, ни бандитских переделов государственной собственности, ни банковского бандитизма, ни законодательного беспредела… Ничего не было. Или было, но так давно и так далеко… А когда возникает вопрос, почему до сих пор плохо живем, так ведь свободная демократическая власть и не скрывает правды. Да, прежде было получше — основной массе, сегодня ей похуже, однако кое-чего уже кое-где выправляется. И если вы доживете, то, стало быть, и вам заживется полегче… Ну а на нет, как говорится, и суда нет. И не будет никакого суда, демократия не допустит.
Увы, кому, как не власти, и знать-то, что Россия — ох, какая она терпеливая, и много чего плохого ей надо сделать, чтоб опомнилась и возмутилась… Словом, кому не нравится, вон — Бог, а вон — порог. Отваливай. Сочиняй сам себе эпитафии… И не бойся, в канаве валяться не будешь, все равно тебя где-нибудь да похоронят…
Кстати, насчет собственной эпитафии. Нет, «полтинник», разумеется, еще не старость, а слава — что? Конечно же, дым. Рано еще, видимо, о ней думать, хоть и оригинально смотрелась бы…
Впрочем, один из старых приятелей, тоже из того прошлого, что, к сожалению, стало забываться, как-то с глубокомысленной миной выдал сентенцию о том, что каждый сам создает при жизни свою похоронную процессию. Это важная мысль. Именно о процессии. Турецкий случайно встретился с ним на кладбище, с этим Яшкой. Яковом Михайловичем. Общего знакомого «провожали». Так вот он, этот Яшка, окинув взглядом толпу, состоящую сплошь из широко известных, «публичных» лиц, сыронизировал, что давно не видел такого восхитительного скопища натуральных демократов, прибывших на «проводы» коллеги в роскошных «мерседесах» и с длинными хвостами охраны. Александр Борисович с серьезным видом возразил, что российская демократия — как бриллиант редчайшей чистоты — требует только золотой оправы. В прямом смысле.