– Не имеет значения, как ты себя теперь называешь, – тихо произнес он, сурово глядя на нее. – Твои природные вульгарные инстинкты остались прежними, не так ли? Ты съела меня глазами. Всего, до последнего кусочка! – закончил он полным ненависти голосом.
Свинья!
Краска залила ей лицо, образовав два пылающих пятна на высоких скулах. Откинув копну волос, рассыпавшихся по хрупким плечам, она процедила:
– Ты себе льстишь, Паскуале. Впрочем, ты всегда был самонадеян.
Ей трудно было говорить: в горле у нее пересохло, язык стал жестким, как наждачная бумага.
На губах у него заиграла легкая улыбка.
– Неужели, Зуки! – вкрадчиво ответил он. – Льщу себе?
Внезапная перемена тембра голоса, ласка, прозвучавшая, когда он произносил ее имя, привели ее в замешательство. Под его пристальным взглядом кровь стала пульсировать в висках, на запястьях и, призналась она со стыдом, в низу живота.
Взгляд Паскуале равнодушно блуждал по ее лицу, не задерживаясь на огромных, беспомощно взирающих на него глазах и на дрожащих в неосознанно соблазнительной гримасе губах. Интерес в его глазах вспыхнул лишь тогда, когда они остановились на груди Зуки. Безразличие сменилось зловещим огнем при виде этих пышных холмов. Она почувствовала, как ее груди налились, стали тяжелыми, а соски начали гореть от возбуждения. Только увидев его торжествующую улыбку, Зуки с ужасом обнаружила, что ее грудь полуобнажена.
– Боже мой! – воскликнула она и закрыла ее ладонями.
Паскуале умоляюще пробормотал хриплым голосом:
– Не прячь ее, сага! Такая великолепная грудь! Как страстно я желал бы взять в рот каждый сосок и ласкать их до тех пор, пока…
Схватив полотенце, Зуки накинула его на плечи, вся красная от смущения и волнения. Она попыталась натянуть на себя прозрачную ткань лифчика. Но под взглядом великолепных темных глаз ей это никак не удавалось.
Они не виделись семь лет, и все же двух минут в его обществе было достаточно, чтобы она снова погрузилась в темную эротическую пропасть, угрожавшую полностью ее поглотить. Это было похоже на кошмар.
– Отойди… от меня, – с трудом выдавила она.
Паскуале не шевельнулся – он и так стоял, совсем ее не касаясь, – но ее слова, очевидно, заставили его очнуться. Выражение явного, неприкрытого желания исчезло с лица и сменилось холодной, презрительной маской.
– Пожалуйста, – согласился он, помедлив. – Тем более что не такое это большое удовольствие – общаться с женщиной, которая предлагает себя первому встречному.
Оскорбленная, Зуки посмотрела на него своими янтарными миндалевидными глазами, в которых блестели еле сдерживаемые непрошеные слезы. Заслужила!
– Тебе бы я себя не предложила, будь ты даже единственным мужчиной во вселенной!
– Неужели? Значит, ты совершенно изменилась? – с издевкой поинтересовался он.
Что она могла на это ответить? Не такой она была лицемеркой, чтобы отрицать, как однажды ужасно вела себя с Паскуале Калиандро.
Все еще прижимая полотенце к груди, Зуки с минуту посидела молча. Любопытство боролось в ней со здравым смыслом, но первое все же взяло верх.
– Что ты здесь делаешь? – строго спросила она, и сердце ее при этом забилось быстрее в детской надежде, которая, казалось, давно умерла, но теперь появилась снова с пугающей силой. – Ты что, приехал из-за меня?
Откинув назад голову, Паскуале, к ее досаде, разразился громким, торжествующим смехом, так что люди стали оборачиваться в их сторону. Но как только он перестал смеяться, лицо его снова стало холодным и суровым.
– Из-за тебя? – спросил он с язвительным скептицизмом, заставившим ее похолодеть. – Чего ради я стал бы это делать?
Желание отомстить было велико, и она ответила сухо, пожав плечами:
– О твоих романах ходят легенды.
– Правда? – заметил он тихо.