"Начало атомной эры принесло не надежду, а скорее страх. Примитивный страх, страх неведомого, страх перед силой, которую человек не может обуздать или понять. Такой страх не нов - это классический пример страха перед иррациональной смертью. Но вчера этот страх усилился, вырос. Он вырвался из бессознательного в сознание, наполнил нас первобытным ужасом…. Там, где человек не находит ответа, он встречается со страхом".
Даже если мы не верим в смерть от пули или атомной бомбы, тревога, присущая этому зловещему миру, нас все равно не покидает. Историк Арнольд Тойнби полагает, что у нынешнего поколения людей нет серьезных оснований опасаться новой мировой войны, но "холодная война" будет продолжаться еще долго. Это означает, что мы будем жить в состоянии постоянного напряжения и беспокойства. Пребывать в состоянии тревоги в течение жизни одного поколения и даже дольше - мрачная перспектива.
Но картина имеет и свои светлые стороны. Тойнби считает, что напряжение холодной войны можно использовать конструктивно, поскольку оно побуждает нас повышать социально-экономический уровень жизни на Западе. Я согласен с Тойнби: наше политическое и социальное выживание зависит как от способности переносить тревогу, связанную с пугающей политической ситуацией в мире, так и от способности использовать эту тревогу конструктивно.
Тойнби приводит притчу, которая прекрасно описывает конструктивное использование тревоги, и я кратко ее перескажу. Рыбаки, перевозившие живую сельдь из Северного моря, увидели, что рыба в их резервуарах становится вялой, несвежей, а, следовательно, и ее стоимость падает. Тогда один рыбак предложил запустить в резервуар пару хищных зубаток. Испытывая смертельную опасность рядом с зубатками, сельди не только избавились от вялости, но стали еще более активными и здоровыми. Разумеется, остается другой вопрос: будет ли реакция запада на зубатку (Китай или Россию) конструктивной, то есть сможем ли мы использовать тревожную политическую ситуацию преимущественно для созидания?
Тревогу еще больше усиливает то, что мы не можем найти определенного виновника зла - "дьявола", на которого можно было бы спроецировать наши страхи. Тревогу усиливает и тот факт, что мы сами - субъективно и объективно - являемся участниками проблемы. Как говорил Пинатс: "Мы повстречали врага, он - это мы сами".
Философия и богословие
Тревога стала также центральной проблемой современной философии и религии, и это особенно ярко показывает распространенность феномена тревоги в нашей культуре. Тема тревоги занимает такого богослова, как Райнольд Нибур, который особенно много размышляет о сегодняшней экономике и политике. Она привлекает к себе внимание философов Пауля Тиллиха и Мартина Хайдеггера, которые по опыту собственной жизни знакомы с кризисами и изменениями, произошедшими в западном обществе за три последних десятилетия.
Если принять определение Ницше, утверждавшего, что философ - это "врач культуры", можно рассматривать идеи философов и богословов не просто как продукт умозрительных построений, но как диагноз состояния современной культуры.
Согласно определению Тиллиха, тревога есть человеческая реакция на угрозу небытия. Человеку свойственно осознавать свое бытие, но он также знает, что в любой момент его существование может прекратиться. Конечно, Тиллих сформулировал эти мысли еще до появления атомной бомбы, но бомба становится весомым символом, с помощью которого множество людей соприкасаются с угрозой небытия. Тревога - с философской точки зрения - появляется тогда, когда человек осознает, что бытие существует на фоне неустранимой возможности небытия. Это, как мы увидим, походит на концепцию Кьеркегора, утверждавшего, что тревога есть "страх перед ничто". "Небытие" - не просто страх физической смерти, хотя, возможно, именно смерть является самым распространенным предметом и символом тревоги. Угроза небытия относится к религиозной и духовной сфере жизни, поскольку это есть страх перед бессмысленностью существования. Обычно угроза бессмысленности воспринимается как угроза моему Я (Гольдштейн говорил о "растворении Я"). Но когда человек принимает вызов этой тревоги, когда видит угрозу бессмысленности и противостоит этой угрозе, он сильнее чувствует свое Я. Это обостряет восприятие человека, направленное на самого себя, на свое бытие, отличающееся от мира небытия или мира объектов.
В богословской доктрине Нибура, касающейся человека, тревога занимает центральное место. Нибур утверждает, что любое действие человека, творческое или разрушительное, включает в себя элемент тревоги. Тревога проистекает из того факта, что человек, с одной стороны, ограничен, что он, подобно животным, подчинен случайностям и природным нуждам. С другой же стороны, человек обладает свободой. В отличие "от животных, он видит, что в ситуации существует неизвестность, и готов пойти на риск". Таким образом человек выходит за пределы своей ограниченности. "Можно сказать, что человек - существо и связанное, и свободное, ограниченное и не знающее границ - постоянно испытывает тревогу. Тревога - неизбежный спутник парадокса свободы и ограниченности, присущего человеческой жизни". Мы еще вернемся к этим мыслям, когда будем говорить о тревоге как о предпосылке невроза, а пока обратим внимание на то, что Нибур на своем богословском языке называет тревогу "внутренней предпосылкой греха. Слово тревога описывает состояние внутреннего искушения".
Психология
"Тревога является наиболее яркой особенностью западной цивилизации", - говорит социальный психолог Р.Р. Виллобай. Он подкрепляет свое утверждение статистическими данными из трех сфер социальной патологии, на которые, по его мнению, оказывает влияние тревога. Виллобай приводит статистику самоубийств, функциональных психических расстройств и разводов. Число самоубийств в большинстве стран континентальной Европы в течение последних 75-100 лет постоянно увеличивается. Говоря о функциональных психических расстройствах, Виллобай замечает: "Создается впечатление, что количество психических заболеваний растет, при том, что созданы лучшие возможности для их лечения и диагностики". На протяжении двадцатого века во всех странах, кроме Японии, неуклонно повышается количество разводов. По мнению Виллобая, эти цифры говорят о том, что современный человек не способен терпеть стресс, приспосабливаясь к своему супругу, и что статистика разводов в современном обществе есть признак тревоги. Интересен тот факт, что в Америке выросло лишь количество разводов по причине "жестокого обращения", число же разводов по всем прочим причинам снижается. Виллобай считает, что "жестокое обращение" имеет прямое отношение к тревоге: "Когда поведение партнера вызывает тревогу, это называют жестоким обращением".
Виллобай приводит данные статистики, подтверждая свое "убеждение, основанное на здравом смысле: в нашем обществе тревоги стало гораздо больше". Тут с ним нельзя не согласиться. Но можно усомниться в том, что существует прямая связь между этими статистическими данными и тревогой. Возможно, что увеличение числа разводов связано не только с тревогой, но и с изменением отношения к разводу. Логичнее рассматривать рост числа разводов, самоубийств и психических заболеваний как симптом и следствие постоянного изменения современной культуры, которое травмирует современного человека. Тревогу также можно рассматривать как симптом и плод нестабильного состояния культуры.
Если проследить за динамикой разводов, мы увидим, что "американцы, вступающие в первый брак в возрасте 25–30 лет, разводятся в три-четыре раза чаще, чем сорок пять лет тому назад" (статистические данные, опубликованные в 1976 году). За последние двадцать лет частота разводов увеличилась более чем вдвое. Но эта статистика скорее свидетельствует о том, что мы живем в обществе, находящемся в состоянии радикального изменения, и потому наше общество охвачено тревогой.