Наша анестезиологическая бригада: Андрей Дмитриевич Князев и Инна Баутина
– Что?
– А то, что ты, когда наркоз даешь, очень на татарского мужа похож.
– Как это так? – растерялся анестезиолог Князев.
– Ты, Андрей Дмитриевич, – стал пояснять Юрий Иванович, – как только трубку в глотку больному затолкаешь и к глотке наркозный аппарат подключишь…
– Чего, чего? – не понял Андрей Князев.
– К телу… м… м… к больному… наркозный аппарат подключишь, – поправился Юрий Иванович, – то сразу начинаешь ходить важно, как гусь, и изображать из себя татарского мужа, который все свое властолюбие на жену свою спускать привык.
– С чего это?
– А с того, что ты, Андрей Дмитриевич, важно ходишь во время наркоза и говоришь тоном, не терпящим возражений, только одно слово – "деприван!".
– Но я и другие слова говорю, например, "энфлюран".
– Но слово "деприван" говоришь важнее всего.
– Да, да, Андрей Дмитриевич, вы слово "деприван" говорите важнее всего, – согласилась Инна.
– А ты, Инна, как только Андрей Дмитриевич скажет это слово, сразу начинаешь так клокотать вокруг вены, куда игла… вмазана…
– Не вмазана, а вколота, – поправил Андрей Князев.
– Не важно, – парировал Юрий Иванович, – важно то, что ты, Инна, очень напоминаешь татарскую жену, которая клокочет и трепещет по поводу любого слова, произнесенного татарским мужем.
– "Деприван" – это не просто слово! – возмутился Андрей Дмитриевич. – От этого лекарства жизнь или смерть зависят.
– Суть не в "деприване", а в поведении, – кинул Юрий Иванович. – Понимать надо!
– Да я русская! – вытаращила глаза Инна.
– Я тоже, – добавил Андрей Князев.
Татьяна
Разговор прервал звонок. Альфия и Татьяна пояснили мне, что звонит какой-то сверхзануда из Украины и что его, сверхзануду, надо обязательно соединить со мной, поскольку он уже не просто "достал", но и, вроде бы, буквально высасывает энергию через телефон.
– А у меня будто бы энергии…, – проворчал я и взял трубку.
Зануду на другом конце провода я терпел минут пять и, несмотря на то, что моей второй этнической Родиной (по маме!) является Украина, начал раздражаться. Мне показалось, что этот человек из Львова и в самом деле сосал мою энергию, подсасывая больше всего в те моменты, когда я был вынужден слушать неинтересные подробности его истории болезни.
– Шеф, брось трубку, на тебе лица нет! – прошептала в ухо мой референт Татьяна Драпеко. – Я так наслушалась, так наслушалась его…
– Дотерплю, – прорычал я.
– Чего, чего? – раздалось с другого конца провода.
Татьяна Драпеко
В конце концов, я обещал сделать все, что можно и не можно… лишь бы этот разговор закончился. Наконец, на том конце провода положили трубку.
– Ух! – с облегчением вздохнул я.
– Чаю налить? – спросила Татьяна.
– Налей, – ответил я.
Татьяна потянулась за чашкой. А я, воспользовавшись моментом, пальцем поднял ее курносый нос вверх, чтобы она важнее казалась.
– Чай разливать – бабское дело, водку наливать – мужское! – назидательно подытожил Юрий Иванович.
А через некоторое время Юрий Иванович благодушным тоном спросил у всей нашей хирургической бригады:
Прозрачненькая австриячка
– Как там прозрачненькая-то, прозреет или нет?
– Австриячка, что ли? – спросила Оксана. – Знаете, Юрий Иванович, сколько у нее крови было! Красная кровь текла, густая, аж жуть, а не прозрачная.
– Так она прозреет или нет?
– Должна… но я не уверен, – ответил я.
– Знаете, что рассказывал мне Анис Хатыпович, которому водители погоняло дали – "министр иностранных дел"? – Юрий Иванович посмотрел на нас.
– Что?
– Оказывается эта прозрачненькая очень хорошо говорит по-английски, поскольку раньше долгое время работала в США. Так вот, она, прозрачненькая-то, рассказывала Анису, что когда ослепла, то тут же другой вид зрения приобрела – тот вид зрения, который позволяет видеть, но для нашего мира негодным является. Более того, три вида зрения приобрела она сразу, что позволяло ей как бы три видеофильма одновременно смотреть. Она, прозрачненькая-то, стала рассказывать о своих видениях сыну своему, австрияку тоже, который, будучи одухотворенным коммерсантом, очень этим заинтересовался. Но невестка ее, прозрачненькой-то, немка такая смачная, стала настаивать, чтобы она, старуха, все же реально прозрела, чтобы она не о каких-то неведомых мирах думала, а могла сама вилкой в тарелке ковыряться… без помощи ее, невестки-то.
Заместитель генерального директора Центра по международным вопросам Хуснутдинов Анис Хатыпович, которому водители дали прозвище "министр иностранных дел"
– Интересно! – возбужденно проговорил я.
– Прозрачненькая, короче говоря, шеф, – продолжал Юрий Иванович, – прозревать никак не хотела. Слепой ей хотелось оставаться, но… зрячей в других мирах. А невестка, немка эта, настаивала, чтобы она, старуха, вилкой самостоятельно в тарелке кондыхалась. Боялась, что она совсем прозрачной от старости и голода станет. А старуха все не ела и не ела, только иногда виски или водку выпивала натощак, чтобы с иными мирами навеселе общаться и им, обитателям других миров, интересной казаться. Короче говоря, стремилась старуха в другие миры, ой как стремилась! Но ей не дала сделать это невестка ее, немка-то, ее ковыряние вилкой в тарелке беспокоило больше всего. А о других мирах она, невестка-то, и не знала, не знает и, по причине своей приземленности, не хочет знать. Короче говоря, боится прозрачненькая, австриячка эта, по нормальному прозреть, потому что ей, прозрачненькой-то, уж больно другие миры понравились, куда она, прозрачненькая, уж больно стремится, что даже вилкой не хочет по тарелке водить.
Э. М.: Это были первые попытки осознания того, что существует альтернативное зрение, когда люди видят не глазами, а чем-то другим… лбом (третий глаз), висками и даже затылком.
– Интересно! – снова проговорил я.
– У меня по этому поводу вот какие мысли появились, шеф! – посмотрел на меня Юрий Иванович. – Причиной того, что ее тело, австриячки-то, прозрачненьким стало, является не только то, что у нее от старости бестелесный дух начал проступать, но и то, что может ее тело начало в другие прозрачные миры переходить.
– Ну вы уж это слишком загнули, Юрий Иванович! – вставился в разговор Андрей Князев. – Науке такие факты неизвестны!
– А что такое наука?! Что такое наука?! – взъерошился Юрий Иванович. – Академики-то, которые сами от возраста уже прозрачненькими стали, до своего полного истления будут утверждать, что истиной последней инстанции будет только то, что они когда-то, когда еще прозрачными не были, на тетрадных листах чугунным пером, которое макалось в чернильницу, написали.
– Почему именно на тетрадных листах? – удивился Андрей Князев.
– Да это к слову.