– Увы, – Психиатр с досадой развел руками, – в свое время я пробовал навести справки, но ни на один вопрос не получил вразумительного ответа. Тогда я попробовал разузнать в сферах близких профессиональных интересов и действительно нашел некоего берлинского доктора Генриха Абеля в списке слушателей методических курсов Шульца. Да-да, того самого Иоганна Шульца, скомпилировавшего метод западноевропейской психотерапии, который получил название аутотренинг, или аутогенная тренировка. "Самовнушение по Шульцу" стало широко известным с 1932 года, когда была издана его знаменитая монография "Аутогенная тренировка – сосредоточенное саморасслабление". Разумеется, здесь доктор Шульц выступил прежде всего как талантливый методист, ведь корни этого метода своеобразного самогипноза уходят в глубокое прошлое. Последователи методик немецкого врача и не отрицали, что Шульц лишь творчески переработал массу медицинских приемов, известных с глубокой древности. Тем не менее психотехнические приемы школы Шульца несли много нового, соединяя в себе все достоинства гипноза, не повторяя его основные недостатки. Существенно шире, чем у гипноза, оказалась и область применения нового метода. Если гипноз применялся в основном для лечения острых психологических патологий, то аутотренинг стал эффективным средством и при длительных вялотекущих функциональных соматических расстройствах и пограничных состояниях психики (неврозах), лечение гипнозом при которых было бесполезным. Впоследствии оказалось, что аутотренинг является еще и мощным средством личностной психогигиены здорового человека, которое в век стрессов и нервных перенапряжений помогает сохранить как психическое, так и физическое здоровье. Со времен Шульца был доказан психогенный характер большинства соматических заболеваний, что и позволило считать личностную и групповую психотехнику эффективным инструментом для самокоррекции психики, личностного роста и самопознания. Одной из областей применения аутогенной тренировки стала подготовка специалистов – операторов, действующих в условиях сильно выраженных стресс-факторов. Выяснилось также, что с помощью приемов самовнушения можно сократить время овладения какими-либо профессиональными навыками и даже развить собственные творческие способности.
– Да, действительно очень любопытное стечение обстоятельств, – Физик в изумлении покрутил головой. – Получается, что в поворотный момент жизни юный Мессинг встретился с одним из врачей – слушателей самых первых курсов медицинского самогипноза! Ну-ка, давайте проследим дальнейшее развитие событий:
"Абель объяснил мне, что я находился в состоянии летаргии, вызванной малокровием, истощением, нервными потрясениями. Его очень удивила открывавшаяся у меня способность полностью управлять своим организмом. От него я впервые услышал слово "медиум". Он сказал:
– Вы – удивительный медиум…
Тогда я еще не знал значения этого слова. Абель начал ставить со мной опыты. Прежде всего он старался привить мне чувство уверенности в себе, в свои силы. Он сказал, что я могу приказать себе все, что только мне захочется".
Вот тут и начинается очередная путаница, – недовольно хмыкнул Психолог. – Дело в том, что внушение и самовнушение не взамозаменяемые и тем более не автоматически сопутствующие качества "практикующего медиума". Впрочем, я уверен, что дальше мы встретим и не такие "сюрпризы".
"Вместе со своим другом и коллегой профессором-психиатром Шмидтом Абель проводил со мной опыты внушения. Жена Шмидта отдавала мне мысленные приказания, я выполнял их. Эта дама, я даже не помню ее имени, была моим первым индуктором.
Первый опыт был таким. В печку спрятали серебряную монету, но достать я должен был ее не через дверцу, а выломав молотком один кафель в стенке. Это было задумано специально, чтобы не было сомнений в том, что я принял мысленно приказ, а не догадался о нем. И мне пришлось взять молоток, разбить кафель и достать через образовавшееся отверстие монету".
Довольно любопытная ситуация, – Психолог скептически поджал губы, – это что же получается, довольно обычный стресс-фактор – усталость и недоедание как-то вдруг вызывают голодный обморок, неожиданно переходящий в каталептическую летаргию. Что-то я не припомню подобных случаев в психиатрической практике.
И не зря, уважаемый коллега, не зря, – рассмеялся Физик, успевший уже снова набить свою трубку и аккуратно уминавший ароматный табак желтым от него большим пальцем, – вот послушайте, что пишет по этому поводу профессор Китаев:
"…существуют разные биографии Мессинга, исключающие одна другую. Для начала рассмотрим некоторые аспекты его общеизвестной, "основной" биографии "О самом себе", а потом обратимся к другим вариантам жизнеописания "артиста оригинального жанра". Исследователь В. Е. Львов, много лет специализировавшийся на изобличении экстрасенсов в обмане зрителей и ученых, так отозвался о "мемуарах" Мессинга, помещенных в "Науке и религии": "…Трудно причислить указанные "мемуары" к разряду анекдотов (сравнив их, скажем, с подвигами Хлестакова или с безобидными рассказами барона Мюнхгаузена). Слишком уж откровенно выражено здесь злоупотребление печатным словом, слишком цинично и развязно эксплуатируется доверие читателей. Слишком тяжелое впечатление оставляет вся эта коллекция басен, почему-то нашедшая приют на страницах печати"".
Раскурив свою трубку и окутавшись клубами ароматного терпкого дыма, Физик продолжил:
– Давайте еще раз обратимся к воспоминаниям Мессинга, а затем попытаемся раскрыть их некоторые секреты:
"Мне кажется, с этих людей, с улыбки Абеля начала мне улыбаться жизнь. Абель познакомил меня и с первым моим импресарио господином Цельмейстером.
Это был очень высокий, стройный и красивый мужчина лет 35 от роду – представительность не менее важная сторона в работе импресарио, чем талантливость его подопечных актеров. Господин Цельмейстер любил повторять фразу: "Надо работать и жить!.." Понимал он ее своеобразно. Обязанность работать он предоставлял своим подопечным. Себе он оставлял право жить, понимаемое весьма узко. Он любил хороший стол, марочные вина, красивых женщин… И имел все это в течение длительного ряда лет за мой счет. Он сразу же продал меня в берлинский паноптикум. Еженедельно в пятницу утром, до того как раскрывались ворота паноптикума, я ложился в хрустальный гроб и приводил себя в каталептическое состояние. Я буду дальше говорить об этом состоянии, сейчас же ограничусь сообщением, что в течение трех суток – с утра до вечера – я должен был лежать совершенно неподвижно. И по внешнему виду меня нельзя было отличить от покойника".