— Нам сквозь нее не пробиться, — сказал Фарадей. — Тут слишком плотная атмосфера. Я даже не ловлю сигналы корабля; но если бы я их и слышал, они бы уж точно ни черта не слышали нас. Как у тебя дела?
— Так себе, — ответил Чиппава. — Толщина кожи примерно тридцать сантиметров. Тот же самый материал, что и вокруг мумии по соседству, хотя и не такой толстый. Но…
— Постой-ка, — прервал его Фарадей. — Какой еще мумии?
— Большой такой, — ответил Чиппава. — Наружное сканирование показывает, что внутреннее строение у нее точно такое же, как у того существа, которое тут шныряло недавно.
— И его структура цела? Не разложилась и не переварена или что там еще с ней можно сделать?
— Насколько я могу судить, нет, — ответил Чиппава. — Отсюда вывод первый, обнадеживающий: по крайней мере, нас не съедят или не проглотят живьем. Вывод второй: обволакивающее нас «тесто» не такое толстое и прочное, как в остальных случаях. — Он кивнул на иллюминатор. — Это означает, что если трубопровод по правому борту, по которому поступает гелий, прочистится достаточно быстро и если мы находимся еще не так глубоко, чтобы поплавок смог разблокироваться, у нас есть шанс вырваться отсюда.
— Слишком много «если», — с сомнением отозвался Фарадей. В его сознании всплыл образ: видео времен золотого века кино под названием «Пиноккио», которое он часто смотрел вместе с братьями; там герои оказались в ловушке в животе гигантского кита. Как они выбрались оттуда? Он не мог вспомнить. — Допуская, что все так и будет, как, по-твоему, мы сделаем это?
Последний чистый участок иллюминатора исчез под коричнево-серой пленкой.
— Не знаю, — признался Чиппава. — Например, с помощью электрического разряда, если сможем добиться достаточно высокого напряжения. Или используем кислоту одной из наших топливных камер.
— Или огонь, — сказал Фарадей. Да, точно: те, в животе кита, разожгли костер. — Не забывай, основная часть этого супа — водород. Если бы мы смогли извлечь достаточно кислорода из наших баллонов, то наверняка смогли бы разжечь симпатичный маленький костерок.
Чиппава негромко присвистнул.
— И поджарить самих себя. Но все лучше, чем ничего. Давай посчитаем, без какого количества кислорода мы сможем обойтись… — Он резко смолк — кресла под ними вновь пошли вниз.
— Мы опять падаем, — заметил Фарадей и посмотрел на индикатор глубины. Вопреки ощущениям в животе и внутреннем ухе, индикатор показывал прежнюю величину. — Что же тогда?.. А-а, понятно!
— Это кожа, которая нас обволакивает, — сказал Чиппава. — Она блокирует приборы. Но зато в какой-то мере защищает нас.
— Если мы проваландаемся слишком долго, то вообще не сможем вырваться, — возразил Фарадей. — Какой смысл оказаться на свободе, если спустя мгновение тебя раздавит?
Чиппава скорчил гримасу.
— Да. Смысла нет.
— И потом, раз индикатор глубины не работает, мы не в состоянии определить, опустились ли мы достаточно низко и имеет ли смысл рваться наружу, — добавил Фарадей. — Мы даже не знаем, на какой глубине находимся.
— Возможно, я смогу выяснить что-то с помощью наружного сканирования, — сказал Чиппава. — А ты пока подсчитай, сколько кислорода мы можем потратить.
В кабине снова воцарилась тишина. Окутывающий зонд кокон заглушал даже вой ветра снаружи, от чего становилось совсем жутко.
Фарадей настолько углубился в свои расчеты и невеселые мысли, что не сразу обратил внимание на грохот, доносившийся откуда-то снизу.
Он замер, прислушиваясь. В каком-то смысле новый звук напоминал завывания неугомонного ветра, то стихающие, то вновь делающиеся громче. Но звук был ниже и, пожалуй, тонально богаче, чем если бы это был просто ветер.