А подождать не можешь?
С т о р и ц ы н. Если уж нужно, то могу, а вообще… Не велят, Модест, спасибо, голубчик. Кончено?
Т е л е м а х о в. Да. Кури уж, курилка.
С т о р и ц ы н. И одеваться можно?
Т е л е м а х о в. Можно и одеваться. Модест Петрович, помогите ему.
С т о р и ц ы н. Чего там, не надо, да не надо же, голубчик, я сам.(Отвернувшись от Телемахова, одевается.) Ну как, Телемаша, – поживу еще?
Т е л е м а х о в(наливая вино) . Поживешь.
С т о р и ц ы н. Ты правду говоришь?
Т е л е м а х о в. А то что же? На велосипеде ездить нельзя, и от цирка «Модерн» надо отказаться. Выставь анонс, что в борьбе не участвуешь.
С т о р и ц ы н. Ты шутишь, Телемаша? А интересно бы знать, какое было сердце у римских гладиаторов – да, да, вероятно, удивительное сердце. Впрочем, пустяки, и мне совсем не нужно было обращаться к твоей помощи. Ты слушал только снаружи, а я слышу его изнутри, и я могу огорчить тебя, Телемаша, у меня ужаснейшее сердце!
Т е л е м а х о в. Субъективные ощущения. Усталость.
С т о р и ц ы н. Да? Ты Телемаша – юморист.
Т е л е м а х о в. К сорока годам каждое сердце устает. Зачем столько работаешь, зачем столько куришь?
С т о р и ц ы н. Да, зачем? Но, однако, пойду и доложу Елене, что у меня субъективные ощущения, она так беспокоилась, добрый человек!
М о д е с т П е т р о в и ч. Может быть, сестру сюда позвать, Валентин Николаевич? Я позову.
С т о р и ц ы н. Нет, Модест, я сам. Подожди меня, дружок, я быстро.
Уходит. Телемахов, заложив руки под сюртук, прохаживается по комнате, сердито косясь на Модеста Петровича; выпивает еще стакан вина. Затем останавливается перед Модестом Петровичем и долго в упор молча смотрит на него поверх очков.
М о д е с т П е т р о в и ч(робко) . Так как же, профессор?..
Т е л е м а х о в. А так, что плохо. Скверно. Беречь надо.
М о д е с т П е т р о в и ч. Но вы же сказали, что субъективные…
Т е л е м а х о в. Сами вы субъект, Модест Петрович. Я еще поговорю с вашей сестрицей, а вы постарайтесь ей внушить, что безобразия ваши пора кончить. Понимаете?
М о д е с т П е т р о в и ч. Да как же я внушу?
Т е л е м а х о в. Это уж ваше дело. Вы ей брат. Пора кончить, здесь вам не свинушник, да! Не свинушник. Саввич опять здесь?
М о д е с т П е т р о в и ч. Но войдите в мое положение!..
Т е л е м а х о в. Не имею на это ни малейшего желания. Я вообще ни в чье положение входить не желаю, у меня свое положение. Что вы моргаете? Терпеть не могу, когда вы начинаете моргать, Модест Петрович!
М о д е с т П е т р о в и ч. Но, уважаемый…
Быстро входит Сторицын.
С т о р и ц ы н. Там, оказывается, Саввич и этот проклятый писатель, Мамыкин. Неприличная фамилия – Мамыкин. Когда они пришли, я не слыхал звонка… ах, до чего они мне надоели оба!
Т е л е м а х о в. Выгони.
С т о р и ц ы н. Экий ты, брат Телемаша, солдат. Но куда же ты? Неужели домой?
Т е л е м а х о в. Надо. Больной ждет.
С т о р и ц ы н. А я думал, вечерок посидишь, Телемаша, старый друг. Эх, жалко. Винца бы выпил – ты красное винцо по-прежнему любишь?
Т е л е м а х о в. Я и сам бы рад… полчаса можно посидеть. Удивительно, что ты совсем не седеешь, Валентин Николаевич.
С т о р и ц ы н. А ты изрядно пообносился, козлиная бородка! Сколько тебе лет, Телемаша? Я помню тебя лет тридцать, да до этого ты еще сколько-то жил…
Т е л е м а х о в. Однолетки. Да, волчья шерсть. Как твоя книга: идет?
С т о р и ц ы н. Да что, голубчик, удивительно! – пятое издание готовлю.
Т е л е м а х о в. Ого!
С т о р и ц ы н. Да, непостижимо! Ну, а твоя как?
Т е л е м а х о в. Моя?(Смотрит поверх очков.) Стоит на полках как вкопанная.
С т о р и ц ы н. Да что ты! Это у тебя издатель плохой, Телемаша, это же недопустимо!
Т е л е м а х о в. Издатель тут ни при чем, книга плохая.
С т о р и ц ы н. Прекрасная книга, великолепная книга!
Т е л е м а х о в. Ну, оставь, не люблю.