Каждое лето молодые люди уходили в поход за лошадьми в бассейны рек Платт и Арканзас. Индейцы применяли для этого тактику изнурительного загона, предварительно окружив табун мустангов, начинали гнать лошадей от одного человека к другому, доводя их до полного изнеможения, после чего набрасывали на шею мустанга петлю, валили на землю, стреноживали и уже позже приступали к объездке. Обычно из таких походов охотники за лошадьми возвращались с уловом в 40-60 голов. В 1943 году лесник из резервации Розового Бутона (Rosebud) рассказал Джону Юэрсу, что старики поведали ему, как ездили охотиться на диких лошадей в свои излюбленные места: близ нынешнего города Альянс в штате Небраска, где была целая сеть узких каньонов, и длиннющее ущелье вдоль реки Шайен в штате Вайоминг. Многие эти каньоны заканчивались глухими тупиками. Индейцы подолгу гнались на своих конях за мустангами, а в последний момент на ходу пересаживались на своих лучших скакунов, прибережённых напоследок для решающего рывка. Одна из групп охотников везла с собой заготовленные петли, прицепленные к раздвоенным концам длинных палок. Как только мустанг оказывался в пределах длины палки, на шею ему накидывалась петля, а палка отбрасывалась прочь. Охотник спрыгивал со своего коня, чтобы завалить и связать пойманное животное. А вот воспоминания Мато Нажина: "Шест, который я увидел в руках отца, был более трёх метров длиной… Пока отец заготавливал палки, дедушка достал верёвку, свитую из тонких ремней, достал также ремни и ремешки, то нарезанные из оленьей кожи, то из шкуры бизона; некоторые из них были длинные, другие короткие. Отец выбрал ремешок из оленьей кожи и привязал его к концу шеста, потом привязал другой ремешок почти на середине шеста После этого он взял верёвку и сделал большую петлю. С двух сторон он подхватил петлю ремешками прикреплёнными к шесту. Так получилось приспособление для ловли мустангов… И вот весь лагерь пришёл в движение… Всадники с укрюками в руках мчались на быстроногих скакунах… Отец уже почти догнал мустанга. Он держал наготове свой укрюк и налаживал петлю из верёвки… Когда мы достигли подножия холма, отец поднял укрюк и опустил его над головой мустанга. Через секунду петля уже скользнула по шее дикой лошади. Теперь отец дёрнул шест изо всей силы и оторвал его от ремешков, которые придерживали расправленную петлю, – укрюк сделал своё дело, его можно было выбросить, мустанг был на аркане" ("My People the Sioux"). В войне против Поуней и Арикаров верх обычно брали Титоны, благодаря своей многочисленности. Редкий летний сезон заканчивался без того, чтобы в стойбище не привезли множество вражеских скальпов. Впрочем, никакого ограничения на военные походы в смысле времени года не существовало. Пляски со скальпами происходили весьма часто. Монотонные военные песни, сопровождаемые визгливыми голосами женщин, раздавались постоянно, равно как и заунывное оплакивание павших в бою. Враги тоже были далеки от идеального характера и рвались в бой, дабы расквитаться за свои унижения и потери. Они подкрадывались к стойбищам Титонов чуть ли не еженощно, чтобы угнать пяток-другой лошадей или убить одиноко бродящего за пределами деревни человека. Умерших хоронили обычно на высоком помосте, что было распространено среди всех равнинных племён. Сам же процесс погребения мог отличаться один от другого пышностью. В 1866 году от тяжёлой болезни скончалась дочь Крапчатого Хвоста, когда деревня стояла на берегу Пыльной Реки. Перед смертью она высказалась, чтобы её похоронили в форте Ларами "на горе возле могилы Старого Дыма". Дым доводился семье Крапчатого Хвоста родственником и в былые годы занимал высокое положение среди Титонов. Форт Ларами располагался в 260 милях от стойбища Опалённых Бёдер. "Когда она умерла, деревню охватил ужасный плач. Со свежеубитого оленя сняли шкуру и хорошенько прокоптили её, затем завернули в эту шкуру тело умершей девушки, туго перетянув шнурками. Таким образом труп был некоторым образом забальзамирован… Стояла слякотная погода. Путь до Ларами был извилист и холмист. Мёртвое тело лежало на двух белых лошадках, крепко связанных между собой… Пятнадцать дней двигалась траурная процессия под звуки непрекращающихся рыданий… В двух милях от форта индейцев встретили солдаты, чтобы проводить к укреплению… На следующий день возле могилы Старого Дыма на двенадцатифутовых шестах установили площадку и набросили поверх неё шкуру бизона. К шестам прибили хвосты и головы двух белых лошадей, доставивших труп в форт. Тело не развернули, но оставили внутри оленьей кожи и укутали ещё в красное одеяло, после чего положили в гроб… Женщины приближались к умершей и подолгу говорили ей что-то, некоторые шептали, будто сообщая ей нечто сокровенное. Каждая оставляла покойнице что-нибудь на память: зеркальце, нить цветных бус, сосновую шишку. После этого гроб закрыли, и женщины принялись поднимать его на помост. Мужчины стояли вокруг, но ни один из них не сделал движения, чтобы помощь женщинам. Поверх гроба положили свежую бизонью шкуру и привязали её к помосту ремнями" (Gleed "Letters").
Кливланд, работая в индейском агентстве в Небраске, сделал любопытные наблюдения за погребальными обычаями Опалённых Бёдер, о чём сообщил в своём письме к доктору Ярроу. "Некоторые из этих индейцев хоронят своих покойников в грубых деревянных ящиках, либо закапывая в яму, либо просто оставляя гроб на поверхности земли где-нибудь на возвышенности, если у них нет возможности вырыть могилу. Но это лишь подражание белым людям. В большинстве же случаев они придерживаются своей традиции, которая ничем не отличается от обычаев их далёких предков, живших много поколений назад. Следуя племенным устоям, они туго заворачивают покойника в одеяла или шкуры (случается, в то и другое разом), обвязывают кожаными шнурками, затем кладут умершего на спину, вытянув во всю длину, либо на ветви дерева, либо на специально сооружённый помост. Такие помосты обычно устанавливаются на четырёх шестах высотой футов в восемь, концы тех шестов имеют развилку и надёжно подпирают помост в каждом из четырёх углов. Бывает, что на один помост укладывают не одно тело, а больше, хотя обыкновенно для каждого покойника сооружается свой настил. Индейцы, будучи очень суеверными, подвешивают к помосту всяческие вещицы, которые считают священными. Суеверие их настолько велико, что никто из соплеменников никогда не осквернит место захоронения… То же суеверие не позволит индейцам использовать погребальный помост дважды или взять кусок дерева с места погребения для иных нужд, например, в качестве дров, даже если обстоятельства очень "поджимают". Существует также обычай, хоть он и не распространён повсеместно, забирать тело после того, как оно пролежало два года на помосте, и хоронить его в земле" (Yarrow "Letters").
Вся работа по подготовке умершего к похоронам, равно как и сооружение самого погребального эшафота возлагается на женщин. "Женщины укладывают тело на помосте, затем приходят в деревню, чтобы пригласить мужчин к месту погребения" (Yarrow).
"В том случае, если умерший был человеком богатым или если родственники могут позволить себе это, то забивается одна или несколько лошадей, их туши сваливаются у подножия эшафота. Друзья и родня усопшего выражают горечь утраты самыми разными способами: одни из них громко стенают, другие делают себе порезы на руках и ногах ножом или кусочками кремня, чтобы залить себя кровью. После чьей-либо смерти скорбящие люди не притрагиваются к пище до тех пор, пока тело не будет похоронено. Оставшаяся собственность покойного раздаётся соплеменникам. Жилище обычно переходит в собственность одной из женщин, помогавшей во время погребения" ("Burials West of the Mississippi" Bureau of American Ethnology).
"Существует обычай оставлять пищу на погребальном помосте. Иногда еды кладут мало, и это означает, что она предназначена только для самого покойника. Но бывает, что пищи оставляют много, и тогда она предназначается также и для духов других умерших, одного возраста и пола с покойником. Например, если умерла маленькая девочка, то её придут встретить и угоститься такие же маленькие девочки. Если скончался мужчина средних лет, то его встретят духи мужчин такого же возраста. Родственники никогда не произносят вслух имена умерших людей" (Yarrow).
Хочу воспользоваться описанием похорон, оставленным Алисой Флетчер. Эта настойчивая женщина-этнограф приложила немало сил, чтобы донести до людей прелюбопытнейшие детали из жизни американских аборигенов. Похороны, о которых пойдёт речь, случились в резервации Розовый Бутон в конце 1881 года, но традиционная сторона ритуала никуда не делась, несмотря на многие изменения, произошедшие в жизни Титонов к тому времени.
"Утром 18 октября 1881 года внезапно умер индеец. Один из родственников вышел из двери и воскликнул:
– Посланник отправляется в страну духов!
После этого он немедленно застрелил лучшего коня скончавшегося индейца. Его жёны быстро распаковали свои сумки и извлекли оттуда всевозможные украшения, бусы и т.п. и побросали их к ограде возле палатки.
В руки умершему вложили барабан общества Лисиц. Умерший был также членом "клуба" Омаха. В палатке собрались и уселись в ряд представители воинского общества Омаха. Очень долго они исполняли низкими голосами песню смерти. Прибежала собака, и они застрелили её. Вход в их палатку был открыт. Над головой покойника виднелось какое-то украшение из перьев, вероятно, его боевой убор. Женские украшения и бусы уже были развешены на ограде, их должны были распределить между членами "клуба". Женщины-родственницы обрезали свои волосы и уложили их на мёртвое тело – эти волосы должны быть погребены вместе с покойником. Из палатки вынесли все домашние вещи.
Прежде чем глашатай объявил о раздаче лошадей, я заметила какого-то мужчину в светлом одеяле; он наклонился над мертвецом и раскрашивал его лицо жёлтым и красным цветом. Закончив свою работу, он сказал, что можно раздавать лошадей.