Великий поэт был скорее суеверен, чем религиозен, что делало его на редкость восприимчивым и к национальным преданиям, и к европейскому мистицизму. Пушкинская трактовка простонародной нечисти безупречна. Он ничего не выдумывает и не анализирует. Распухшее тело мертвеца с вцепившимися в него раками из стихотворения "Утопленник" (1828) досаждает мужику, спихнувшему его в воду, и требует нормального погребения. Но мужик поступил правильно, ведь подозрительный труп запрещено хоронить в земле. Незабываемое описание ночной встречи с легионом бесов ("Бесы", 1833) и вправду надрывает душу и не нуждается в аллегорических толкованиях: сбившийся с пути мир (или Россия), житейская бессмыслица, борьба со злым роком и т.д.
Апогей пушкинского фольклорного гения – "Песни западных славян", в частности "Марко Якубович" (1935) с вурдалаком, приходящим на дом в обличьях великана, человека и карлика. Впрочем, это не совсем русская манера, как и те гротескные твари, что снятся Татьяне: ведьма с козьей бородой, карла с хвостиком, рак верхом на пауке, череп на гусиной шее, вертящийся в красном колпаке, и др. Такой сон мог бы привидеться немецкой девушке, начитавшейся Гофмана.
Из современников Пушкина обращались к фольклорной тематике А.А. Бестужев-Марлинский в рассказе "Страшное гаданье" (1831) и князь В.Ф. Одоевский в рассказе "Игоша" (1833). Марлинский пересказывает былинку об украденном у мертвеца саване. Потерпевший является за своим облачением к похитителю, но при этом, как и положено воспитанным покойникам, стучит в дверь и называет себя. Ему не отворяют, и тогда он берет дом в осаду, настаивая на выдаче вора. Одоевский красноречиво описывает игошу ("У бедняжки не было ни рук, ни ног, а прыгал он всем туловищем"), но ужаса в его рассказе нет – автор подчеркивает безобидность уродливого шалуна, который даже подходит за благословением к попу.
Были и неудачные опыты наподобие "Венгерского леса" (1827) Козлова с "красным как уголь" мертвецом с палящим взором и загоревшимся саваном. Сей пожароопасный субъект вкупе с "былинными" именами героев принадлежали, по замечанию В.Г. Белинского, "к тому ложному роду поэзии, который изобретает небывалую действительность, выдумывает Велед, Изведов, Останов, Свежанов, никогда не существовавших, и из славянского мира создает немецкую фантастическую балладу". Мнимо фольклорные призраки расплодились во множестве в литературе Серебряного века.
Большинство пушкинских современников относились к деревенскому фольклору пренебрежительно или с юмором. А. Погорельский в романе "Монастырка" (1830-1833) противопоставляет "непросвещенных" злодеев Дюндиков, убежденных в существовании ведьм, оборотней и привидений, положительным героям (Анюта, Блистовский), не подверженным суевериям. Герой, от лица которого ведется рассказ М.Н. Загоскина "Две невестки" (1834), искренне удивлен, как можно объединять в одну категорию "гармоническое сочувствие душ" (имеется в виду приход умершей женщины к своей родственнице) и стариковские байки о кровавом шествии мертвецов.
Иллюстрация А.Н. Бенуа (1910) к повести А.С. Пушкина "Пиковая дама". "Но он услышал незнакомую походку: кто-то ходил, тихо шаркая туфлями. Дверь отворилась, вошла женщина в белом платье "
Приезжавшие к нам "развитые" англичане называли "образцы легковерия" среди русских "по большей части мрачными". Автор этого отзыва Р. Бремнер писал в 1830-х годах о России: "Все те дикости, что были столь распространены в Шотландии… правят здесь с не меньшим успехом". Под "дикостями" Бремнер разумел, конечно же, ведьм и чудовищ, а не благонравных духов эпохи регентства. Но "британской музы небылицы" у нас тоже имелись. Они постепенно завоевывали российские города, прежде всего Петербург.
Белая графиня из "Пиковой дамы" (1833) – типичнейший английский призрак. Сам же Германн – личность уникальная, чьим возможным прототипом был шведский духовидец Э. Сведенборг. Эпиграф из его писаний предпослан главе пушкинской повести, в которой происходит встреча с привидением. Сведенборга чуть было не упекли в сумасшедший дом, куда в итоге угодил Германн. Лизавета Ивановна недоумевает, где ее мог увидеть Германн. "Бог его знает! – отвечает Томский. – Может быть, в вашей комнате, во время вашего сна: от него станет". А если вспомнить жуткое качание полуживой графини, происходящее как будто "не от ее воли, но по действию скрытого гальванизма", связь старухи с Германном не покажется случайной.
Навязчивая идея юного Лермонтова – лицезрение собственного трупа, поедаемого червями ("Ночь" и "Смерть", 1830-1831). Бесплотный дух поэта изгоняется с небес на землю и проникает в гроб с разлагающимся телом:
С отчаяньем сидел я и взирал,
Как быстро насекомые роились
И поедали жадно свою пищу;
Червяк то выползал из впадин глаз,
То вновь скрывался в безобразный череп…
Ползущего по лицу червяка наблюдает и лишенный тела дух из сатирического рассказа Одоевского "Живой мертвец" (1844).
Пародийный жанр не получил в русской литературе такого развития, как в Англии (во всяком случае, ничего похожего на джеромовскую "Пирушку" у нас нет), но пик его пришелся именно на пушкинскую эпоху.
Первой пародией на рассказы о призраках можно считать стихотворение К.Н. Батюшкова "Привидение" (1810), вольный перевод французской элегии.
Поэт обещает своей подруге не пугать ее "в час полуночных явлений", врываясь в дом с громким воплем, а парить вокруг нее невидимкой и "лобзать тайны прелести" на ее груди:
Если пламень потаенный
По ланитам пробежал,
Если пояс сокровенный
Развязался и упал, -
Улыбнися, друг бесценный,
Это я!..
Теперь, по крайней мере, ясно, почему светские дамы недолюбливали крикливых и воющих монстров и симпатизировали ласковым воздушным фигурам.
Пушкин в "Гробовщике" (1830) заслуженно высмеивает поминальную некромантию: "А созову я… мертвецов православных". Само построение фразы абсурдно: оживший мертвец не может быть православным. Либо он превратился в демона ("Желтые и синие лица, ввалившиеся рты, мутные, полузакрытые глаза и высунувшиеся носы"), либо им движет злой дух, вселившийся в труп.
Пародийны почти все рассказы из сборника Загоскина (1834). Под видом трех казаков и приказчика к герою наведываются бесы ("Нежданные гости"). Они заставляют его плясать и перебрасываются им как мячом (мотив, почерпнутый из народных сказок). После исчезновения гостей выясняется, что похожие на них личности действительно проезжали через село, причем забрали с собой "четыре бутылки виноградного вина и две бутылки наливки". Очевидная аллюзия на хулиганствующих монахов из "Аббатства кошмаров" Т.Л. Пикока, швырявшихся выпитыми бутылками.
В рассказе "Концерт бесов" привидения вновь издеваются над героем, превращая его в гитару, на которой играет на сцене обожаемая им примадонна Лауретта – иссохший скелет с голым черепом. Механизм превращения человека в инструмент ("Он оторвал у меня правую ногу, ободрал ее со всех сторон и, оставя одну кость и сухие жилы, начал их натягивать, как струны") сто лет спустя вдохновил М.А. Булгакова (отрывание головы Жоржа Бенгальского).
Мертвец Иван Иванович из рассказа Сенковского "Записки домового" (1835) жалуется на свою соседку по кладбищу: "Эта проклятая баба – ее зовут Акулиной Викентьевной – толкает меня, бранит, щиплет, кусает и говорит, что я мешаю ей лежать спокойно, что я стеснил собою ее обиталище… Мы подрались. Я, кажется, вышиб ей два последние зуба…" Мстительная Акулина Викентьевна пытается избить недруга вынутой изо рта челюстью. Кладбищенский юмор Сенковского весьма грубоват.
Намек на популярные легенды о мертвых женихах содержится в словах черта Бубантеса: "О, между вами, господа скелеты, есть ужасные обольстители прекрасного пола!" Сравним это с хрестоматийными строками Лермонтова ("Любовь мертвеца", 1841):
Ты не должна любить другого,
Нет, не должна,
Ты мертвецу святыней слова
Обручена.
Русские писатели и публицисты не отставали от своих английских коллег в поисках квазинаучных объяснений призрачных явлений. Доктор из рассказа Одоевского "Насмешка мертвеца" (1834) выстраивает следующую логическую цепочку: "Всякое сильное движение души, происходящее от гнева, от болезни, от испуга, от горестного воспоминания… действует непосредственно на сердце; сердце в свою очередь действует на мозговые нервы, которые, соединясь с наружными чувствами, нарушают их гармонию; тогда человек приходит в какое-то полусонное состояние и видит особенный мир, в котором одна половина предметов принадлежит к действительному миру, а другая половина к миру, находящемуся внутри человека". И хотя умный доктор не уточняет, где кончается одна половина и начинается другая, – его никто не слушает, – понятно, что здесь дано развернутое определение понятия "галлюцинация", уже известного к тому времени.
Автор внушительной статьи (1835) из журнала "Библиотека для чтения", выходящего под редакцией Сенковского, выявляет сразу несколько причин возникновения привидений. Одна из них повторяет пространные рассуждения сэра Вальтера Скотта об обмане зрения. Обман этот особенно по ночам порождают дневные впечатления в совокупности с внешним предметом, действующим на воображение. Некоего путешественника хозяева гостиницы напугали тенью висельника, и соответствующий настрой помог ему увидеть труп в саване – оптическую иллюзию, образуемую лунными лучами, падающими через окно в комнату.