Простите пожалуйста. Вас подключить к беседе я как раз собиралась после пятиминутки дружбы. Сейчас самое время её провести. Уважаемые зрители в студии, возьмитесь за руки, вся наша страна – одна семья! Мы любим друг друга! Милые дамы, Фимикова и Фиологова, давайте и мы за руки возьмёмся. Призываю и наших телезрителей проявить этот простой жест дружбы. Если рядом никого нет, положите руки на экран. Подумайте о чём-нибудь добром. Подумайте о нашей государыне. Видите, как приятно… Ну ладно, достаточно. Можете разомкнуть руки, а то ведь из студии выйти не сможете. Продолжаем передачу. Мадам Фимикова, Почему именно кальций? Почему из всей таблицы Менделеева на главную роль в этом фильме невидимым режиссёром был выбран именно кальций? Чем он лучше других?
Фимикова:
Отвечу. Но сначала опыт. Принесите пожалуйста реактивы… Спасибо. Вот я беру чистый стакан, закрываю его фильтром. Заливаю теперь через фильтр в стакан прозрачную жидкость. Фильтр легко пропускает жидкость. Добавлю теперь в стакан другую прозрачную жидкость, тоже сквозь фильтр. Смотрим в стакан. Раствор стал мутным. Скоро мы увидим осадок, углекислый кальций. Это то самое вещество, из которого образуется наш панцирь. Вы спросили, почему кальций, а не что-нибудь ещё. Во-первых, его много. Во-вторых, он растворён в океане, он жидкий, но он может быстро из жидкого превратиться в твёрдого. Он это делает благодаря своей двухвалентности…
Фопросова:
Простите, не слишком ли сложные слова Вы употребляете? Не испугаются ли наши телезрители, не полезут ли под кровать? Нельзя ли попроще?
Фимикова:
Проще некуда. Двухвалентность не сложнее одновалентности. А для тех, кто не знает, из чего он сам состоит, самое место под кроватью в компании с домашними животными. А кальций – удивительный элемент и узнать о нём было бы не только интересно, но и полезно для здоровья. Что в стакане? Ну вот, осадок опустился на дно. Не убирая фильтра, я переворачиваю стакан, жидкость выливается, а осадок остаётся в стакане и на фильтре. Что произошло? В жидком виде мел проник в стакан, но там он кристаллизовался, стал большим, тяжёлым и выйти уже не может. То же самое получается во многих животных, в результате чего они стареют… Но сейчас меня интересует, как получается осадок. Кальций – двурукий, то есть двухвалентный. Как и мы, он тоже может взять за руки соседа справа и слева. И когда их много, получается длинная тяжёлая цепочка. В стакан сквозь фильтр Кальций с лёгкостью проник, так как держал за руки двух инвалидов, два однорукие-одновалентные атома Хлора. Инвалиды Хлоры не могли больше никого взять за руки, поэтому они втроём, Хлор-Кальций-Хлор, легко пролезли сквозь маленькие отверстия фильтра. Но в стакане Кальций встретил прекрасную двурукую-двухвалентную Углекислоту. Влюбился и всё такое. Бросил, понятное дело, двух своих приятелей инвалидов, схватил в одну руку Углекислоту, а другой рукой взял её сестру. И хотел Кальций уже выскочить с двумя своими новыми подругами в окно фильтра, но… Подруги-то его тоже двурукие и тоже влюбчивые. Они тоже свободной рукой подцепили себе второго приятеля. И так далее. Кальций – Углекислота – Кальций – Углекислота – Кальций – Углекислота – Кальций – Уг… И такая толпа народа сначала пошла на дно, грести-то нечем, а когда я сливала раствор, они не смогли протиснуться в маленькие окошечки фильтра… Наш панцирь растёт по тому же принципу. Жидкие кальций и углекислота осаждаются на панцире, постепенно утолщая его.
Мне кажется, мы должны больше знать о таких малышах, как кальций. Иногда мне кажется, что чем меньше существо, тем большей властью оно обладает. Я уверена, что мы находимся в полной власти маленьких частиц. Мы стали слишком заносчивыми. Нам кажется, что мы, великие одноклеточные, всё можем, что нам всё подвластно. А вот почему я сейчас говорю именно эти слова? Почему у меня чешется левый бок? Это я так хочу или так сложились частицы? И что такое ХОЧУ? Что это, если не какая-то сложная комбинация веществ внутри нас? Кто её выстроил? Точно не мы… Частицы движутся, соединяются в большие группы или разделяются, живут по своим законам, нас не спрашивают, не знают и знать не хотят, а кто мы? Мы лишь скопления частиц. Они наши настоящие правители…
В правительственной селёдке
– Что? Это неслыханная дерзость! Я не позволю, чтобы мною командовала какая-то мелюзга! Слышать не хочу ни о каких законах – у нас прекрасные законы и прекрасная императрица, то есть я, и никакие другие начальники мне здесь не нужны! Пусть оставят свои желания при себе. За такие слова нужно беспощадно и немедленно карать! Я приказываю навести порядок самыми жестокими методами. Власть в этой стране будет принадлежать только мне! Так им и передайте, – говорила Фораминифера в телефон императорской связи.
Во время съёмки телепередачи ей поступило сообщение о каких-то беспорядках.
– Не о каких-то, а о самых возмутительных беспорядках. Кому-то в Солнечной провинции очень напекло голову. Мои генералы очень храбрые, у них много пулемётов, но им нужны грамотные руководители. Стратеги. Эта почётная обязанность возлагается на вас. Правительственная селёдка ждёт. Она доставит вас в ставку.
Из телестудии слуги проводили стратегов до селёдки. Огромная селёдка стояла у пристани, вместо трапа высунув длинный язык. На пристани их ждали двое. Один из них, молодой, высокий, в военной форме и фуражке, обратился к консультантам так:
– Многоуважаемые императорские советники, я – капитан этого судна, этого чуда техники, всегда к вашим услугам. А это, – капитан ткнул пальцем в взлохмаченного очкарика в белом халате с ноутбуком, – главный императорский инженер Фелёдкин, субъект дикий и вялый, но за незнание суммы углов шестиугольника активно презирает. Он к вашим услугам не готов. Знакомьтесь. А лучше давайте я вас провожу в свою кабину. Мы срочно отплываем.
По языку все четверо поднялись в селёдкину кабину-голову. Селёдка закрыла рот и, виляя хвостом, отчалила. Через огромное круглое окно можно было видеть, куда она плывёт. Капитан уселся на кресло перед панелью приборов с экранами, стрелками, кнопками. Инженер Фелёдкин по-хозяйски оглядел помещение, потрогал, пощупал, сел рядом с капитаном и спросил:
– Ну как моя селёдочка? Не капризничает? Всё-таки новая модель, всего не учтёшь.
– Отличная модель, и скорость, и маневренность, обтекаемость. Даже не верится, что в одиночку можно такую машину спроектировать. И как это у вас получилось? Это же невероятно!
– Ничего особенного. Я занимаюсь проектированием многоклеточных машин уже семь миллионов лет. Некоторые за семь дней миры создают, а я только парочку механизмов. Да и рано мою работу хвалить, неизвестно, какие болячки у неё в будущем появятся. Не может быть, чтобы у такой большой конструкции не было недостатков, долго ещё её надо будет до ума доводить, проверять, настраивать. Неужто всё работает идеально? Честное слово, самую злобную критику я выслушаю сейчас с большим удовольствием, чем самые искренние комплименты.
– Слышал я критику. Девки жалуются, что голыми работать приходится. Но разве это критика? Тут ведь с какой стороны смотреть…
– А что они жалуются? Мёрзнут, что ли?
– Да глупые девки! Что, вы не знаете наших девок? Сами не знают, чего хотят. "Это неприлично! Это не модно! Даже карманов нет, хоть рубашку дайте. Чем мы хуже одноклеточных?" Вот что они говорят.
– Какое невежество! Они, наверное, даже не знают сумму углов шестиугольника! Вот с кем приходится работать! – воскликнул инженер и посмотрел на политконсультантов. Те понимающе кивали. – "Чем мы хуже одноклеточных!" Вот до чего доводит чтение ценников в магазинах вместо учебника биологии. Если вы будете, как одноклеточные, то селёдка развалится на десять миллиардов одноклеточных. Девки, вы слышите? Вы другие! Они слышат?
– Можно сделать так, чтобы слышали. Включим трансляцию, – сказал капитан.
– Одноклеточным не нужно друг за друга держаться, а вам нужно. Панцирь или пижама с розочками будут этому мешать. Они слышат?
– Да.
– Вы знаете, что панцирь одноклеточных шершавый и твёрдый, что он состоит из острых кристаллов? А ведь вам приходится двигаться, тереться друг о друга. Вы же перецарапаете друг друга, а кого-нибудь в давке и вообще насмерть раздавить сможете, если оденетесь, как одноклеточные. К тому же панцирь растёт до тех пор, пока фораминифера, например, жива. Вы что? телевизор что ли не смотрите? Со временем вы окажетесь замурованы в собственных одеждах. А ведь вам нужно будет ещё как-то дышать и питаться, когда у вас во рту брезентовый носок. И нужно будет… м-м-м, как бы по-литературнее выразиться… пользоваться канализацией, когда у вас в… В общем, вы поняли. Голыми работать лучше. И для этого пришлось приложить немалые усилия. Нужны были конкретные мясные механизмы. Какие? По порядку. Я инженер, остроумный и рассудительный не по годам. Я сказал себе: фораминифера в океанской воде обрастает панцирем, углекислым кальцием. Если в крови будет столько же углекислоты и кальция, сколько и в океанской воде, то селёдочные клетки тоже обрастут панцирем, что плохо. Нельзя поменять законы химии, но можно поменять условия. Я решил убрать из крови углекислоту и кальций. Очищать кровь от углекислоты я решил в жабрах. А из кальция я решил сделать чешую. Всё равно от него толку нет, так пусть он хотя бы защищает мою интеллектуальную собственность. Но оставалось ещё много кальция. Тогда я задумал использовать его так: укрепить моё оригинальное творение костями. Но всё равно оставалось ещё много кальция! И тогда я в ярости закричал ему: долго ты ещё будешь издеваться надо мною, бандит!!!
– Ему надо было по почкам надавать, – предположил Комаров.
– Надо было. Но почек ещё не было. И тогда я решил изобрести почки. Они должны были очищать кровь от кальция и других вредных веществ. И пока очищают вроде бы…