Голландия была страной, с давних времен рождавшей ведущих картографов, и в то время Бабуля М считала, что это хороший план, способный помочь сыну оправиться от горя и одновременно приобрести новый опыт.
Однако отец остался в Голландии, не изъявляя желания возвращаться. Там он женился на голландке по имени Маргарита, ее отец был богатым торговцем-экспортером, и, к великому отвращению Бабули, отец стал партнером в его деле, предпочтя почетное ремесло картографа профессии, которую Бабуля презрительно именовала «коммерцией». У меня были два сводных брата и сестра, которых я никогда не видела.
Шел разговор о том, чтобы Филип отправился погостить к отцу, однако Бабуля М всегда этому препятствовала. По-моему, она боялась, что Филип может соблазниться экспортной торговлей. Так что наш отец обосновался с новой семьей в Голландии и, похоже, удовольствовался тем, что поручил нас заботам Бабули М.
В день моего восемнадцатилетия — это было в мае, примерно за три месяца до бури — гувернантка, что провела со мной семь лет, уехала, поскольку я больше не нуждалась в ее услугах. Я знала, что Бабуля начала подумывать о том, чтобы подыскать мне мужа. Никто из молодых людей, приглашавшихся в дом, до сих мне не нравился. Кроме того, в таком прозаическом замысле я не видела ничего романтического. В Большом Стэнтоне жили Голтоны, у которых был сын Джералд. Они были очень состоятельными и имели дело в Лондоне, находившемся всего в двадцати милях от Большого Стэнтона — не так далеко, чтобы полностью отрывать папашу Голтона от семьи. Джералд сопровождал отца в Лондон, где они часто проводили по несколько недель, а их посещения деревни были довольно кратковременными. Джералд, стань он моим мужем, подолгу не бывал бы дома, но когда я поняла, что это меня не огорчает, я тут же увидела, что он не вписывается в мои романтические сны.
Был также Чарлз Фентон, сын сквайра Мерлингтона — охотник на лис, любитель пострелять, словом, спортсмен. Очень веселый, он смеялся почти по любому поводу, так что в его обществе люди начинали тосковать по некоторой меланхолии. Мне нравилось общество обоих молодых людей, но мысль о том, чтобы провести с ними всю жизнь, нисколько не вдохновляла.
Бабуля М сказала:
— Ты должна еще поучиться, как вести себя в обществе, дорогая. Рано или поздно молодая женщина должна сделать выбор, и выбирать надо из того, что есть. Те, кто откладывают это на более поздний срок, часто обнаруживают, что выбирать уже не из чего.
Грозное предупреждение, да вот мои восемнадцатилетние уши были к нему глухи.
И вообще, чем плоха была жизнь такая, как она есть?
С Филипом Бабуля была более осмотрительна. Он ведь приведет жену в поместье. Она станет Мэллори, тогда как я, выйдя замуж, откажусь от этой блистательной фамилии. Я не сомневалась, что в свое время Бабуля М с некоторым опасением думала о прибытии в поместье Флоры Крессет. Да, она подарила Бабуле двоих внуков, однако хрупкость Флоры стоила Бабуле сына, которым теперь, по ее выражению «распоряжалась эта голландка».
После этой женитьбы у Бабули не находилось для голландцев ни одного доброго слова.
— Но, Бабуля, — напомнила я ей, — вы же сами говорили, что из этой страны вышли лучшие картографы мира. Кое-кто из самых древних исследователей… и сам Меркатор был фламандцем. Подумайте о том, чем мы им обязаны.
Бабуля М разрывалась между двумя противоречивыми чувствами: удовольствием, которое всегда испытывала, когда я проявляла интерес к семейному делу, и недовольством от того, что с ней спорят.
— Это было давно. Кроме того, именно голландец впервые стал покупать черно-белые карты и раскрашивать их. А потом продавал по бешеным ценам.